Орден Креста (СИ)

От подобного внутреннего ощущения, вызванного далекими детскими переживаниями, он счел унизительным, что бы то ни было теперь выпрашивать.
Поэтому, полный отчаянной горечи, он захотел  уйти. Но как только он отступил, дверь отворилась.
На пороге стоял Стен. Он был пьян, однако недостаточно чтобы быть невменяемым. Он всегда боялся потерять самообладание поэтому нередко пил так, чтобы только почувствовать подобие облегчения. Зато регулярное употребление алкоголя притупляло саму суть его чувствительности. Его эмоциональность погасла. Та зияющая пустота, что осталась от потерянной любви и заполнилась гневом, теперь вновь казалась пустотой, притупленной неопознанной массой. Монстр крепко спал под этой бесконечной анестезией, а хозяин тела незаметно и медленно терял способность к здравомыслию, живя словно в легком тумане, пусть и при сохранении самоконтроля. С годами это убивает, но пока прошло слишком мало времени, и Стенет замечал только то, что ему намного легче жить именно так.
Вечерами же он пил немного больше, чтобы было легче спать, оттого можно было заметить его опьянение.
Таким его и застал Лейн.
- Заходи, - вот и все, что он услышал от отца после долгого отсутствия.
Стен был просто жалок.
То был тот самый период времени, когда Лейн был достаточно взрослым чтобы видеть, делать выводы и как следствие - судить, но еще совсем не опытен, чтобы понимать.
Тот осадок, что остался у него, выработал яркую склонность осуждать отца, он видел в нем человека падшего и лживого, человека слабого, который только притворяется на людях. Для этого вывода ему хватило одного лишь взгляда. Стен был ничтожен, а значит, по мнению Лейна, не достоин внимания и веры народа. То, что он так долго слушал от других, сыграло с ним злую шутку. Его отец был умным достойным человеком полным смелости и отваги? Да, конечно! Перед собой прямо сейчас Лейн видел слабое создание, начинавшее свою дорогу в бездну. И из-за этого «человеческого куска мяса» столько толков и шума, столько людей считало своим долгом попрекнуть Лейна. Это только смешило юнца, вызывая в нем презрение.
И ничто не могло сгладить этого глубокого впечатления, вызванного множеством несоответствий, даже долгий разговор, состоявшийся в тот вечер, в котором Стен от сына спешил узнать все то, что и так давно выяснил о его успехах.
Лейн вернулся домой, он сделал этот шаг в качестве решения сложной задачки, но он уже не был частью семьи. В Артэме он видел любимчика отца, в отце лицемера. И стоило хоть кому-то произнести доброе слово в адрес Стена, как Лейн смеялся, говоря, что его отца просто плохо знают.
Конечно, подобное не могло быть не замечено самим Стеном, однако его способность принимать волевые решения ослабевала с каждым днем и каждым глотком.
Зато росло смирение и чувство безразличия. Притупленные чувства все переживали много легче. Он смирился с потерей сына, оставшись мягким только с одним лишь Артэмом, все чаще на людях одевая маску безразличия.
Воля Стена медленно слабла. Однако при всех изменениях его внешнего поведения, он все еще как мог, судил себя и, как ему казалось, был далек от падения.
Переломным моментом его осознания стал вызов в столицу. Старый глава ордена хотел видеть его. По слухам, неуверенно бродящим в ордене, старик был при смерти. Впрочем, ему было уже девяносто три года, обычно епископы столько не живут, принимая на себя самые сильные удары. Он же дожил до этих почтенных седин, оставив себе право на спокойную старческую смерть, которая для борцов с Тьмой с древности была практически не досягаема. В этом наверно часть человеческого парадокса, обыватели, живущие в рутине, надеяться на разнообразие жизни и мнят себе смерть героическую, герои же были бы рады тихо уснуть в своей постели и больше не проснуться, в мире и покое. Однако для героев это часто лишь мечта.
Епископ действительно угасал, и возможно именно оттого и желал видеть Стенета, что не пожелал прибыть ни на одно торжество со дня своего назначения и предпочел избежать участия в суде над своим товарищем. Теперь же епископ звал его лично, прикрепляя к вызову письмо в котором на правах старого друга желал бы видеть молодого экзорциста (да для епископа Стен все еще оставался юношей). На подобное Стен не мог отказать и, отправив ответ о своем приезде в назначенный день, стал собираться.
Несмотря на легкую неофициальность, или напротив смотря именно на нее, другие экзорцисты стали посматривать на Стена косо. А не готовят ли его в приемники? Впрочем, местечковым служакам это был лишь повод для пересудов, в столице же это поднимало настоящее волнение, ведь было достаточно желающих занять место главы, вот только сам глава предпочитал их всех не видеть.
Стен же не задумывался над подобным и не понимал, что ему есть чего опасаться. В своей прямоте и бесхитростности, с притупленным разумом он был наивен и с этим ничего не поделаешь.
Однако в столицу он все же поехал. Лейн брезгливо поморщился в ответ на предложение отправиться с отцом, сославшись на службу, впрочем, он и правда, теперь довольно часто отправлялся на задания экзархата. Зато маленький Артэм с большой охотой отправился с отцом. Ему было уже шесть, и он учился в школе при храме. Это делало его еще живее и любопытней, чем больше он узнавал, тем больше хотел узнать и, как следствие, все больше спрашивал и вместе с тем приближался к отцу. Для него эта поездка была большим приключениям, вроде тех, что бывают у него в праздники, когда отец водил его куда-нибудь что бы что-либо рассказать или показать. Теперь же это была столица со всеми ее видами, храмами, библиотеками и музеями. Одна мысль о том, что там можно увидеть и узнать много больше, чем все то, что он уже знает, приводило его в восторг, поэтому он шумно рассуждал, спрашивал, оживленно бегая вокруг отца. И это было спасением Стена, он улыбался, обо всем забывая, живя одним лишь общением с собственным ребенком.
В таком настроении он и направился в столицу с бодрой усмешкой на губах. По дороге Стен рассказывал сыну о разных местностях, припоминая старые легенды, которые слышал от местных жителей. А наряду с ними и факты официальной истории и летописи ордена, ведь мальчик уже сейчас утверждал, что пойдет по стопам отца. Стен же хоть и понимал, что этот ребенок может еще не раз передумать, в душе радовался такому стремлению, ведь Артэм искренне хотел быть похожим на него, используя за основу образ живущий в своем сознании и крепко связанный с реальным человеком рядом. Впрочем, внутренняя спокойность Артэма никогда бы не позволила ему стать таким как отец, в полной мере, но сила духа и живость ума позволяла в будущем его превзойти.
Пока же он просто впитывал знания, энергично изучая все вокруг себя, не испытывая ни малейшей ущемленности или потерянности.
Эта дорога была его радостью, а для Стена путь имел и обратную сторону - он все время был с сыном и это порою начинало утомлять. Да он не притворялся перед ним, но отсутствие, какого либо полноценного дела и невозможность его найти делало разум свободным, а значит доступным для разного рода мыслей и сомнений. К тому же при сыне он не мог позволить себе пить и лишь на небольших остановках он украдкой делал несколько глотков, но это было ничто после долгого стабильного потребления алкоголя. Его разум настойчиво прояснялся, его мысли вновь и вновь ходили по кругу, а на лицо его ложилась серая маска болезненных мук. Он не мог спокойно есть и спать, а от мысли, что ему придется быть в местах, связанных с ней, не хотелось и жить. Иногда он ловил себя на том, что сам изводит и мучает себя подобного рода мыслями и гнал их прочь, однако вскоре они снова возвращались.
Наверное у дурмана самое страшное свойство в том, что он проходит, а притупленные чувства возвращаются с новой силой. Так получалось нынче со Стеном. Его зверь до этого спавший теперь пробуждался, и каждое его движение выворачивало наизнанку. За время притупленных чувств он во многом даже позабыл, что такое настоящие внутренние страсти, он с ужасом теперь чувствовал скрежет прежних чувств. Когда-то давно он легко мог выдержать это, принимая подобное с явным смирением, теперь же, ослабленная воля не могла стойко держать удар, а каждая эмоция обращалась в пытку. Выбирая туман разума, он не был готов к тому, что с сознанием и чувствами будут ослабевать и его силы, но при этом чувства вернуться много быстрее.