Повесть о юных чекистах
— Пойдут только вооруженные! — приказал он.
— Двигаться вдоль хат, цепочкой. Если кто появится, подпустить близко, окликнуть, но не стрелять. Пошли!
Цепочками, с обеих сторон неширокой улицы они вышли на край села. Остановились. Со стороны невидимого отсюда дома Шкоропия несся надрывный собачий лай.
— Во-он хата Шкоропия, — зашептал милиционер, указывая на два огонька. — Окна светятся, стало быть, кто-то дома.
— Может, двинем дальше? — вполголоса спросил один из бойцов.
— Тс-с-с! — зашипел на него Савин. — Кто-то идет!
Послышались легкие шаги и голос, звавший лошадей: «Кось, кось, кось!» Шаги приблизились, голос стал громче: «Кось, кось, кось!»
Шагах в пятнадцати показался человек. Тут не выдержал один из комсомольцев. С криком «Стой! Ни с места!» он ринулся к подходившему человеку. Тот бросился бежать. Комсомолец и еще двое — за ним. В темноте послышалась возня, а когда подбежали Савин с милиционером, перед ними стоял коренастый мужчина с большой рыжей бородой. Руки у него были скручены назад.
Держали его двое, а третий обыскивал. В сапоге незнакомца оказался наган. В пяти ячейках барабана были стреляные гильзы.
Савин взял наган, понюхал ствол, стреляные гильзы.
— Стреляли не более получаса назад. Ты стрелял?
— Нет!
— Наган твой?
— Нет. Подобрал около мертвяка…
— У какого мертвяка?
— А там, — он кивнул в сторону дома. — Там убитый…
— Что здесь делаешь? — стал допрашивать Савин.
— Я коней ищу. Как стрельба началась, они сорвались и сюда…
— Почему убегал?
— Забоялся. Там стреляют, тут…
— Ты кто такой?
— Левченко Онисим, заготовитель. Был поблизости, ну и заехал к куму Шкоропию, а у него гости. Сидим закусываем, музыку слушаем. Вдруг кто-то затарахтел в окно. Кум вышел, а во дворе бахнуло и закричал кум. Мы выбегли на крыльцо. Кум кричит, что стрелял какой-то хлопчик из кустов. Ну, а те гости стали стрелять по кустам, а я помог хозяйке внести кума в хату. Потом, значит, когда грохнуло, прибегает один из гостей и говорит: «Брата Мефодия убили, царствие ему небесное, а брата Якова ранили, помоги перенести в хату». Я и пошел. Перенесли мы раненого, а убитый остался там, в кустах. Наган лежал рядом, я его подобрал и сунул за сапог. Вещь нужная. Ездишь по заготовкам, деньги возишь, думал, сгодится.
— Как фамилия братьев?
— Откуда ж мне знать? Что они братья, узнал, когда прибег тот и сказал «помоги».
Отвечая Савину, задержанный все время поворачивался лицом к дому, как бы желая что-то там разглядеть.
— Где сейчас тот, что тебя звал на помощь?
— В хате, наверно, где ж ему быть? Горе-то какое, один брат убит, другой — ранен. И кто только тот бандюга, что стрелял?
— Хватит болтать, — оборвал его Савин. — Поведешь нас к дому, а потом туда, к убитому.
— Нет моего согласия, — стал орать во весь голос Левченко. — А если тот хлопчик опять начнет пулять? К чему мне лезть под пули? — И внезапно завопил — Не пой-ду! Хоть убейте, не пой-ду! А-а-а-а! Не пой-ду!
— Заткните ему рот, — приказал Савин.
— Не пой… — успел выкрикнуть задержанный и осекся. Бойцы запихнули ему в рот какую-то тряпку.
— За мной, товарищи! — скомандовал милиционер.
Когда они стали подходить к дому, слева из кустов послышался легкий, как вздох, стон.
— Кто тут? — окликнул милиционер.
Никто не отвечал. Стон прекратился. Подошел боец, осторожно карабином раздвинул кусты и закричал:
— Вася тут! Убитый!
Подбежал Савин, наклонился над мальчиком. Вася был без сознания и едва дышал. Лежал он, сжавшись в комочек, весь залитый кровью. В руке револьвер. Его осторожно вынесли из кустов и положили у крыльца.
— Есть в селе фельдшер? — спросил Савин. — Бегом за ним! Кто-нибудь пусть останется с мальцом, да заберите у него револьвер, как бы он не пальнул в беспамятстве!
Вася застонал, открыл глаза, зашептал что-то непонятное.
— Что тебе, Васёк? — спросил боец Шахрай, опускаясь на колени около Васи. — Может, водички испить?
Вася внезапно заметался, стал разборчиво шептать: «Где… где Кос-тя… Там… Там… Ни-кит-чен-ки!.. — Он замолчал, потом сделал попытку подняться и снова зашептал: — Ско-рее… Ско-рее…» Шепот его становился все тише и тише.
— Кончается! — тихо сказал Савин.
Вася вытянулся, захрипел, глаза его закрылись…
Шахрай припал ухом к его груди, послушал. Молча поднялся, снял фуражку и, не стесняясь, заплакал.
— Нет больше нашего Васька… Погиб как герой… Эх, какой был парень!
* * *В хате, кроме плачущей хозяйки и двух раненых, больше никого не оказалось. Шкоропий с перебитой ногой лежал на кровати и стонал, а его кум Яков, раненный в грудь и, очевидно, потерявший много крови, сидел на полу, прислонясь к стене, прижимая к груди окровавленное полотенце, ругался и скрежетал зубами.
Жена Шкоропия ничего о своих гостях рассказать не могла, а только повторяла: «За что моего Филю, изранетого на войне с беляками, стрелил тот проклятый хлопец?».
Савин с милиционером обыскали все надворные постройки, погреб, чердак, но «брата», о котором говорил Левченко, и след простыл.
Прибежавший фельдшер узнал «кума Якова». Это был один из братьев Никитченко.
Постепенно совсем рассвело, стал хорошо виден кровавый след от дома в кусты.
Развернув людей цепью, Савин повел их по следу. Вскоре наткнулись на убитого. Рядом с ним лежал маузер и несколько стреляных гильз.
— Так это же старший Никитченко! — воскликнул милиционер. — Вот где нашел свой конец, бандюга!
— Верно, верно, он, — подтвердил один из сельчан. — А тот, кто убег, наверно, их меньшой, Петр. Слава богу, от таких злодеюг избавились!
На самом берегу, где он крутым трехсаженным откосом обрывался к реке, Савин указал на небольшой холмик. Около него разбросанный во все стороны дерн и углубление в земле с опаленными краями, несколько стреляных гильз от парабеллума.
Савин присел на корточки, пошарил в разрытой земле. В его руке оказался небольшой кусочек железа. Он повертел его в руках, поднося к самому носу. Казалось, что он его обнюхивает.
— Здесь взорвалась граната. Судя по осколку, бутылочная [23],— определил Савин. — Такая дает сильную взрывную волну и много мелких осколков. Вы бы, ребята, спустились по откосу, ближе к воде, может, что-нибудь найдется в кустах, — обратился он к комсомольцам.
Два комсомольца, осторожно поддерживая друг друга, спустились почти до уреза воды. На одном кустике висела Костина сандалия.
Савин осмотрел ее со всех сторон, но ничего не обнаружил.
— Как же так? — заволновался Шахрай. — Где же он сам? Уж если бы зацепило Костю гранатой, была бы кругом кровь или… — боец замялся, — или куски одежды…
— Видимо, — пытался объяснить Савин, — взрыв ранил или контузил Горлова, сбросил в воду, а там он утонул. Надо будет достать невод и пошарить под берегом.
— Бесполезно, — вздохнул председатель сельсовета. — Невода в деревне нет. За это время утопленника унесло далеко, верст за пять, за шесть. Смотрите, какая тут быстрина…
После многодневных ливней бурно текла мутная, вспененная река. По ней, как в весеннее половодье, плыли подмытые с корнями деревья, остатки каких-то строений, кусты с налипшим на них разным мусором.
— Верст за сорок отсюда есть плесы, туда его, наверно, и вынесет. Там его и искать, — посоветовал председатель.
Савин записал, где находятся плесы, и обратился к бойцам:
— У кого конь лучше?
— У меня, товарищ начальник! — ответил Шахрай.
— Скачи в город, в гэпэу к Бардину. Доложишь, что и как. Я останусь тут до его приезда.
* * *Бардин, командир эскадрона и человек двадцать бойцов с пулеметной тачанкой прискакали в Костянскую в полдень.
Савин доложил, что произошло и какие он намерен принять меры по поискам Горлова.
