Дань кровью (Роман)

Однако во все времена действовал такой закон: ежели хочешь поймать свое будущее, нужно ловить его в настоящем. И побеждал в подобной ловле (хотя бы на короткое время) тот, кому удавалось быстрее поймать свою птицу счастья. Этим и руководствовался Синиша, появившись в Вукашиновом замке в самый разгар веселья, когда некоторые рыцари, упившись, мирно похрапывали, свалившись под стол, а другие, которые еще могли держаться на ногах, гонялись за девками, прислуживающими в замке, третьи же, не имея сил подняться, но еще и не совсем одуревшие, стучали кулачищами по столу и требовали себе еще вина.
Синиша, окруженный свитой и личной дружиной, приблизился к торцу стола, где сидели Брюкнер с Хойзером. Они, хоть и были уже в достаточном подпитии, еще довольно уверенно владели и своим телом, и, главное, своим языком.
— Все веселишься, рыцарь? — бросил Синиша, оглядываясь кругом и ища места, где можно было бы присесть.
— Ба, к нам пожаловал сам брат великого Душана! — Брюкнер от удивления даже встал. — Эй ты, уступи-ка принцу место! — Брюкнер схватил за шиворот ближайшего к себе рыцаря и, поскольку тот уже был не в состоянии подняться, столкнул его наземь, смахнув со скамьи крошки. — Прошу садиться, принц. Выпей с нами кубок вина. Вукашин угощает.
— Не время мне сейчас кубки распивать. — Синиша сел на предложенное место.
— Спешишь куда?
— Со дня на день может вернуться жупан, а я не хочу, чтобы он меня здесь видел.
— Неужто свернул сюда ради нас? — догадываясь, спросил Брюкнер.
— Скажи мне, Брюкнер, — Синиша осмотрелся, не подслушивает ли его кто из дворовых Вукашина, — как ты относишься к Урошу?
Брюкнер пытался поймать взгляд Синиши, чтобы прочесть в них нужный ответ, но глаза принца так быстро бегали из стороны в сторону, что Брюкнеру надоело за ними охотиться.
— Я могу сказать лишь то, что Душана из него не получится.
— А из меня? — Тут уж глаза Синиши впились в рыцаря так, что тот не выдержал и отвел взгляд в сторону.
Слишком уж прямой и резкий вопрос выбил Брюкнера из колеи. Он умел блестяще драться мечом и булавой, но к блестящим ораторам и мыслителям его нельзя было отнести.
— Не темни, принц, говори, чего хочешь? — выпутываясь из словесных сетей, вопросом на вопрос ответил Брюкнер.
Синиша понял, что Брюкнер готов согласиться на любое его предложение, и поэтому не стал больше скрывать цели своего визита.
— Я не хочу, чтобы этот дурачок Урош восседал на святом престоле Стефана Немани. Я имею прав на этот престол не меньше, чем Урош. А если здраво рассудить, то даже больше, ибо по отцовской линии я — прямой потомок Немани, а по материнской — принадлежу к святейшей и царствующей семье Палеологов. А разве не мечтал Душан заменить собою цареградских императоров? Словом, для этой роли лучше всех подхожу я.
— А что ты от меня хочешь?
— Чтобы твои рыцари стали моей личной гвардией, а ты, лично ты, Брюкнер, чтобы стал во главе ее.
— Это на место Пальмана, что ли? — вступил в разговор Хойзер.
— Пальман никогда не стоял во главе моей гвардии. Первым это место займет Брюкнер.
— Если я соглашусь, конечно, — не решался на этот шаг Брюкнер, все еще в чем-то сомневаясь.
— Я знаю, Брюкнер, ты согласишься. — Синиша махнул рукой, и один из его слуг положил перед рыцарем толстый кожаный кошелек, набитый золотыми перперами. — Иначе я не стал бы и тратить время на разговор с тобой.
Синиша встал, давая понять, что разговор окончен. Но уходить он все же не торопился, желая услышать ответ Брюкнера. А тот взвесил на ладони кошелек, поскреб рукой затылок, довольно улыбнулся Хойзеру и бросил деньги на стол. Стукнув кулаком по столу, Брюкнер тяжело поднялся.
— Я согласен, принц, на твои условия.
— Прекрасно. Через семь дней жду тебя у себя.
Синиша в сопровождении свиты быстрым шагом направился к коням, которых держали под уздцы слуги.
— А как же Вукашин? — неуверенно спросил Хойзер.
— А разве он тебе что-нибудь обещал? — глядя вслед удалявшейся конной процессии, бросил Брюкнер.
— Мне нет.
— И мне тоже. А я люблю к тому же, чтобы были не просто словесные обещания, но обещания, приправленные золотом.
Брюкнер взял кошелек и несколько раз подбросил его на ладони.
— А золота у Синиши хватает, — засмеялся своим богатырским смехом Брюкнер. — Вот, правда, не знаю еще, как с умишком.
5
Впервые о возможных наследниках Стефан Душан заговорил во время тяжелой болезни в 1342 году. В качестве таковых он назвал двоих: своего сына Уроша и своего брата Синишу. Первым, однако, стоял Урош. Это подтверждает и тот факт, что, когда в 1346 году на Державном соборе в Скопле Душан впервые в сербской истории взял в руки императорский скипетр, королем сербским был провозглашен именно Урош. Ему же досталась в управление и вся собственно сербская земля. Но Душан, не желая обижать и своего единственного брата, дал Синише титул деспота, что в европейской табели о рангах равнялось титулу герцога, и вручил в вечное управление область Янины в Эпире, а затем сделал наместником всего Эпира. Двоюродный брат византийского императора Иоанна V Палеолога, сын Марии Палеолог, внучки императора Андроника II, и сербского короля Стефана Дечанского, Синиша при Душане смирил свою гордыню. Но, умирая, Душан не зря думал об опасности, которая угрожает Урошу со стороны Синиши. Сей полусерб-полугрек с хитрыми глазками и черными, ниспадающими до самых плеч волосами тотчас начал самые решительные действия. Он колесил по стране, ища себе сторонников среди великашей, убеждая всех, что у него гораздо больше прав на трон Неманичей, нежели у неразумного и безвольного Уроша.
Однако и великаши находились на перепутье: они не торопились выказывать свои симпатии. А потому лишь немногие присоединились к заговору Синиши. Другие же, хотя бы на словах, держались за Уроша. Но были и такие, которые вообще отошли в сторону, выжидая, что будет дальше, куда повернет свою колесницу судьба-история. А она, эта судьба, преподносила все новые сюрпризы. И, может быть, как раз выжидающие были в данном случае самыми благоразумными людьми.
Ведь даже глубоко мысливший Душан не мог предвидеть весь трагизм событий, разыгравшихся сразу же после его смерти. Где же ему было предвидеть, что первой свою лепту в раздробление с таким трудом собранного им из разных кусков-земель государства внесет его верная спутница, супруга и мать наследника, царица Елена.
В первых числах февраля 1356 года пребывавшая безвыездно в Серрах царица Елена, помянув усопшего на сороковой день, вошла в покои царствующего сына, решительным тоном начав с ним давно продуманный до мелочей разговор. По всему было видно, что Урош не был готов к нему, а потому и не знал, как себя вести во время разговора.
— Император, сын мой, у меня к тебе есть разговор величайшей важности и государственного значения. Готов ли ты меня выслушать?
— Я всегда готов вас слушать, матушка. Я только это и делал все свои годы — слушал то святейшего нашего батюшку, то вас, матушка.
Елена в своем траурном одеянии казалась суровой, неприступной и величественной, и поэтому, когда она села, Урош не решился последовать ее примеру и все время разговора провел стоя.
— Господь Бог слишком рано призвал к себе нашего батюшку, да будет земля ему пухом, — при первых словах голос Елены дрожал, но чем далее она говорила, тем тверже и властнее он становился. — И ты, сын мой, не успел как следует окрепнуть и поднатореть в государственных делах. Однако в твои годы, Урош, начинали царствовать многие государи Европы.
— Я знаю, матушка.
— Однако у всех у них были несколько иные условия, чем у тебя. Границы их государств оставались неизменными на протяжении десятилетий, а то и столетий. Границы же нашего государства еще не устоялись. — Елена на секунду задумалась. — Не зря ведь и батюшка твой, Стефан Душан, с трудом управлялся со всеми проблемами. Потому он и возвел тебя еще при жизни своей на королевский трон, дабы ты ему был в царстве подпорою.