Чужак с острова Барра

Сгрудившиеся на своем конце индейцы помалкивали, а если говорили, то тихо,  вполголоса.  Одеты они были куда беднее белых: на многих красовались видавшие виды, затасканные низкие фетровые шляпы, и вместо дорогой кожаной обуви они носили резиновые сапоги. Почти все индианки были в цветастых головных платках, ярко выделявшихся в серой, убогой толпе.
В пол-одиннадцатого, когда поезд по расписанию должен отправляться, на путях по-прежнему стояли все те же два вагона, но люди с надеждой потянулись к вагонам.  Потом появился тепловозик,  выглядевший по сравнению со всем остальным удивительно, почти неуместно современным, и деловито засновал. Время от времени он пригонял то пустую платформу, то товарный вагон, которые прицепляли к двум пассажирским. Первым к составу прицепили багажный вагон. Рори подождал, пока погрузят его багаж, потом подхватил саквояжик и забрался в задний вагон.
Отделенная перегородкой передняя треть вагона была оборудована под буфет с длинной стойкой и высокими табуретами. Другая часть уже начала заполняться народом.  Там  были жесткие,  обитые кожей сиденья с деревянными подлокотниками; пол, многие годы имевший дело с коваными башмаками лесорубов, изрисовывали царапины и щербины. С потолка свисали допотопные газовые лампы под матовыми абажурами.
Рори сел на  свободное место.  Время от времени вагон сильно встряхивало — это ворчун тепловоз прицеплял в голове состава очередной товарный вагон. Рори задремал. Немного погодя его разбудил такой неимоверный толчок, от которого чуть не сорвало с потолка лампы. Экспресс "Белый медведь" тронулся. Рори взглянул на часы: опоздание на двадцать минут.
Час спустя Рори решил взглянуть, что творится в переднем вагоне. Миновав буфетную стойку, он вошел в другой вагон и, сделав два-три шага, остановился.  В  его вагоне сидели только белые,  а здесь почти исключительно индейцы,  среди  которых  затесалось несколько белых лесорубов. Разговор шел вполголоса, большей частью на незнакомом Рори языке, и он решил, что это и есть наречие индейцев кри. Разговор доносился главным образом из передней половины вагона, где собрались мужчины. Индианки теснились на задней половине, где остановился Рори. Они молчали, угрюмо глядя в окно; среди них было много толстых женщин с круглыми, сутулыми плечами, морщинистыми лицами и нечесаными волосами. Те, что помоложе, даже три или четыре совсем молоденькие девушки, выглядели так же непривлекательно: все были одинаково круглолицы, узкоглазы и широконосы.
Некоторые из мужчин потягивали пиво, закусывая холодными бобами или лососиной, которую они выгребали ложкой прямо из банки. Сидевшая неподалеку от Рори старуха невозмутимо посасывала трубку.
Рори стоял чуть в сторонке и теперь обернулся и отвел взгляд назад — его заинтересовали две скамьи, стоявшие у него за спиной. На одной скамье сидела молодая мать с грудным младенцем на руках, она нежно баюкала его, тихо напевая на своем наречии. На другой, самой последней скамье вагона сидела девушка. Голова ее была опущена и слегка склонилась вперед, так что Рори почти не видел ее лица, скрытого черными прядями свободно падавших волос, очень длинных, гораздо ниже плеч, слегка подвитых на концах. Над ушами они были стянуты серебряными заколками, но дальше свободно рассыпались вокруг лица. Они отливали мягким блеском и в своем естественном состоянии, не избалованные уходом, выглядели очень привлекательно.
У нее была очень смуглая, темнее, чем у многих других индианок, кожа, зато глаже и нежней. Вместо серого, бесформенного, заменявшего пальто вязаного балахона, как у всех других женщин в вагоне, на ней был плотно облегающий синий джемпер с высоким воротом Хоть Рори не видел книгу у нее на коленях, но по движению глаз догадался, что она читает.
Мгновение он был в замешательстве. Она была такой же индианкой, как все, и все же совершенно иной, в каком-то смысле даже более индианкой, чем они: бронзовая кожа и черные как смоль волосы — и все-таки она была необыкновенно хороша.
Место по другую сторону прохода было свободно. Рори отступил на шаг и присел. Она даже не подняла глаз от книги. Теперь он мог разглядеть ее в профиль — и усомнился, действительно ли она так хороша, как показалось сначала. Может, обманул контраст с другими женщинами в вагоне. Потом она обернулась и две или три секунды смотрела ему прямо в лицо. Когда она подняла голову, ее волосы откинулись назад. У нее были большие темные глаза, длинные черные ресницы, казавшиеся еще чернее от соседства с белками. В глазах почти не чувствовалось монгольской раскосости, хоть они сильно суживались и слегка приподнимались к вискам. Теперь, увидев глаза и все ее лицо, Рори больше не сомневался — она была красива. Очень красива. Это была экзотическая, непривычная красота. Она рождается тогда, когда свойственные той или иной расе черты, которые обычно кажутся некрасивыми людям иной расы,  изменившись и  соединившись неведомым образом, претворяются в совершенно индивидуальный образец красоты, самобытный и неповторимый. Девушка явно не гналась за ней — красота просто была ее свойством, которого не могли изменить ни чрезмерный уход, ни небрежение.
Теперь Рори разглядел, что в руках у нее книжка, по виду смахивающая на дешевый любовный роман, какими торгуют в любом киоске, но не мог того сказать наверняка, потому что обложка пряталась в складках ее синей клетчатой юбки.
Она подняла голову, взглянула в окно и чуть подвинулась на скамейке, приподняв книжку. На миг показалась обложка. Рори уставился на нее, не веря своим глазам; она лишь мелькнула, но он все равно тотчас узнал знакомый рисунок — у него самого была такая же книжка. Девушка читала "Человек в современном мире" Джулиана Хаксли, сборник научных эссе, занятных и даже увлекательных, но отнюдь не принадлежавших к разряду легкого чтения.
Теперь Рори вообще не знал, что и думать. Вот тут, в этом жалком вагоне, битком набитом грубыми, неотесанными туземцами, где стоит запах давно не мытых тел, сидит одна-одинешенька красивая девушка, такая же индианка, как и все остальные, и читает эссе Джулиана Хаксли! Им овладело отчаянное любопытство. Он сразу же вспомнил о матери, которая в убогой,  топившейся по-черному каменной лачуге  на  Барре  играла Мендельсона и читала "Спектэйтор".
Может, попытаться заговорить с ней? Он знал, что должен это сделать. Все еще в нерешительности, он вновь взглянул на нее. Она продолжала читать. В былые времена он без труда нашел бы нужный подход, но давно уж не упражнялся по этой части, и от нахальной мальчишеской удали не осталось и следа. Ему ничего не приходило в голову, и он не знал, как подступиться к ней.
И тут необъяснимым образом он понял, кто она такая, удивляясь, как не догадался раньше. Это могла быть только она, Кэнайна Биверскин, та самая учительница, из-за которой разгорелся весь сыр-бор и которую выгнали за то, что она индианка.
Ждать дольше было бессмысленно. Рори порывисто поднялся, перешел через проход и сел рядом с ней. Она в испуге подняла глаза. От резкого поворота головы мерцающие черные волосы затрепетали.
— Я никогда еще не бывал в Мусони, — заговорил он, внезапно обретая спокойствие и уверенность — как-никак начало было положено. — Есть там гостиница, где можно остановиться?
Ему было где остановиться, но вопрос прозвучал вполне естественно.
—  Настоящей гостиницы нет,  -  ответила она,  -  разве  что пансион-другой.
Она изъяснялась по-английски в совершенстве, без какого бы то ни было акцента, но ограничилась этим сообщением. Какое-то мгновение лицо ее казалось плоской, непроницаемой, лишенной всякого выражения маской, затем приняло суровый вид, она чуть наморщила лоб, и Рори почти явственно послышалось:
"Итак, если это все, что вы хотели узнать, возвращайтесь лучше на свое место".
— А есть там на вокзале такси? — осведомился он. — У меня куча багажа.
Она улыбнулась. Блеснули белки ее глаз, оттененные темными ресницами и смуглой кожей.