Черный лед

В прошлом году по школе гуляла сплетня, будто бы мистер Верстеег пожертвовал Стэнфордскому университету весомую сумму, купив поступление Келвина, но Корби клялась, что это не так.
– Отец ни за что не стал бы помогать Келвину, особенно после того, как тот готовился к поступлению, – по секрету рассказала она мне.
Я расхаживала по тесной каморке, пытаясь побороть холод, от которого руки покрывались «гусиной кожей». Дойдя до дальнего угла, уже собиралась развернуться, когда мой взгляд упал на большой древний ящик для инструментов, стоявший на нижней полке пластикового стеллажа. От страха и беспокойства я его раньше даже не заметила. А вдруг там найдется что-то, что можно использовать как оружие?
Осторожно, чтобы меня не услышали, я стащила видавший виды ржавый ящик на бетонный пол, открыла застежки и подняла крышку.
Узнавание мгновенно обхватило меня холодным влажным облаком.
Разум пытался сложить увиденное воедино. Длинные бледные кости, желтоватый свод с двумя глазницами под надбровными дугами и третьей дыркой, на месте носа, под ними. Конечности согнули в суставах, втискивая тело в ящик. Высохшие кожа и сухожилия не давали разложившемуся трупу рассыпаться.
Парализованная, я тихонько охнула. Умом я понимала, что уже оно-то – они – она, судя по перепачканному короткому черному платью, не могла причинить мне вреда. Эти останки – лишь напоминание, эту жизнь кто-то отнял. Но от осознания того, что эта кладовка стала могилой девушки, запертой здесь, как и я, подкашивались ноги, а моя собственная судьба предстала в уже новом свете.
Я с силой моргнула – мумия никуда не исчезла. Зубастая улыбка глумливо сообщала: «Ты – следующая!»
Закрыв крышку, я попятилась. Крик застрял в горле.
Я не могла рассказать Мэйсону или Шону о том, что видела. Да и они, скорее всего, знали про труп. Возможно, сами его туда и запихнули. А мне уже было достаточно того, что́ я о них знала – моя жизнь и так уже висела на волоске, и еще одна тайна была мне ни к чему.
Пытаясь стереть из сознания картину мертвого тела, я прикусила губу, стараясь не думать о смерти.
   
 Глава 9  
Говорят, перед смертью у людей перед глазами проносятся картины уходящей жизни. Пока я сидела, ожидая приговора, который вынесут мне Шон с Мэйсоном, на ум шли воспоминания о Келвине, который, как я отчаянно надеялась, уже отправился нас искать.
Первый раз, когда я поехала отдыхать с Верстеегами, мне было одиннадцать, а Келвину тринадцать. Стоял июль, и люди спасались в прохладе гор от городской жары. Нас с Корби наконец-то признали достаточно взрослыми, чтобы разрешить ночевать на улице, и с помощью мистера Верстеега мы поставили палатку на сочно-зеленой лужайке за домом. Он пообещал не запирать дверь в кухне – на случай, если ночью нам понадобится в туалет.
Пол палатки была завален помадой, разноцветными флакончиками, баночками румян, палетками с тенями для глаз, а мы по очереди красили друг друга под Кэти Перри, готовясь к съемкам собственного клипа на «То горячий, то холодный»[15]. Корби мечты о славе невероятно заводили, и нам не терпелось поскорее приступить.
Корби как раз наносила «Красное карамельное яблоко» на мои губы, когда на лужайке послышалось завывание «привидения» и по полотняным стенкам палатки заметался луч света.
– Отвянь, Келвин! – прокричала Корби.
– Успокойся, – ответил ее брат, открывая палатку и пролезая внутрь. – Я всего лишь принес вам фонарик. Мама сказала, вы забыли.
– Ага, ладно, – бросила Корби, выхватывая фонарик из его рук. – А теперь вали. Иди, играй со своим Роханом Ларсеном, – насмешливо добавила она.
Келвин по-собачьи оскалился на нее и зарычал.
– А что плохого в Рохане? – наивно спросила я. Корби пригласила в поездку меня, а Келвин – Рохана. Я решила, что они друзья.
– Это папа заставил Келвина взять Рохана, – с самодовольным видом объявила Корби, гордая от собственной осведомленности. – Но Кэл его не выносит.
– Отцу нравится Рохан, потому что тот хорошо играет в теннис, и еще он умный, а у предков денег куча, – объяснил мне Келвин. – Он думает, Рохан на меня «повлияет». Блин, я даже друзей сам выбрать не могу! Я уже в средней школе, а мне типа предлагают в песочнице играть. Дебилизм какой-то! Какой же он дебил!
Я обеспокоенно посмотрела на Корби:
– А тебя тоже он заставил меня пригласить? – Мысль, что Келвин с Корби так же ржут про меня за моей спиной, была невыносима.
– Папа страдает такой фигней только с Келвином, – заверила меня Корби.
– Потому что ты его принцесса, – мрачно заметил Келвин с видимым отвращением. – Ему по барабану, что ты делаешь.
– Вали давай, – огрызнулась Корби, наклонившись так, что оказалась нос к носу с братом.
– Иду, иду. Но сперва скажите, ребятки: вы помните, какой сегодня день?
– Пятница, – ответила я.
Его глаза сверкнули.
– Тринадцатое…
– Пятница, тринадцатое – это глупое суеверие, – заявила Корби. – Убирайся, пока я не завопила. Скажу маме, что ты пытался подсмотреть трусики Бритт, и она запретит тебе видеоигры на все выходные.
Келвин взглянул на меня, и я вспыхнула. На мне были старые белые трусы с дырками под резинкой. Если бы он действительно их увидел, я бы умерла от стыда.
– Бритт не будет ябедничать на меня, правда? – спросил он.
– Я в ваши дела не лезу, – пробормотала я.
– Если пятница, тринадцатое, – всего лишь суеверие, почему же тогда в гостиницах нет тринадцатых этажей? – с победным видом обратился к сестре Келвин.
– В гостиницах нет тринадцатых этажей? – хором изумились мы.
– Не-а. Слишком несчастливые. Именно там случаются пожары, самоубийства, убийства, похищения. В итоге люди сообразили просто вырезать тринадцатый этаж.
– Правда? – выпучила глаза Корби.
– Не пилой, глупая. Просто поменяли таблички: все тринадцатые этажи стали 12-А. И, кстати, есть вполне реальная причина, почему следует опасаться пятницы, тринадцатого, – в это время духи восстают из могил и несут послания из загробного мира миру живущих.
– Какие послания? – спросила я, чувствуя, как сзади по шее забегали мурашки предвкушения.
– Даже если мы тебе верим – а мы не верим, – зачем ты нам все это рассказываешь? – поморщилась Корби.
Келвин выглянул в дверь палатки и втащил внутрь голубой рюкзак. По топорщившимся острым углам было понятно, что в нем что-то лежит.
– Давайте посмотрим, не хотят ли духи что-то сообщить нам.
– Я скажу маме, что ты нарочно пытаешься нас напугать, – заявила Корби, осторожно поглядывая на рюкзак и вскакивая на ноги.
Кэл схватил ее за рукав пижамы и усадил обратно.
– Если помолчишь хоть пять секунд, увидишь крутую вещь. Реально крутую. А?
– Давай! – охотно откликнулась я. Бросив взгляд на Корби, я увидела, что брякнула не то, что надо, но мне было все равно. Я хотела, чтобы Келвин посидел в палатке подольше. После нескольких дней на озере Джексон его кожа стала бронзовой, и он вытянулся ростом уже почти с отца. Корби рассказывала, с начала лета он отжимался и качал пресс, и это было видно. Кэл выглядел гораздо круче всех мальчиков пятого класса – он выглядел мужчиной.
Келвин вытащил из рюкзака деревянную доску с витиеватым готическим алфавитом на верхней стороне. Под буквами шли числа от 1 до 10. Я сразу же поняла, что это Уиджа, доска для спиритических сеансов. Папа никогда не разрешал нам с Иэном играть в нее. А в воскресной школе наставник объяснял, что Уиджа обладает дьявольской силой. По спине пробежала легкая дрожь.
Следом Келвин вытащил маленькую треугольную штучку с окошком в центре, положив ее на доску.
– Что это еще? – вырвалось у Корби.
– Доска Уиджа. – Я взглянула на Келвина, и он одобрительно кивнул.
– А что она делает?
– С ее помощью медиумы – духи – отвечают на вопросы, – сказал Келвин.
– Когда гадаешь по Уидже, случайно, не надо держаться за руки? – спросила я, надеясь, что слухи верны и что я покажу Кэлу, как много уже знаю.