Узел (СИ)

Воспоминания во мне кричат и беснуются. Они не дают сидеть на месте, и я сама не замечаю, как начинаю ходить туда-сюда по комнате.
— Настя, что случилось? — с тревогой спрашивает Филипп.
— Ничего, — отвечаю я честно. Ведь еще ничего не случилось.
— Ты сама не своя.
— Я знаю. Мне кажется, я должна была что-то сделать, но забыла что.
Не вру. Именно так себя и ощущаю — словно забыла сделать что-то важное.
Я хочу унять этот зуд, но не знаю как. Хочу что-то сделать, но не знаю что.
— Тебе просто нужно отдохнуть, ты вымоталась.
— Вызови такси, я поеду домой, — говорю это раньше, чем соображаю, что именно говорю. Иногда так бывает: энергия опережает мысли.
— Настя, что за глупости? — конечно, он пытается урезонить меня, не понимая внезапной перемены настроения и такого спонтанного решения.
— Хорошо, я сама.
— Прекрати, — недовольно говорит он. — Хорошо. Раз ты так решила.
Филипп вызывает мне такси, а я уже стою в прихожей и натягиваю пальто.
— Не выходи одна, я провожу.
— Не надо.
Мне душно и хочется быстрее выйти на улицу. Еще минут десять у подъезда мы ждем машину. Филипп пытается получить какие-то оправдания моему поведению. Его недовольство понятно, но ничего не могу объяснить. Интуицию на слова не переложишь. Я просто знаю, что мне надо домой.
— Прости меня, Филипп, — говорю, перед тем как сесть в такси.
— За что? — со спокойным удивлением спрашивает он.
— За все. Простишь?
— Ты точно заработалась.
Я спешу домой, будто с утра забыла выключить утюг. По дороге пытаюсь успокоиться, но разве это возможно, когда перед глазами стоит его лицо и в голове звучит его голос. Голос из прошлого. Лицо из прошлого. Человек из прошлого.
Расплатившись с таксистом, выбираюсь из машины и с облегчением иду домой, дробя под каблуками ледок подмерзших весенних лужиц.
— Настя!
Застываю как вкопанная. Оборачиваюсь. Вижу темнеющую в ночи фигуру в нескольких метрах от себя…
Вот теперь я спокойна. И точно знаю, зачем мне среди ночи понадобилось домой.
Меня ждет Леднёв.
Теперь я понимаю это чувство, будто что-то забыла и не сделала.
Меня ждет Леднёв.
— А если бы я не приехала сегодня? Или приехала не одна? — спрашиваю, подходя ближе.
— Хочешь, чтобы я ответил на эти вопросы?
— Нет, мне все равно. Ты здесь. Я здесь. Ты, очевидно, знаешь, что делаешь.
Я улыбаюсь и уже хорошо вижу его лицо. Никита смотрит на меня с вопросительной иронией.
— Давай, мой мальчик, обними меня, — говорю тихо.
Ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня — не могу не сказать.
Но Леднёв слышит меня и смеется:
— Иди сюда, стерва моя блондинистая. Обниму.
Притянув к себе за отвороты пальто, он крепко обнимает меня и целует в губы.
Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть… как будто на моей шее затянулась удавка.
  
Глава 4
 
 
…умный человек понимает даже то, чего не знает…
 
Настя
 
— Борзота, — смеюсь ему в губы, когда он позволяет мне вздохнуть.
— Сама напросилась.
— Ну, хоть что-то в этой жизни не меняется. Каким Ник был, таким и остался.
— Одно точно осталось неизменным. Я все так же с легкостью введусь на твои провокации, — басит он в ухо, не торопясь отпускать меня.
Мне приходится приложить усилия, чтобы высвободиться из его объятий.
Усилия — над собой.
Никита подводит меня к машине, и я без сомнений усаживаюсь в его «туарег». И ни одна клеточка моего мозга, дрянь проклятая, не вопит: «Настя, вали отсюда!». Ничего во мне не бунтует, когда мы отъезжаем от дома. Ничего не восстает против такого хода событий. Я не спорю сама с собой, а зря…
— В гости не напрашиваюсь, а то Филя подумает, что я решил тебя отбить. Так что кофе поедем пить куда-нибудь в другое место.
— Ты непрошибаемо логичен. В гости не напрашиваешься. Просто увезешь меня куда-нибудь среди ночи. Разумеется, чтобы Филю не волновать.
Леднёв смеется:
— За МКАД. На дачу.
Поскольку наступает моя очередь говорить, я пытаюсь поддержать разговор необязательными фразами:
— Ник, я прям на тебя обиделась. Это ж надо, даже не поздоровался.
— Ты была не одна, мне показалось, это будет неудобным.
— Правда? — картинно удивляюсь. — Леднёв, наконец, знает, что такое «неудобно»?
— Представь, я подваливаю, а ты бросаешься ко мне обниматься. Твой бы охренел.
— Что ты, я бы на людях вела себя более сдержанно. Сделала бы вид, что едва-едва тебя помню.
— Правда? — картинно повторяет он мою интонацию. — Климова, наконец, знает, что такое «вести себя сдержанно»?
Я тоже смеюсь и замолкаю. Леднёв всегда мог похвастаться фантастическим самообладанием, и я не сомневаюсь, что именно эта способность держать удар с непроницаемым лицом дала ему в жизни если не все, то многое.
Много о чем хочется его спросить, но я молчу. Ник тоже неразговорчив. Не знаю, как он, а я просто берегу свои вопросы. Потому что прекрасно понимаю: у нас есть лимит. Черта, до которой нам нельзя доходить. Наверное, он тоже чувствует этот предел, поэтому пока хранит молчание. Если выспросим все еще по дороге, то позже нам не о чем будет разговаривать. Мы не сможем. Поэтому мы прощаем друг другу и объятие, и этот поцелуй, и стёб, и шуточки. Мы прощаем друг другу все эти порывы, потому что у нас есть черта.
Через какое-то время Леднёв останавливается у маленького ресторанчика. Я знаю это место, и мне оно нравится. Здесь уютно, без пафоса. Мы проходим в дальний угол зала, как бы отгороженный выступом стены, усаживаемся за столик и заказываем кофе.
— Я когда тебя увидела, думала, что у меня галлюцинация, — усмехаюсь я.
— А я так не думал. Знал, что ты там будешь.
— Подготовился? — улыбаюсь.
— Конечно. В процессе подготовки выяснилось, что половина собравшегося высшего общества готова убить за Настину подпись, вторая половина — лизать Насте ноги.
— Это да. Мой департамент вешается. Земля всем нужна, а я ж такая сука, если не хочу продаться, ни за какие деньги не продамся. Берегу культурное наследие Москвы. Прекрасно подготовился, Леднёв. Я тебе не говорила, что Филя — это Филя.
— Климова, ты ж моя боль на всю жизнь, я должен был знать, с кем столкнусь, — серьезно подтверждает Никита.
— Если хочешь соврать — говори правду? — говорю без улыбки и внутренне замираю.
Вот и все. Мы у черты. Дальше придется пробираться сквозь колючую проволоку.
Леднёв, выруливай, мысленно прошу я. Иначе придется разбегаться раньше времени.
И Леднёв выруливает. Он же умный, а умный человек понимает даже то, чего не знает.
— Если разговор заходит в тупик, нужно начать его сначала, — говорит он, сложив руки в замок и уверенно оперевшись о стол.
— Кто ты? Кем трудишься? — спрашиваю прямо, раз уж меня снова кинули на исходную и предоставили право первой задавать вопросы.
— Юристом.
— Видимо, ты хороший юрист, раз попал на это мероприятие.
— Да, — посмеивается он, — говорят, неплохой.
— А хотел быть «важняком», — вздыхаю без сожаления, но с тайной гордостью.
— Хотел. Теперь сижу в кабинете и волокичу бумажки. Мечты не всегда сбываются.
— Мечты вообще никогда не сбываются. Ты это лучше меня знаешь. Слушай, я надеюсь, ты сейчас… не чьи-то интересы представляешь? — срывается у меня неосторожный вопрос, который я даже не в силах озвучить полностью — так мерзопакостно мое предположение.
Никита делает глоток кофе, поднимает глаза, и в его взгляде мне чудится острый металл.
— Все, все, — тут же отступаю, приподнимая ладони над столом, — считай, что взяла свои слова обратно.
— Считай, что я этого не слышал. Не порти нашу милую беседу своими извращенными мыслями.
Я обжигаюсь. То ли кофе, то ли об его слова.
— Удивительно, как мы вообще можем спокойно разговаривать.