Испуганная невеста

«Ну почему… почему, когда я только-только начала узнавать его, появилась она, эта женщина?» — в отчаянии задавала себе вопрос Серафина.
Этот вопрос не давал покоя женщинам из века в век, однако Серафина не имела об этом ни малейшего понятия.
Она знала лишь одно: что-то очень ценное, что едва-едва начало зарождаться между ней и ее мужем, куда-то ускользает, а как это «что-то» ухватить, она не знает.
«Может быть, он по-прежнему хочет, чтобы мы оставались друзьями?» — подумала Серафина, однако эта мысль почему-то не улучшила ее настроения.
Единственное, что она ощущала, — это глубокое отчаяние.
Кельвин Уорд, допив кофе и коньяк, встал и вышел из каюты.
Он был полон решимости приложить максимум усилий, чтобы не столкнуться с Авриль Брейтвейт. Будучи уверенным, что она либо в салоне, либо в гостиной для игры в карты, он специально поднялся на верхнюю палубу парохода.
С каждым днем становилось все теплее и теплее, на рассвете они должны были добраться до Александрии.
На небе высыпали звезды, и Кельвин, разгуливая взад-вперед по верхней палубе, любовался звездным небом и радовался тому, что он один и никто ему не мешает.
Остановившись у кормы, он перегнулся через перила и посмотрел вниз на море.
Внезапно он услышал позади шелест шелковой юбки и не оборачиваясь догадался, кто к нему подходит.
— Ты что, прячешься от меня, Кельвин? — послышался голос леди Брейтвейт, в котором прозвучали кокетливые нотки. На мужчин эти ее интонации обычно действовали безотказно.
— Я думал, ты играешь в карты.
— Именно поэтому я была уверена, что обнаружу тебя здесь! — проговорила Авриль Брейтвейт и тихонько рассмеялась.
На Кельвина Уорда пахнуло соблазнительным, экзотическим ароматом ее духов, который он слишком хорошо помнил.
Авриль Брейтвейт была англичанкой, однако один из ее далеких предков был по происхождению русским, и ей нравилось думать, что в чертах ее характера есть что-то от этого загадочного народа.
Одной из отличительных черт этой женщины было то, что ей удавалось привносить дух таинственности и экзотики во все, что бы она ни говорила и ни делала.
Сначала для того, чтобы создать это впечатление, ей требовалось немало усилий.
Однако сейчас это уже вошло у нее в привычку, и мужчины, которые любили ее — а таковых было немало, — находили удовольствие в том, чтобы по ее словам и поведению догадываться о том, что она думает.
— Разве ты не рад меня видеть снова? — спросила она.
— Нет!
— Фу, как грубо!
— Я теперь человек женатый, Авриль.
— И какое мне до этого дело?
— Тебе, может быть, и никакого, а вот для меня это имеет большое значение.
Авриль тихонько рассмеялась:
— Мужчины женятся со времен Адама, и это ровным счетом ничего не меняет.
— У меня медовый месяц.
Она снова рассмеялась:
— Хочешь сказать, что теперь ты верный муж и другие женщины тебя не интересуют? Ни за что не поверю!
Кельвин Уорд выпрямился и взглянул на свою бывшую любовницу.
Она была очень соблазнительна и прекрасно это сознавала.
Хотя вечер выдался несколько прохладным, она сбросила с плеч теплую накидку из горностая, обнажив красивую шею, которая при свете звезд отливала нежной белизной.
Она смотрела на Кельвина Уорда, и в глазах ее, с едва заметной косинкой, и в четко очерченных губах можно было прочесть желание.
— Нам ведь еще так много нужно сказать друг другу, — вкрадчивым, чуть слышным шепотом проговорила она. — Не люблю неоконченных симфоний.
— Нет, Авриль!
Кельвин произнес эти слова твердым, почти грубым тоном.
— Разве ты забыл, что мы значили друг для друга? — не унималась Авриль Брейтвейт. — Неужели забыл ту ночь, когда ты из сада отнес меня на руках в дом и мы вместе испытали такое наслаждение, о котором прежде я даже не подозревала?
Говоря эти полные страсти слова, она придвинулась к Кельвину немного ближе.
— Я сказал нет, Авриль!
— Но почему? Почему? Ты сказал, что теперь человек женатый, но какое это имеет значение? Тебе нужны были деньги, и твоя жена дала их тебе. Все это понятно…
Авриль Брейтвейт перевела дух и продолжила:
— Ты уехал из Индии меньше месяца назад. Уверена, ты не знал эту девчонку раньше, а если вы и были знакомы, она для тебя ничего не значила.
Кельвин Уорд молчал, и тогда Авриль Брейтвейт тихонько прошептала ему на ухо:
— Давай закончим симфонию, Кельвин.
Руки ее обвились вокруг его шеи.
И прежде чем он смог отстраниться, ее мягкое, податливое тело уже прижалось к нему.
На секунду он почувствовал на своих губах ее губы — жадные, страстные, требовательные. Кельвин ласково, но решительно снял ее руки со своей шеи и отстранился.
— Я сказал нет, Авриль, — повторил он.
И, повернувшись, зашагал по палубе прочь, его бывшая возлюбленная еще долго смотрела ему вслед.
Вернувшись в каюту, он налил себе еще рюмку коньяку.
Но не успел поднести ее к губам, как дверь комнаты Серафины отворилась и, как только он повернул голову в ее сторону, тут же захлопнулась.
Он подошел к двери, постучал и, не дождавшись ответа, вошел.
Серафина все в том же платье, в котором он ее оставил, стояла посреди комнаты.
Взглянув на жену, Кельвин спросил:
— Что случилось? Почему вы до сих пор не спите?
— Я… думала, что вы… ушли, — запинаясь, пробормотала она. — Я… и представить… себе не могла… что вы… так быстро… вернетесь.
— Что вас так расстроило? — Этот вопрос он задавал ей уже не первый раз.
Серафина отвернулась:
— Ничего… Я… я сейчас лягу… спать.
— Почему вы не хотите мне сказать? — настаивал Кельвин.
— Мне нечего вам сказать. Просто… в голову лезут… всякие глупые мысли.
— Какие мысли?
— Да так… ничего особенного… Я только подумала… что вы пошли… на палубу.
— Так дело не пойдет, Серафина, — проговорил Кельвин Уорд. — Вы научили меня быть внимательным. Я вижу, что-то вас тревожит, и хочу, чтобы вы сказали мне, что именно.
— Я думаю… вы не поймете.
— А вдруг пойму?
Она по-прежнему нерешительно стояла посреди каюты, Кельвин же присел на кровать.
— Мы уже столько всего обсудили вместе, — тихо проговорил он. — И вы обещали поверять мне свои мысли и чувства. А теперь вдруг что-то от меня скрываете. Почему?
— Я и сама… этого… не понимаю, — ответила Серафина. — Впрочем, нет… это неправда… сама я понимаю, но…
— Давайте вернемся к тому, о чем говорили за ужином, — предложил он. — Вы сказали мне тогда, что есть вещи, о которых я бы не хотел, чтобы вы знали. Какие именно вещи вы имели в виду?
Серафина молчала, и, не дождавшись ответа, Кельвин добавил:
— Я думал, мы заключили соглашение, Серафина.
— Заключили… — понуро отозвалась она. — Но мне кажется… это… выходит… за его рамки.
— Никакими рамками наше соглашение не ограничено.
— Это правда?
— Абсолютная правда.
Она взглянула на него широко открытыми глазами, в которых читался вопрос, а потом, по-видимому, решилась:
— Если… если я вас… о чем-то спрошу… вы… не рассердитесь?
— Обещаю, что не рассержусь, о чем бы вы ни спросили.
— Вы очень… любите… ту даму… с которой мы… только что… встретились?
Хотя Кельвин ожидал нечто подобное, вопрос этот тем не менее застал его врасплох.
— Кто вам сказал, что я в нее влюблен?
— Никто, — ответила Серафина. — Просто я случайно… подслушала… один разговор.
— Когда?
— Сегодня днем.
— Как случилось, что вы его подслушали? Между кем этот разговор происходил?
— Я открыла иллюминатор, — принялась объяснять Серафина, указав рукой в его сторону, — но… я не знала… кто это говорил… пока вы… не представили меня… леди Брейтвейт.
— Понятно! И вы догадались, что раньше мы были знакомы?
— Она… она сказала… что вы были… очень привязаны… друг к другу. Конечно, это глупо с моей стороны… но я никогда… не задумывалась над тем… что в вашей жизни… наверняка были… другие женщины.