Мечты о счастье (ЛП)

Будто меня заботил телевизор. Я просто хотел, чтобы она убралась отсюда. Мы долго к этому шли, и все, что я чувствовал — облегчение из-за того, что момент, наконец, настал.
— Я заслуживаю лучшего, — негодовала Сиерра.
— Надеюсь, ты найдешь это с Калебом, — ответил я, стараясь говорить искренне. Но не думаю, что преуспел в этом.
Сиерра сердито посмотрела на меня и вылетела из квартиры.
И когда закрылась дверь, я впервые за долгое время почувствовал себя лучше. 
  
Глава 6
 
Корин
Слезы все лились. Я не могла их остановить.
Не успевали они высыхать на моих щеках, как их заменяли новые — доказательства моего горя.
Маму по ее желанию два дня назад отправили домой.
— Я не хочу умирать в больнице, Нил, — твердила мама.
Папа спорил с ней, настаивал, что лучше всего ей оставаться в больнице, где она окружена докторами и медсестрами.
— В чем смысл? Я умираю. Этого не изменить. И я оставлю этот мир на своих правилах. В своем доме. С моей семьей.
Моя мама умирает. Через несколько минут или дней она исчезнет, и я ее больше никогда не увижу.
Я лежала рядом в ней на кровати, держа за руку, головой она устало прижималась к моей макушке.
Мы так лежали несколько часов. Я не могла ее оставить. Да и спать не хотела. Я была в ужасе: она отдалялась от меня, и я впустую тратила последние дни рядом с ней.
Моя мама умирает.
Слезы застряли в горле, жгли глаза. Они не прекращались.
Папа остановился в дверном проеме спальни, его горе отчетливо отражалось на лице, как и мое собственное.
— Когда приедет Там? — спросила мама.
Она едва держала глаза открытыми. В эти дни она все больше и больше спала, так как была довольно сильно накачана морфином, который прописали доктора, чтобы уменьшить боль. Иногда мама принимала так много, что не могла связать слова вместе.
В данный момент она была в сознании, только что проснулась после четырехчасового сна. Но я заметила, как она поморщилась, пытаясь сесть в кровати.
И я цеплялась за ее руку, не желая отпускать.
— Там скоро будет здесь. Она уже выехала с колледжа, а он в трех часах отсюда, — ответил папа.
Мама кивнула, пытаясь поднять руку, чтобы дотянуться до стакана воды на прикроватной тумбочке.
Ее рука мгновение висела в воздухе, прежде чем упасть.
Папа поспешил к нам, и, пока я осторожно сажала маму, поднес стакан к ее губам. Несколько капель воды упали ей на рубашку.
Я старалась не смотреть на маму слишком долго. Мне было невыносимо видеть ее серую пепельную кожу и лысину из-за интенсивных курсов химиотерапии. Она перестала быть похожей на женщину, которой когда-то была.
Когда я долго смотрела на нее, мне становилось плохо, и я ненавидела себя за те чувства, что испытывала.
После того как она выпила воду и папа вытер ее подбородок, я снова прижалась к ее боку, прикасаясь к маме, но намеренно не смотря на нее. Я могу закрыть глаза и вспомнить ее такой, какой она была. Но не такой, какой стала.
Я несколько дней сидела так. Даже после того как приехала Тамсин, я не могла уйти.
Я оставалась в этой кровати до последнего момента. Держала маму за руку, пока утопала в слезах. Прикасалась к ней, но не могла смотреть в лицо. На лицо умирающей женщины, которую любила больше всех в своей жизни.
Я ненавидела себя за детскую слабость.
За не проходящую ненависть, прожигающую дыру в моих внутренностях.
***
— Корин, все твои тесты дали нормальный результат. Не думаю, что симптомы хоть как-то связаны с твоим сердцем. Есть много других болезней, которые похожи на проблемы с сердцем, — произнес доктор Харрисон, и я почувствовала знакомое разочарование.
— Уверены? Потому что боли в моей груди довольно серьезные, — возразила я, потирая привычное болезненное место.
Доктор Харрисон посмотрел результаты моих анализов и нахмурился, переворачивая страницу за страницей.
В глубине души я знала, что так и будет. Но это не изменило ужасное чувство страха, которое скрутилось в шар в моем желудке.
Доктор Харрисон был моложе доктора Грэхем. Он около пяти лет назад окончил медицинский колледж. В некотором смысле он был остроумным, и я ценила, как часто он улыбался. У него были хорошие зубы, что, по моему мнению, очень важно. Ровные белые зубы будто говорили: «Эй, ты можешь доверять мне, потому что я верю в строгую гигиену полости рта».
Но его неспособность раскрыть мою медицинскую загадку станет серьезной помехой в наших отношениях врача и пациента.
Доктор Харрисон почесал висок и задумчиво сморщил лоб.
— У тебя все еще бывают боли в груди? — спросил он, и я изо всех сил надеялась, что недоверие в его голосе мне послышалось.
Я кивнула.
— Постоянно, — ответила я твердо.
Доктор Харрисон казался смущенным.
— Они приходят и уходят? Потому что это могут быть боли при метеоризме или несварении желудка...
— Все время. Постоянно, — произнесла я сквозь стиснутые зубы. Медленно. С расстановками.
Доктор Харрисон закрыл мою карту и отложил ее на стол.
— Давай послушаем твое сердце, — предложил он, засовывая кончики стетоскопа в уши.
Я немного поникла, ощущая уныние и разочарование. Попыталась не дергаться, ощутив холодный металл на обнаженной коже, и, когда говорили, делала глубокие вдохи.
Через несколько минут доктор Харрисон обернул стетоскоп вокруг шеи и снова сверился с результатами моих анализов.
— Твое сердце кажется здоровым, Корин. По моему профессиональному мнению проблема не в этом.
Проблемы нет...
— Тогда скажите, почему прямо сейчас я испытываю эти боли! — потребовала я, указывая на место в груди, потирать которое вошло у меня в привычку.
Доктор Харрисон несколько раз щелкнул ручкой, и мне захотелось схватить ее и засунуть ему в нос.
— Боль в груди может возникать по множеству других причин. Я проверил тебя на ангину, и проблема оказалась не в этом. Но, возможно, это рефлюкс желудка или напряжение мышц...
Мой смешок прервал его.
— Напряжение в мышцах? Вы издеваетесь? — хмыкнула я.
Тут я ощутила давление в груди, которое, казалось, стало сильнее, и расстроилась. Будто в мою грудную клетку засунули гигантскую руку и сжали сердце.
— Беспокойство и стресс тоже могут быть причиной, — продолжил доктор Харрисон, и я заметила взволнованный взгляд на его лице.
— Это не из-за беспокойства! — вскипела я, сжимая руки в кулаки и пытаясь удержаться и не нанести ущерб симпатичному лицу доктора.
— Корин, я лишь предполагаю, что причина болей в твоей груди может быть не так серьезна. И это хорошо!
— Знаете, что будет хорошо, доктор Харрисон? — спросила я, мой голос звучал слабо и пискляво, несмотря на то, что я злилась. Я попыталась сделать глубокий вдох, но обнаружила, что мои легкие этому сопротивляются. Чем сильнее я пыталась вдохнуть воздух, тем труднее было это сделать.
Я ощутила легкое головокружение и на мгновение закрыла глаза.
— Будет хорошо, если мы, наконец, поймем, что со мной не так, — прошептала я, не открывая глаз.
Комната начала вращаться, и это напомнило мне о единственном разе, когда я напилась. Однажды вечером после работы Адам принес мне упаковку из шести бутылок вина, и меня вырвало, после того как я выпила три из них.
Я потерла виски, чувствуя, как зарождается тупая пульсация.
— Я тоже этого хочу, Корин. Я просто думаю, что нам надо рассмотреть другие возможные причины, вызывающие боль в области сердца.
Я едва слышала то, что говорит доктор Харрисон. Потому что больше не находилась в его кабинете.
Я перенеслась на восемь лет назад в кабинет другого доктора. Слушала, как такие же умиротворяющие слова говорят кому-то другому.