По остывшим следам
Продольные улицы рассекались поперечными, создавая жилые кварталы. В лучшей части города таких имелось шесть. Самая длинная из них, Рыбнорядская, не только отделяла знатную Казань от незнатной. Вокруг нее также была сосредоточена торговля жизненными припасами, и особенно волжской рыбой. Ряды шли по обеим сторонам улицы от озера Кабан до Николаевского сквера. Рыбнорядская было вечно в грязи, а в слякоть делалась и вовсе непролазной. Никакое мощение не могло изменить ситуацию.
Поперечные улицы – особенность Казани. Кроме них, имелись еще Односторонние. Названий вроде Односторонка Кирпичного завода Лыков не встречал ни в каком другом городе.
Особняком стояла Адмиралтейская слобода, приближенная к Волге. Чтобы соединить ее с городом, насыпали длинную дамбу. Дамбы тоже считались здешней особенностью. Город на холме окружали низменные участки. Многие из них были заболочены, местность сырая, нездоровая. В весенний разлив начиналась просто беда – все вокруг заливало талой водой. Для связи с окраинами и придумали эти дамбы. Адмиралтейская стала длиной больше версты, и обошлась она казне в миллион рублей. Другие связывали центр города с Гривкой, Козьей и Ягодной слободами, с пристанями на Волге. А например, Полянинскую дамбу, что соединяла центр с Ново-Татарской слободой, весной затапливало так, что было не проехать. Но на то, чтобы поднять ее повыше, денег у городской думы не было.
Адмиралтейская слобода тоже старинная. Здесь хранились в особых сараях галера «Тверь», на которой прибыла в город Екатерина Вторая, и катер Павла Первого. Рядом на пригорке располагался старинный Зилантов монастырь. В слободе татары жили бок о бок с русскими, что было не принято в остальных частях Казани. И вполне по-добрососедски жили, кстати сказать. Поэтому тут выстроили две мечети. В быту обе национальности не ссорились. Зато синодальная церковь не упускала случая побороться за души иноверцев. Имелась даже Центральная крещено-татарская школа, в которую с трудом набирали учеников.
Неподалеку от Адмиралтейской слободы бросался в глаза самый странный казанский памятник – по убиенным воинам при взятии Казани в 1552 году. Сделанный в виде усеченной пирамиды с крестом наверху, он являлся одновременно и памятником, и храмом. Внутри в нем был расположен огромный склеп с людскими останками. Сооружение десятисаженной высоты стояло на месте братской могилы. Сколько русских пало при штурме города войсками Ивана Грозного, точно неизвестно. Но счет шел на десятки тысяч. Раз в год, 2 октября, из Зилантова монастыря сюда шел крестный ход. Проводилась особо торжественная служба в присутствии войск, начальства и обывателей. А весной, в разлив, к памятнику нужно было добираться на лодках.
Ну и, наконец, Устье – место, где Казанка впадала в Волгу. Его считали речными воротами города, которые в навигацию работали круглосуточно. Сначала, в самый пик половодья, временный дощатый городок ставили на полпути к Казанскому холму – называли его Ближнее Устье. Затем, когда вода спадала, Дальнее Устье брало дело в свои руки. В три ряда выстраивались временные балаганы. Все пароходные компании держали здесь свои дебаркадеры. А еще имелась почтово-телеграфная контора с телефонной станцией, отделения банков, приемный покой, полицейский пост, бараки для переселенцев, а также десятки гостиниц, парикмахерских, трактиров, кухмистерских, лавок и магазинов. Все, что нужно для пассажиров. Был даже синематограф! Устье считалось второй по оборотам пристанью на Волге, присоединяющей к волжским еще и камские грузы.
Ниже находилась пристань Бакалда, но она предназначалась для буксирного флота. В последнее время то, что не помещалось в Устье, стали переводить туда, и Бакалда стала оживать.
В целом впечатление Казань производила противоречивое. Улицы тут были вымощены плохим камнем, который легко истирался. Оттого в городе летом было пыльно, а осенью и весной грязно. Болотистая местность вокруг холма, отсутствие чистых озер в черте города, вонючий Булак – все это не способствовало санитарии. Имелись и необъяснимые особенности. Например, тринадцать процентов детей в Казани рождались вне брака. Это было в пять раз больше, чем в среднем по России. Но в той же хваленой Европе эта цифра была намного выше. В Париже незаконнорожденными являлось двадцать шесть процентов младенцев. А в австро-венгерском Ольмюце – до семидесяти!
Однако у города было и много достоинств. Казань называли ученой столицей Поволжья. Здесь насчитывалось целых четыре высших учебных заведения: университет, ветеринарный институт, Духовная академия и Высшие женские курсы. Тут же располагался штаб военного округа, в который входили семь окрестных губерний от Вятской до Астраханской, плюс Уральская и Тургайская области, а также Букеевская киргизская орда.
В городе имелось множество религиозных святынь: четыре собора, двадцать восемь приходских храмов, двадцать два домовых, три военных, четыре часовни. Семь монастырей! А еще римско-католическая и лютеранская церкви. И кроме них, четырнадцать мечетей.
Инородческого населения в Казани было немного – только одиннадцать процентов. Еще пять – старообрядцы. А православных подавляющее большинство – восемь человек из десяти. Сюда входили и чуваши с марийцами. А также имелись евреи, поляки, немцы, армяне и персы. Но с виду казалось, что татар в городе намного больше. Это потому, что они были бойкими и трудолюбивыми, вот и попадались на каждом шагу…
Промышленность в Казани была развита средне. Всех фабрик и заводов насчитывалось аж восемьдесят три. Но из них серьезные обороты показывали Крестовниковы с Алафузовыми и еще паровые мельницы Журавлевых. Дымили четырнадцать кожевенных заводов, два водочных и два пивоваренных. А прочих фабрикантов впору было рассматривать в лупу…
Лыков, будучи честным туристом, с путеводителем Загоскина в руках обошел все интересные места. Начал, конечно, с кремля. Как бывший солдат, он во всех городах посещал в первую очередь военные храмы. Тут тоже помолился в церкви Нерукотворенного образа, находящейся внутри Спасской башни. Изучил всю Воскресенскую, затем в университете посетил анатомический театр, в котором ему захотелось увидеть скелеты двух знаменитых разбойников, после казни в 1847 году помещенных здесь. За Быковым числилось сто пять убийств, а за Чайкиным девяносто. Обоих кое-как поймали и забили палками до смерти.
И тут Чайкин, отметил невольно сыщик…
После университета Лыков зашел в церковь Петра и Павла, поразительной красоты и необычной отделки, и остался там надолго. Ничего подобного Алексей Николаевич раньше никогда не видел. Прихожане рассказали гостю, что в храме бывал Пушкин, а в церковном хоре пел Шаляпин. Неудивительно. Какие росписи! А семиярусный иконостас!
Еще экзотики ради турист заглянул на Сенную площадь, центр татарской торговли. Не Тифлис, конечно, но тоже интересно…
В Богородицкий монастырь он не пошел, отложил на завтра. Там будет уже не туризм, а служба.
Завершил день коллежский советник визитом к начальнику Казанского ЖППЖД [18] подполковнику Ахматову. Там он выполнил приятный долг: похвалил смелые действия унтер-офицера Шавкина. Подполковник выслушал с удовольствием и обещал наградить храбреца.
Глава 6
Трудности сыска
Вечером никакого сообщения Лыков не получил и рассердился. Спящая провинция! Даже царского приказа недостаточно, чтобы они проснулись. Однако утром, когда сыщик брился, в номер к нему постучали. Вошел бравый околоточный с двумя новенькими солдатскими Георгиями и медалью за японскую войну. Лицо запоминающееся: точеное, хищное, как у ястреба, но при этом внушающее доверие. Именно такие лица бывают у хороших полицейских, которых боятся и любят обыватели.
– Ваше высокоблагородие! Околоточный надзиратель зауряд-прапорщик запаса Делекторский явился в ваше распоряжение. Согласно указанию господина полицмейстера, прикреплен к вам на время дознания.