Твой силуэт как иллюзия (СИ)

========== Глава 1 ==========
Кожаные белые ремешки босоножек стягивали тонкие щиколотки, намертво врезаясь в кожу, — туго, зато пятки устроены надёжно и прочно, возвышаясь над начищенным до блеска паркетом на высоту шпилек. Ноги с выступающими коленными чашечками, сейчас прикрытыми мягким голубым шёлком платья, давно привыкли к подобным испытаниям. Шёлк свободно струился по ним, лаская кожу. Он плотно сжимался широкой лентой лишь под едва заметной грудью, выделяющейся двумя небольшими холмиками, скрытыми за дорогим материалом. Никаких открытых вырезов — ткань уходила вверх до самой шеи, заканчиваясь ещё одной лентой, но уже менее широкой и завязанной небрежным узелком на шейных позвонках, которых касались чёрные пряди остриженных волос. Концы ленты свободно падали на спину, открывая при резких движениях и поворотах вид на тонкую змейку молнии. Шёлк прятал кожу от посторонних глаз, будто обожаемую любовницу, и только обнажённые плечи дразнили своей доступностью. Тонкие руки, покрытые светлыми волосками, исполняли привычные обязанности: одна сжимала белый клатч, а другая покоилась на согнутой мужской руке. При ближайшем рассмотрении было заметно, что время от времени хрупкие пальцы напряжённо сжимают рукав тёмно-серого пиджака, впиваясь в него аккуратными короткими ногтями, тронутыми прозрачным лаком.
Пальцы не были усеяны вычурными кольцами с камнями, как у большинства присутствующих дам, и лишь на указательном и безымянном правой руки серебрились узкие ободки с изящной резьбой. Они были почти одинаковыми, но то, что на указательном, имело более причудливый рисунок. На шее, под лентой, спрятался кулон с таким же рисунком — квадратная маленькая пластинка. И в мочках ушей красовались пластинки-гвоздики с этим узором — подарок близкого человека, с которым было невозможно расстаться и который даже в этой напыщенной обстановке неизменно украшал своей простотой тело хозяйки. Любопытные взгляды скользили по лицу, которое совсем недавно, какой-то год назад, мелькало в прессе. Тонкие губы кривились в едва уловимой злой ухмылке, а крылья носа иногда подрагивали в раздражении. Выдержка и положение, на котором она здесь находилась, не позволяли ей открыто рассмеяться.
Неожиданно большие серо-голубые глаза с широкими зрачками распахнулись в удивлении, а с искривившихся от испуга губ, обнаживших выпирающие клыки, портящие улыбку, сорвалось тихое придушенное:
— Вот же срань!
— В чём дело? — крепкие руки сжались на узкой талии.
— Ногу подвернула… Чёртовы порожки! — ядовитое шипение умело скрывалось от посторонних. — Саныч, принеси попить.
— Больно?
— Да я труханула больше. Нормально всё. Я ещё станцую. Пить хочу.
— Жень, аккуратнее. Что тебе принести?
— Я бы попросила виски, но заранее знаю, что ты начнёшь читать нотации, так что принеси сока.
— Копейкина, даже не вздумай…
— Сизов! — Женя оборвала мужчину. — Я хоть раз тебя подвела? Принеси мне этот грёбаный сок, пожалуйста!
Девушка облегчённо вздохнула, когда начальник скрылся в расфуфыренной толпе. Она уже привыкла ко всем этим вечерам, целью которых было налаживание связей, привыкла быть «любовницей» Дмитрия. Конечно, об этом никогда не говорилось вслух, но каждый из присутствующих был уверен, что спутницей состоятельного мужчины могла быть только жена или любовница.
Сизов никогда не тянулся к известности, но его дядя настоятельно «советовал» почаще выбираться в свет, потому что полезные знакомства ещё никому не мешали. Наверное, он был прав, потому что когда сгорело два больших склада компании, именно один из новых знакомых оказал необходимую тогда финансовую помощь, выдав кредит под смешные проценты. Дмитрий не питал иллюзий: он знал, что подобных фирм — тьма. Практически невозможно резко выделиться при такой конкуренции, но обзавестись постоянной клиентурой и с помощью неё найти новую, тем самым оставаясь весьма удачно на плаву, — запросто. Он смог стать заметным, зарекомендовать себя и доказать, что его компания работает на качество. К заслугам Юрия Фёдоровича добавились и его собственные.
Сейчас они с Женей были в шикарном ресторане, снятом по случаю помолвки одного знакомого бизнесмена. Возможно, когда-то это могло показаться странным, но не теперь — хозяином вечера был Артамасов Семён Георгиевич. Слишком много воды утекло, чтобы вспоминать прошлое.
— Евгения, я рад, что вы всё-таки нашли время, чтобы посетить нас по столь скромному поводу, — перед Копейкиной как из-под земли вырос Артамасов. — Позвольте представить вам мою невесту, — он приобнял одной рукой за плечи полненькую невысокую брюнетку с мушкой над губой. — Лиза, мой свет и моя жизнь.
— Добрый вечер, — Женя позволила мужчине поцеловать тыльную сторону её ладони и кивнула его спутнице. — Не скромничайте, Семён Георгиевич! У вас прелестная невеста, вам есть чем гордиться, и праздник должен быть под стать значимости события.
— Женечка, вы очень добры. А где же Дмитрий Александрович? — Артамасов огляделся.
— Он здесь. Наверняка встретил кого-то из знакомых.
— Прошу меня простить, но я должен поздороваться с одним человеком. Я вернусь к вам, моя королева, буквально через минуту, а пока извольте взять под свою опеку Лизу, — не дожидаясь ответа, Семён Георгиевич подтолкнул невесту к Копейкиной и скрылся.
— Простите, — выдавила из себя молчавшая до этого Лиза.
— Что вы, почту за честь, — Женя улыбнулась, а в голове у неё звенело от сдерживаемого истеричного смеха: эта девушка, стоящая перед ней, была неудачной копией Татьяны. Всё-таки есть вещи, которые остаются неизменными.
— Что за прелестное создание с тобой? — Дмитрий подошёл со стаканом сока в руке.
— Елизавета, — Копейкина скрыла усмешку, — невеста Семёна Георгиевича.
— Очень приятно, — мужчина поцеловал протянутую пухленькую ручку, отдав перед этим стакан своей спутнице. Он тоже заметил искусственно созданное внешнее сходство девушки с женой своего лучшего друга, но ни единым жестом не показал этого. Лишь взгляд серых глаз на пару секунд задержался на явно ненастоящей родинке над сочными губами. Каждый сходит с ума по-своему, и никто не в праве мешать ему, если его сумасшествие законно. Ему даже по-мужски было жаль бизнесмена: Артамасов любил Татьяну. Любил по-настоящему, как, может, никогда и никого.
Даже у самых сильных есть слабости.
Вернувшийся мужчина увлёкся разговором с Сизовым, а их спутницы скромно держались рядом. Когда будущие супруги, извинившись, откланялись, чтобы поприветствовать и других приглашённых, Женя не сдержалась:
— Видел?
— Мне жаль его.
— Ты это Ромке скажи…
— А что Ромка? Любимая женщина рядом с ним, а у несчастного Георгиевича едет крыша. Он ведь не лезет в их жизнь.
— Ещё бы лез…
— Тебе ли не знать, как это бывает! — голос Дмитрия стал строже.
— Хватит! — девушка раздражённо дёрнула плечом, едва не расплескав сок.
— Прости. Все рассаживаются, пойдём? — Сизов приобнял её.
— Конечно, — Копейкина отдала стакан, к которому так и не притронулась, пробегающему мимо официанту. — Мне тоже его жаль, но Ромка мой друг, — призналась она, обходя столики.
— И мой.
Столы тесно группировались в два ряда по периметру большого зала, центр которого был свободен для танцев, без которых не обходятся подобные мероприятия. Женя и Дмитрий сели рядом с одним из знакомых мужчины и его молоденькой женой. Копейкина сразу же закурила под осуждающим взглядом серых глаз.
— Волшебное место, — пролепетала соседка по столу, обращаясь непосредственно к Жене.
— Да, — ответила та, глубоко затягиваясь и выпуская тонкие струйки дыма в сторону. Счастье, что здесь можно курить, иначе она бы точно не выдержала.
— Знаете, мы недавно были в чудесном ресторанчике «Egeni». Не слышали о таком? Очень советую посетить! Уютно, как-то по-домашнему. Что-то между кафе и рестораном, — продолжала щебетать девушка.
— Обязательно сходим туда. Спасибо за совет, — Копейкина сдержала усмешку. Была ли она в ресторанчике, названном в её честь? Много шума было, когда Леонид, громко отпраздновав своё тридцатипятилетие в клубе, объявил о его закрытии, а спустя уже пару недель разослал знакомым приглашения на открытие ресторана «Egeni», к чему, оказывается, готовился долгое время. Костенко даже племянницу не посвящал в свои планы, и она была удивлена не меньше остальных. На все вопросы Лёня отмалчивался и лишь Щербатому бросил однажды загадочную фразу: «Ночи стали темнее, а Женьке нужен свет».