Гиль (Из истории низового сопротивления в России )
ГИЛЬ
Из истории низового сопротивления в России
«Да что ж такое, наконец, вся внутренняя русская история, как не бунт нескончаемый чернорабочего люда против государства и всех сословий?»
Михаил Бакунин
«Народу нужна воля…»
Кто знающий сколько-нибудь русскую историю и русскую действительность не видит, что от самого основания Московского государства по самое нынешнее время народ, народное право, народная воля и благосостояние, да самая жизнь народа были постоянной жертвой государства? Кто отдал народную землю дворянам? — Государство. Кто отдал самих крестьян в рабство тем же самым дворянам? — Государство. Кто карал жесточайшими казнями долготерпеливых и многотерпеливых крестьян, когда, выведенные, наконец, из всякой возможности терпения блудным и свирепым неистовством своих бар, они против них восставали? — Опять-таки государство. Кто разоряет народ рекрутчиной, податными сборами и воровским управлением? Кто опутал и парализует малейшие движения его посредством самой нахальной, безжалостной и притеснительной бюрократии в мире? Кто бесцеремонно жертвовал и продолжает жертвовать десятками и сотнями тысяч людей для достижения так называемых государственных целей? — Все то же государство. Кто попрал обычаи и свободную веру народа, кто оскорбляет его во всем его существе? — Государство. Для кого всякое право народа равно нулю, а жизнь его не стоит копейки? — Для государства.
Возможно ли после этого, чтоб народ не ненавидел государства, не ненавидел правительства? Нет, невозможно.
Но, скажут, наш народ похож именно на ту собаку, которая кусает палку, а не человека, бьющего ее палкой; он, пожалуй, ненавидит всех мелких и средних чиновников, непосредственных исполнителей мер правительственных, но вместе с тем питает если не любовь, то суеверное почтение, смешанное со страхом, ко всем высшим духовным, гражданским и военным сановникам, представляющим в его глазах самого государя, и вообще ко всему высшему правительству.
Такое рассуждение нелепо, противно всем фактам. Правда, что когда вышел указ о мнимом освобождении крестьян и когда он был прочитан народу на площадях и в церквах, во всех городах и селах империи, когда народ так долго, так жадно ждавший свободы, увидел обман и сначала подумал, что это не может быть настоящий царский указ с золотой строкой и под золотой печатью, а должен быть указ, сочиненный и подмененный дворянством и преданным ему чиновничеством; правда, что тогда во многих местах мужики ждали, что вот приедет к ним генерал или другой сановник прямо от государя с настоящим царским указом и объявит им от имени государя настоящую волю. Но что ж из этого следует? Это не значит отнюдь, что мужики верили в сановников и генералов; они глядели на них только как на царских курьеров, везущих указ, и несдобровалось бы этим сановникам и генералам, если б в момент разочарования народного они не нашли бы охраны против народного негодования в солдатских штыках и пулях.
Русский народ имеет вообще о высшем правительстве какое-то смутное и совсем невыгодное для него представление. Он видит в нем собрание знатных и вороватых дворян, опутавших волю царскую и направляющих ее против него в свою пользу. Со времени основания Московского государства народ ненавидит дворянское управление: «А против бояр, — писали друг к другу волости и области в смутные времена Лжедимитриев, — мы будем стоять вместе». С тех пор отношение народа к боярам и к высшему правительству отнюдь не переменилось. Народ не уважает правительство, но, разумеется, боится его: да и нельзя ему его не бояться. Ведь до сих пор вся сила, рукоятка кнута в руках правительства, как же ему не бояться кнута! Но дайте только народу веру в его собственную силу, покажите ему только возможность вырвать кнут, вырвать силу из рук правительства, и вы увидите, как мало он уважает правительство.
Но, скажут, русский народ чрезвычайно религиозен, а церковь и духовенство, к которым он традиционно привязан, стоят, несомненно, на стороне правительства и связывают с ним народ. Тут что ни положение, то ложь. Во-первых, далеко не доказано, чтоб все духовенство было на стороне правительства. Во-вторых, решительно несправедливо, чтоб народ питал какую бы то ни было привязанность к государственной церкви и хоть малейшее уважение к православному духовенству. Все это опровергается и чрезвычайным развитием раскола в России, и несомненным презрением народа к попам; и, наконец, — несправедливо, чтоб наш народ был — религиозный народ. Напротив, кто сколько-нибудь знает Россию, должен был убедиться, что изо всех европейских народов наименее религиозен именно наш великорусский народ.
Несомненно, что если духовенство будет говорить вещи для народа приятные, народ будет охотно слушать его, но также несомненно и то, что когда духовенство говорит в духе правительственном, чиновничьем и дворянском, в духе противонародном, народ его ненавидит и, когда чувствует себя в силе, так же готов его истреблять, как истребляли его Степан Тимофеевич Разин и Емельян Пугачев.
Наконец, пожалуй, скажут еще: народ, правда, ненавидел правительство до восшествия на престол Александра Николаевича, но эта ненависть превратилась в любовь с тех пор, «когда по воле царя-освободителя зажглась заря свободы для миллионов безответных тружеников и новая пугачевщина сделалась невозможной».
Такие отвратительные фразы можно только писать в русских официальных или подкупленных журналах. Нужно иметь медный лоб, чтобы повторять их в то самое время, когда положение народа в России, именно вследствие лживого освобождения, стало невыносимым, когда разоренный дотла, принужденный платить вдвое или даже втрое дорого за землю, которую ему навязали и к которой его приковали, задавленный вдвое против прежнего податями государственными и земскими, ограбленный и соседом-помещиком, и кулаком, и купцом, и мировым посредником, и полицией, продающей все его имущество до последней коровы и до последней подушки для покрытия его недоимок, когда подверженный, наконец, к военным экзекуциям и розгам за то только, что он смеет отказываться от земли, которую ему так милостиво, втрое дорого, подарили, когда он, говорю я, на всем пространстве России умирает с голоду и бежит в леса!
Ныне, более чем когда-нибудь, народ ненавидит правительство. Скажу более, эта ненависть начинает простираться и на самого царя. (…)
Что нужно народу? На это «Колокол» в 1862 году отвечал, и отвечал превосходно: «Народу нужна земля и воля!». Больше ничего. Но посмотрим, что заключается в этих словах. Народу нужна земля, вся земля, значит, надо разорить, ограбить и уничтожить дворянство, и теперь уже не только одно дворянство, но и ту довольно значительную часть купечества и кулаков из народа, которые, пользуясь новыми льготами, в свою очередь, стали помещиками, столь же ненавистными и чуть ли еще не более притеснительными для народа, чем помещики стародавние.
Народу нужна воля, настоящая, полная воля, значит, надо уничтожить чиновничество и все войско. Значит, надо уничтожить государство, а без государства и государь невозможен; из чего заключить должно, что для того, чтобы сделать что-нибудь серьезное и удовлетворительное для народа, император и вся династия его должны бы были, вместе со всем государством, отправиться к черту.
Ну, к такому подвигу они неспособны, и потому чем долее они царствовать будут, тем сильнее и глубже будет против них накапливаться народная ненависть, и будет она до тех пор накапливаться, пока не произведет всенародного и всеразрушительного взрыва.
Но способен ли русский народ к революции? Кажется, в этом сомневаться нельзя. Со времени Лжедимитрия по настоящее время ведь у нас был только один неизменный бунтовщик против государства — это крестьянский народ и городские мещане. Декабрьский бунт составляет лишь одно исключение, в высшей степени доблестное, но вместе с тем, с точки зрения народной, и бесплодное, так как он был гораздо более продуктом иностранных влияний, чем жизни народной. После него не было и не будет дворянских движений. Народ же никогда не переставал бунтовать. Бунтовал он победоносными массами два раза: один раз под Стенькою, другой раз под Пугачевым. Сначала бил войска государские, потом был разбиваем ими, потому что не было в нем никакой организации. Разбитый в последний раз в царствование Екатерины II, он не переставал заявлять свой протест против государственно-сословного гнета, против всех представителей государства, значит, против самого государства рядом ежегодных частных бунтов, всегда укрощаемых и возобновляющихся то в той, то в другой форме беспрестанно.
