История одного карандаша (Рассказы)
Но…
Но в царской полиции имелось «Дело», в котором были собраны доносы о революционной деятельности Штернберга…
А в записной книжке Надежды Константиновны Крупской в числе адресов, по которым можно посылать письма в Россию, был адрес: «Москва, Пресня, Астрономическая обсерватория. Павел Карлович Штернберг».
И сам Павел Карлович гораздо больше, чем звёздами, сиявшими в ночном небе, интересовался тем, что происходит на планете, на которой он жил: на нашей родной Земле. И готов был отдать жизнь за то, чтобы трудящиеся этой планеты свергли своих угнетателей и завоевали свободу, равенство, счастье.
Партию коммунистов в то далёкое время преследовало царское правительство. За принадлежность к партии арестовывали, годами держали в тюрьмах, отправляли на каторгу, вешали, расстреливали.
Поэтому партия вела всю свою работу тайно — как говорили тогда, «подпольно». И чтобы полиции было труднее напасть на след революционера, члены партии знали друг друга не по настоящему имени, а по партийной кличке.
Партийная кличка Павла Карловича Штернберга, в честь его занятий астрономией, была: товарищ «Лунный».
Товарищ «Лунный» вступил в партию коммунистов-большевиков в 1905 году. Тотчас же проявил себя как на редкость бесстрашный человек. Никогда не терялся в минуту смертельной опасности. Ловко водил полицию за нос. Был очень находчив и умел придумывать самые смелые и успешные способы для борьбы против полиции и царского самодержавия.
Партия направила товарища «Лунного» на исключительно важную и опасную работу: в Военно-техническое бюро, занимавшееся военным обучением и вооружением рабочих и готовившее вооружённое восстание. А когда революция 1905 года потерпела поражение, Павел Карлович припрятал у себя в обсерватории оружие. Внешне он вёл жизнь обычного профессора, но в самой глубокой тайне занимался партийной работой, готовя силы к новому революционному взрыву.
Полиция подозревала, что он поддерживает связь с партийным подпольем и с Лениным. Поэтому Штернберг был окружён неусыпным наблюдением.
Его дочь Лена рассказывает о таком случае, который относится ко времени, когда рассказчице было около пяти лет.
Однажды вечером, когда все взрослые ушли из дому и дети остались на попечении няни, вдруг раздался звонок и в детскую влетел какой-то человек, который представился детям как их дядя и буквально очаровал ребят своим интересом к их куклам и игрушкам, а также и к тому, кто бывает у них в доме, куда и когда уходит папа.
«Нечего и говорить, что мы, захлёбываясь от восторга, старались всё ему выложить, — рассказывает Елена Павловна Штернберг. — Затем он заинтересовался семейными альбомами и выхватил оттуда карточку отца, после чего быстро исчез. Мы были удивлены тревогой взрослых, вызванной этим визитом. Лишь много лет спустя я узнала, что это был шпик, не побрезговавший заставить наивных глупышей в какой-то мере предать своего отца, а карточка понадобилась для охранки».
Охранке удалось проведать об оружии, припрятанном в обсерватории.
И она решила немедленно произвести в обсерватории обыск.
Полицейские заявились в обсерваторию как раз в тот момент, когда Павел Карлович вместе со своим сотрудником Преображенским чистил и смазывал это оружие.
«Проверяем мы оружие, — рассказывает в своих воспоминаниях Преображенский, — и вдруг слышим, кто-то входит в первую комнату, где стоят часы точного времени. Павел Карлович вышел и видит там… околоточного надзирателя с каким-то штатским, очевидно шпиком. Павел Карлович, как всегда, не растерялся и спокойным голосом возмущённого учёного сказал им: „Что вы делаете? Да знаете ли вы, что от одного повышения температуры от вашего тела изменится качание маятника, и время во всей России станет неверным!“ Те, не ожидая такого эффекта от своего неожиданного прихода, начали извиняться и поспешили выйти и уже вне здания обсерватории начали расспрашивать Штернберга о возможности сокрытия в обсерватории нелегального склада оружия. „Что вы говорите? Да кто же посмеет нарушать исключительного значения и точности определения времени, принося сюда посторонние предметы?! Кто сюда, в святая святых науки, может проникнуть?!“ Тем показались убедительными доводы профессора, они поспешили извиниться и ушли, „пока не остановилось время во всей России“».
Так охранка ни до чего не доискалась!
Павел Карлович занимал при обсерватории большую квартиру, имел семью — жену, сыновей, дочку Лену.
Лена была совсем маленькой девочкой, и её отец запомнился ей, как рассказывает она, «не как революционер, учёный, педагог, а просто как папа».
Но в том, каким был этот «папа», раскрывается его характер и как учёного, и как педагога, и прежде всего как революционера.
Когда Лене было лет пять-шесть, Павел Карлович возложил на неё обязанность: утром, к завтраку, она должна была готовить кофе. Он сделал это, видимо желая, чтобы она с самого раннего возраста приучилась делать в доме что-нибудь полезное. Объяснил, сколько ложек кофе надо класть в кофейник, сколько наливать воды, как греть.
«Всё это я выполняла в точности и гордилась этим поручением, — рассказывает Елена Павловна. — И вдруг в какой-то несчастный день напал на меня каприз. Я дерзила, грубо заявила, что варить кофе не буду — „вари себе сам“, и при этом со злорадством думала, что он будет меня упрашивать, так как без моих услуг останется без кофе. Вероятно, при его вспыльчивости ему больше всего хотелось бы как следует отшлёпать меня, но он ограничился тем, что схватил меня за плечо, как былинку перетащил из столовой в другую комнату и, поставив перед зеркалом, сказал: „Посмотри на себя сейчас же в зеркало“. — „Не буду смотреть!“ — „Сейчас же посмотри!“»
Последний окрик был таким грозным, что я не посмела ослушаться.
«Смотри, какая ты „красивая“: злая, красная, надутая. Никогда больше такая злая девочка не будет варить мне кофе, сам себе буду варить…»
Всего этого девочка никак не ожидала. Горю её не было границ, она рыдала на весь дом, умоляла простить её. Отец простил, и больше никогда подобных выходок девочка себе не позволяла.
Другой запомнившийся ей случай связан с вечной проблемой, которая встаёт перед детьми: в чём состоит честность по отношению к товарищам?
Дело было так. В кустах сирени, росших в саду, ребята нашли браунинг с патронами, завёрнутые в пожелтевшую газету 1905 года. Память о первой русской революции была ещё свежа; ребята сразу догадались, что этот револьвер переброшен через забор каким-то революционером, который, убегая от преследовавших его полицейских, избавился от опасной улики.
Легко представить себе волнение и интерес, рождённые такой таинственной и романтической находкой. Мальчишки решили утаить её от взрослых и, забравшись в самый укромный уголок сада, взорвали несколько патронов. А девочка испугалась и потихоньку рассказала всё няне. Та доложила родителям. В обсерватории поднялся ужасный переполох. Старший дворник, неся на вытянутой руке револьвер и патроны, завёрнутые во все платки, которые были в наличии, «чтобы не взорвалось», направился в полицию. Матери рыдали на все голоса: ведь их сыночки могли остаться без глаз и без рук. Отцы были взбешены такой шалостью.
«Все кары, которые выпали на долю мальчишек, — рассказывает Елена Павловна, — были перенесены ими со свойственным настоящим мужчинам стоицизмом. Не наказания терзали их, терзала жажда мщения. Кто предатель? Няня, спасая меня, уверяла, что она подсмотрела за ними, но никто ей не верил. Общее решение было: найдём предателя — устроим „тёмную“… Для этой цели моими братьями уже была похищена старая мамина шаль. А я потеряла сон и аппетит. С одной стороны, боялась возмездия и презрения за предательство, сама страдала, что „нафискалила“, а с другой стороны, слыша бесконечные предположения о возможных увечьях, чувствовала какую-то свою правоту. Противоречия, с которыми мой маленький мозг не мог справиться, измучили меня. И я решила обратиться к тому, кто являлся для меня наивысшим авторитетом.