Ты любил меня за мои слабости (СИ)

— Чушь, Эмили, я хорошо тебя знаю, ты ведь в курсе? Что-то случилось. Что произошло? — строго спрашивает он.
Черт, я знаю это.
Я не должна была отвечать на его звонок, но мне нужно было услышать его голос. Мне нужно было вспомнить, где я, и что я в безопасности. Я решаю солгать. Не хочу, чтобы Канье знал, что я разыскиваю своего насильника.
— У меня было плохое воспоминание, вот и все, — тихо говорю я.
Канье садится рядом со мной. Он вздыхает и опускает голову. Боже, мое сердце болит за него. Я знаю, как сильно он хочет мне помочь. Вот только он не может. Никто не может.
Канье выпрямляется и откидывается на спинку стула, сцепив руки на столе.
— Я остаюсь здесь на ночь, — заявляет он. Мои глаза расширяются и рот открывается. Нет!
— Нет, ты не останешься, Канье.
— Почему нет, Эмили? Ты сказала, что у тебя было плохое воспоминание. Я не могу вернуться к Дому и сидеть там, гадая, будет ли у тебя еще один кошмар, или не придет ли кто за тобой. И, черт возьми, сколько таких моментов у тебя уже было? Ни за что я не уйду. Я остаюсь здесь. Я буду спать на диване.
Канье отходит от стола.
— Я приму душ и подготовлюсь ко сну. К счастью, большая часть моей одежды уже здесь, — говорит он и ухмыляется, прежде чем исчезнуть на лестнице.
Канье оставляет меня сидеть за столом с нетронутой едой. Я смотрю в пустоту, понимая, что проведу ночь с Канье. Ну, не с ним, а в одном доме с ним. Прошло больше пяти лет. Господи. Я не смогу с этим справиться. Мое тело бросает в жар от одного его вида. Это будет пыткой. Я бьюсь лбом об стол и тихо повторяю: «Я могу это сделать. Я могу это сделать».
Через несколько минут я перевожу взгляд на нижнюю часть лестницы и слышу громкие шаги Канье. Пот выступает на моей шее, и я облизываю губы, когда Канье подходит ко мне в одном полотенце. Я тяжело сглатываю.
— Я оставил зубную щетку в машине, — ухмыляется он и выходит на улицу.
Через минуту он возвращается назад и запирает за собой дверь. Он разворачивается, подмигивает мне и снова поднимается по лестнице. Господи, мне кажется, что все это время я пялилась на него. Зубная щетка в его машине? Зачем его щетке быть в … о, этот мужчина! Он знал, что собирается остаться здесь надолго.
Я решаю оставить все как есть. Он здесь. Он остается, и ничего не изменится, даже если я скажу ему, что догадалась о его планах. Я хочу, чтобы он был здесь. Нет, я не могу так думать. Он не может стать ближе ко мне.
Я заканчиваю ужинать и несу два одеяла для Канье. Когда я вхожу в спальню, чтобы взять его подушку, то замечаю, что в ванной работает душ. Он принимает душ. Черт подери! Теперь, когда я буду входить туда, там будет его запах. Я хватаю его подушку и выхожу из комнаты. Клянусь, что слышу его смех, когда выхожу из комнаты.
Я пытаюсь разложить диван, но безуспешно. Он та еще сука, когда его пытаешься разложить и, похоже, он не стал лучше за последние пять лет. Я продолжаю попытки, когда вижу, что Канье спускается по лестнице в длинных черных хлопковых штанах и… больше ничего. Черт бы его побрал! Я вкладываю весь гнев в то, чтобы разложить диван, но он резко дергается и откидывает меня назад. Я лечу на пол, но затем чувствую руку за спиной, удерживающую меня от падения на твердый деревянный пол, задевая телевизор. Кряхтение отдается эхом в моем ухе. В то же время я вижу, как другая рука Канье тянется и ловит телевизор прежде, чем он упал бы мне на голову.
Когда я осознаю, что произошло, то поворачиваю голову направо и вижу лицо Канье, искаженное болью. Я зажала его руку между собой и телевизором. Я вскакиваю с визгом.
— О, мой Бог, ты в порядке?
Канье вытягивает руку вперед и держит ее так, будто она сломана.
— Да, детка, я в порядке. Но тебе нужно быть осторожнее. Ты могла серьезно поранится. У этого дивана сильная гребаная отдача, когда его раскладывают. Разве ты не помнишь?
Я покопалась в своих воспоминаниях и, да, я помню об этом. Но сейчас я сосредоточена лишь на голой груди Канье и своем гневе, поэтому мне некогда помнить об этом.
Я протягиваю к нему руку и говорю:
— Покажи мне свою руку, супермен. Тебе не следовало этого делать.
— Как бы то ни было, конечно, я бы сделал это снова, и я бы делал это каждый гребаный раз. Но сейчас, позволь мне разложить диван, хорошо? — Канье твердо настаивает на своем.
— Прекрасно, — упрямо говорю я. — А теперь покажи мне свою руку, Канье, — прошу я, прищурившись, чтобы показать, что говорю серьезно.
Он вздыхает и поворачивает руку. Я шиплю, обнаружив, что синяк уже расцветает, и у него распухший рубец, который кровоточит.
— Пойду возьму аптечку, — бормочу я себе под нос, направляясь на кухню.
Я открываю шкафчики под раковиной. Там лежит наша зеленая аптечка, которая покрылась тонким слоем паутины. Я вытаскиваю ее и вытираю полотенцем, открываю аптечку, достаю антисептические салфетки и большой квадратный пластырь.
Я возвращаюсь в гостиную и вижу, что Канье сидит на диване и расправляет простыни.
— Вот немного антисептика для обработки раны и пластырь, если хочешь, — я кладу их на кофейный столик и отступаю, не зная, что делать. Пять лет назад я бы сама промыла его рану, а потом занялась бы сексом в знак благодарности. Я нервно оглядываю комнату.
— Что, Эмми, ты не будешь ухаживать за мной? — с ухмылкой говорит Канье.
Я качаю головой из-за его игривой натуры и чувствую, как мое лицо смягчается, пока я восхищаюсь его улыбкой:
— Ты большой мальчик, Канье. Ты заботился о себе последние пять лет, уверена, ты справишься с небольшим порезом.
Мое сердце замирает от этих слов, когда я понимаю, что именно сорвалось с моих губ.
Улыбка Канье в мгновение слетает с его губ, и я чувствую себя ужасно.
— Черт, мне так жаль. Мне не следовало этого говорить.
Канье не принимает мои извинения. Он начинает грубо обрабатывать свой порез. Затем он встает, смотрит на меня тяжелым взглядом и уходит на кухню. Я догадываюсь, что для того, чтобы выбросить антисептическую салфетку, или, может быть, чтобы остыть.
Я медленно иду к лестнице, не зная, как исправить то, что только что сказал мой глупый рот. Я чувствую теплую руку на своем локте, когда делаю первый шаг. Я поворачиваюсь и вижу красивое лицо Канье.
— Пожалуйста, не уходи пока спать, Эмми. Давай поговорим. Пожалуйста, — упрашивает он.
Его теплая знакомая рука на моем локте — это как выйти на солнце в первый раз после долгого заточения в темной комнате: одновременно мучительно и блаженно. Тепло пробегает вверх по моим рукам и грозит сделать трещину в моей груди и разрушить мое притворство. Я медленно киваю, не уверенная, что могу доверять своему голосу.
Канье убирает руку, когда я возвращаюсь в гостиную, и мое тело тут же умоляет меня вернуть его прикосновение.
Канье садится на диван-кровать, я — на одноместный диван.
— О чем ты хочешь поговорить? — спрашиваю я.
— О тебе. Я хочу знать, что ты собираешься делать, Эмми.
Я киваю.
— Я все еще борюсь, и я всегда буду продолжать бороться, Канье. Вот почему тебе нужно двигаться дальше. Я не хочу такой жизни для тебя. Это — мрачный, жалкий, черный мир, в котором я живу. Для меня нет цвета, нет улыбок и нет счастья. Меня убивает мысль, что это может быть частью твоего будущего, Канье. Ведь ты заслуживаешь гораздо большего.
— Я заслуживаю большего? Эмми, ты заслуживаешь не меньше других. И мрачный, несчастный черный мир, в котором ты живешь, может стать цветным. Ты снова можешь быть счастлива. Просто позволь мне помочь тебе. Мы можем создать достаточно хороших воспоминаний, чтобы стереть плохие. Просто позволь нам попробовать, детка. Ты не единственная, кто прошел через ад, Эмми. Мой мир был черным, пока я не нашел тебя. Теперь я застрял в сером и борюсь, чтобы сделать его цветным.