Моя любовь на пятом этаже (СИ)

Андрей отвечать не стал. Он поднял глаза — и кажется, между ними мелькнула тихая тень, очень редко переносящая мысли одного человека в голову другого, не уронив ни буковки. Она приходила к ним всего пару раз.
В больнице — Андрей точно помнил тот момент, когда Егор пришёл и сел у его постели. Тень принесла ему в ладошках самое большое раскаяние в мире.
Второй раз был недавно — после Васькиной атаки. Но тень пришла с пустыми руками, потому что в тот момент у них обоих в голове была пустота.
И вот теперь.
На площадке Егор поймал его за локоть здоровой руки и мягко потянул за собой. Открыл дверь в свою квартиру — умудрился одной рукой, повесив пакет на запястье. Стряхнул ботинки, помог снять верхнюю одежду, а потом повёл в дальнюю комнату.
Квартира выглядела совсем не так, как когда-то. В прежние времена она была похожа на маленький домик на дереве — уютная и тёплая. Когда тётя Вера делала пирожки и угощала ими на кухне, когда дядя Олег по очереди закидывал Егора и Андрея на шею, хохочущих до слёз.
Где они с Егором прятались от взрослых за двумя придвинутыми друг к другу коричневыми креслами и возились там с танками и солдатиками — всегда недолго, но очень тайно.
Теперь это была самая обычная медвежья берлога.
Возле выхода батареей стояли бутылки из-под пива и отбликивали болотной зеленью. В зале вместо дивана была двуспальная кровать, вместо кресел — рабочий стол, вместо шифоньера с хрусталём — аквариум.
— Зачем? — тихо спросил Андрей.
— Ты на ногах еле стоишь, — ответил Егор так, словно это объясняло все его действия.
Андрей не нашёлся с ответом, поэтому сел и уставился на аквариум.
На фоне нарисованных водорослей тихо раскачивалась одна-единственная огромная рыба. Вся в ржавых красных пятнах, местами серая, словно кто-то побрызгал на неё грунтовкой из баллона. Рыба пучила огромный глаз на Егора, слегка приоткрывая губастый рот.
Андрей действительно не понимал, зачем им обоим всё это — но и уходить не спешил. Может быть, он хотел окончательно отделаться от прошлого и воспоминаний, а значит, ему следовало увидеть, как всё изменилось своими собственными глазами.
— Ответишь на вопрос? — вдруг спросил Земской.
— Насчет? — поинтересовался Егор, засыпая в аквариум корм. Свет рыбьей лампы причудливо раскрасил гладкую черную водолазку голубыми бликами.
— Собираешься ли ты жениться.
— Почему тебя вообще это волнует?
— Бывшие друзья обычно это и обсуждают. Когда женишься, скоро ли заведешь детей, где был в отпуске, когда поедешь. Мне интересно, опередил ли ты меня в любви.
Андрей чувствовал себя настолько больным и настолько пьяным, что не ощутил в этой фразе никакого подвоха.
А Егор ощутил, потому ответил:
— Давно опередил.
Боль, представляющаяся Андрею очень злым когтистым зверьком, вдруг почему-то решила оставить в покое плечо и вцепилась зубами в сердце. И вроде повода-то не было, но он решил, что снова болезненно завидует.
— Ясно.
Тишина набухла, словно отёк вокруг воспалённой раны. Надавила на грудь и помешала свободно вздохнуть.
— Тогда зачем ты сказал мне про поцелуй? Это ведь некрасиво по отношению к ней?
Когда Андрей поднял глаза, Егор уже стоял напротив. Как он успел переместиться — знала только рыба, не отводящая от него взгляда, а Андрей упустил. Упустил безнадёжно.
Серебрянников всегда был очень быстрым и ловким. Ловко прыгал через прикопанные во дворе цветные колёса, всегда побеждал на горке. Он сильнее всех толкал качели, так сильно, что Андрей мог улететь на седьмое небо или даже перевернуться и этого не заметить.
Он метал снежки аж до третьего этажа, попадал в карнизы, в окна, в голубей.
И вот — оказывался близко за считанные секунды.
— Дай я посмотрю твоё плечо, — сказал Егор. — Я вижу, что оно болит.
— Нет, — сказал Андрей, перехватив его руку. Затем он зачем-то положил её себе на щеку, проверяя контраст температур и тихо выдохнул, убедившись, что контраст огромный. — Ты совершенно не хочешь отвечать на мои вопросы?
— Твои вопросы в крайней степени идиотские, потому что ты пьян. Нет у меня никого. Нет и не было.
— Почему?
Боже, скажи, как часто этот вопрос встает между людьми?
Нет, ты не пойдешь гулять.
Почему?
Нет, тебе это нельзя.
Почему?
Нет, это не то, что ты думаешь…
Как много проблем было бы решено, если бы мы отвечали на него правдиво?
— Потому, тупица, что я уже давно люблю тебя.
Андрей замер, боясь вдохнуть. Появилось подозрение, что он спит — слишком уж живой стала память и слишком яркими образами она задышала.
Он помнил — Егор перестал к нему заходить, когда его выписали. Он убегал и отводил взгляд, перестал выходить гулять и часто подолгу бродил черт знает где совсем один. Родители даже пару раз вызывали полицейских, тогда ещё ментов.
Им ведь удалось побороть эту стену лишь через два года — когда подросли и поняли, что обиды между ними не было ни тогда, ни сейчас.
Он помнил. Егор стал неподходящим лишь со временем, а раньше он был не просто подходящим — самым лучшим и близким. И тайны у них были на двоих, и одежда, и ссадины, и наказания. И набор солдатиков.
И никого, никогда, ни при каких условиях не стояло между.
Даже когда Егор начал гулять где попало, пытаясь отвлечься от мучительного чувства вины, даже когда ввязался в дурную компанию.
Даже тогда был он — сильный, смелый, ехидный, наигранно-злой. И был Андрей — мягкий и тихий, как домашний хомячок, подслеповатый и всегда немного потерянный.
И всё. Никого больше.
— Тебя люблю, дурак ты, — тихо сказал Егор, чуть щурясь, словно от яркого света, хотя они сидели в полумраке. — Сколько можно уже, а…
Тихо шипел пузатый фильтр в огромном аквариуме. Столкнувшись с невидимой преградой стекла, рыба разворачивала своё тяжелое тело, чтобы поплыть в другую сторону. Ржавый хвост медленно изгибался, гладкий бок темнел под лампой.
Холодные губы Егора Андрей поймал интуитивно — и как-то стало не до плеча, и не до опьянения. Как-то стало вообще на всё наплевать.
Идиот. Идиотина, правильно сказал, тупица. Друг неподходящий? Конечно, какой тут может быть друг-то, а?
— Что еще я мог сделать? — шептал Егор, так странно, надрывно, словно потерянный в лесу ребенок. — Что ещё я мог сделать, Андрей?
Андрей не ответил. Погладил его по волосам, как маленького, и освободил от короткой чёлки гладкий прохладный лоб.
Был тут шрамик — Егор однажды тюкнулся лбом о кирпич, когда с кем-то дрался. Он тогда не слабо перепугал тётю Веру, вернувшись домой весь залитый кровью. Ранка была малюсенькая, а текло из неё, как из подземного источника.
Поэтому на площадке было пятно крови, и Андрея оно когда-то напугало просто до смерти. Он вообще плохо её переносил после истории с плечом.
Их жизни — как туго они переплелись? Уже не разрезать на части, не расслоить, только разве что сжечь всю историю целиком. Весь огромный талмуд.
Второй поцелуй был смелее. Не без робости, конечно, но Егору уже было явно наплевать на какие-то границы и рамки — он натерпелся.
Он натерпелся, когда Андрей начал гулять с Илюшей и Валиком, братцами-засранцами, потому что больше было не с кем, а гулять хотелось. Натерпелся, когда они втроём возились во дворе, пытаясь втянуть временно-однорукого Андрея в свои игры. Именно они разрисовали ему гипс маркерами, именно они заставили его искать палки для шалаша, именно они имели право позвать его когда угодно на прогулку.
И не важно, что Андрей всегда оглядывался на его окно, не важно, что смотрел Егору в спину, как преданный щенок с перебитой лапкой — важно то, что Егор быть с ним рядом просто не мог.
Серебрянников натерпелся и тогда, когда в универе Андрей стоял в компании одногруппников-строителей и уже не оборачивался. Натерпелся тогда, когда он сотню раз молча проходил мимо.
И теперь, когда Андрей испуганно отвечал ему, вцепившись худой, неуверенной рукой в водолазку — терпеть уже не мог.