Беркут (Рассказы)

А дело было так. Когда поезд подходил к станции, я думал, что на перроне будет множество народу и все с уважением будут глядеть на меня. Я только жалел, что при этом меня не увидят знакомые ребята и Рахмат.
Я сошёл с поезда и огляделся. Кругом не было ни души, если не считать тощей рыжей собаки, которая лениво, будто от нечего делать, обнюхивала переполненную мусором урну.
Стояла страшенная жарища, земля и небо словно горели в печке. Я прогнал собаку и потом подошёл к водопроводной колонке. Разделся по пояс, влез под кран. Вода оказалась тёпленькой, но всё же немного освежила.
Я одевался, когда появился сторож. Он на ходу засовывал разноцветные свёрнутые флажки в брезентовый чехольчик. Старик глянул поверх, будто меня вовсе и не было, лениво зевнул и зашёл в свою будку. Оттуда он вынес клетку, прикрытую куском марли. Повесив её на крючок у двери, сторож вернулся в будку. Внутри клетки ходила какая-то птица и клевала марлю. Мне страшно захотелось увидеть эту птицу. Я поднялся на цыпочки, вытянул шею, но мешала марля. А мне очень хотелось увидеть…
Я на всякий случай заглянул в открытую дверь. Сторож валялся на лежанке, сколоченной из досок, и дремал. Тогда я подошёл к сложенным в штабель ящикам, схватил два из них, приволок к клетке. Положил один ящик на другой. Залез на них. Только хотел было откинуть марлю, но ящики закачались, выскользнули из-под ног. Я замахал руками, схватился за клетку. Из неё что-то выскочило, тяжело захлопало крыльями, обдало воздухом, как большой вентилятор, — я свалился. Ясное дело, тут вышел старик и — за уши!
Правда, он держал за ухо не очень больно, но было жутковато. И вот тут-то появился мой спаситель, Джуракул, верхом на ослике зеленовато-фиолетового цвета.
— Хай, Дадавой-ака, за что вы угощаете сего молодого человека столь невкусным угощением? — воскликнул он, весело обращаясь к сторожу. Вместо глаз у него были узенькие щёлочки.
— Этот человек, — сторож на минутку отпустил моё ухо и ткнул в меня пальцем, — этот человек заслужил такое угощение за то, что суёт свой нос туда, куда его вовсе не следует совать. Было бы очень хорошо, сын мой, если ты тоже не делал бы этого…
Я потрогал своё горящее ухо и кинулся наутёк.
Только пробежав половину пути от станции к кишлаку, я пошёл тише. «Ничего, — подумал я про себя, — если я попрошу деда, он сколько хочешь и каких хочешь птиц наловит этому старику сторожу». Подумал так и немного успокоился. А когда увидел бабушку, то совсем забыл об этом случае. Теперь вот Джуракул напомнил. И у меня опять на душе кошки заскребли: а вдруг я выпустил из клетки знатную перепёлку? Ведь тогда никакой другой перепёлкой её не заменишь!
— Пойдём на осле покатаемся, — предложил Джуракул. И тут же добавил: — Да ты не беспокойся. Он, наверное, давно прилетел обратно.
— Кто он?
— Как кто? Беркут!
— Разве в клетке был беркут?
— Конечно. Вообще, это не беркут, а настоящий самолёт. Во всём кишлаке такого нет.
— Скажи, Джуракул, а ты видел? Он прилетел обратно?
— Не видел, но куда же он денется? — удивился Джуракул. — Он же приручённый. Обязательно вернётся к своей клетке. Не веришь — пойдём посмотрим.
— Бабушка не пустит.
— Почему?
— Опасно, говорит, по солнцу ходить.
— Подожди, — бросил Джуракул и исчез в кухне.
Немного погодя он выскочил обратно.
— Айда! — сказал он весело. — Разрешила.
Я схватился за шляпу.
— Только на холодке играйте, хорошо, Джуракул? — крикнула бабушка вслед.
— Понятное дело, — ответил, не оглядываясь, Джуракул. — Дураки мы, что ли, на солнце играть.
Мы вышли на улицу. Солнце спряталось за тополя. Бледные листья безжизненно свисали с веток. У реки лениво бродило несколько коров. Через мост проскочила машина, немного проехала и свернула налево.
— Новая, — сказал Джуракул. — Недавно наш колхоз получил. Если бы она пошла сюда, мы бы разочек прокатнулись. Ну ладно. Ты подожди здесь, сейчас я приведу нашу машину.
Через секунду он вывел «машину» — своего зеленовато-фиолетового осла.
— Подержи-ка, — сказал он и кинул мне поводья. Потом присел, важно подвернул штанины до колен. — Теперь можно ехать.
Он отошёл в сторону, разбежался и, подпрыгнув, ловко взлетел на спину осла. Потом кое-как взобрался я и чуть не свалился, потому что осёл сразу рысцой припустил к речке.
— Видишь, вторая скорость! — восторженно заорал Джуракул. — Не осёл, а вертолёт. И притом не простой, а учёный. Как только подойдёт к дому Дадавой-ака — стоп, на месте тормозит ножными тормозами. Потому что там его часто кормят.
— Дадавой-ака — это…
— Да, да, тот самый, что уши тебе хотел оторвать. У него и дочка есть. Такая злючка, знаешь, будто её всё время комары кусают.
Он засмеялся и затянул не своим голосом песенку:
 
 
Я бродил среди скал,
 
Я в снегах замерзал,
 
Но всегда в трудный час
 
Ты, как друг, помогал.
 
Огонёк, огонёк!
 
 
Джуракул пел и болтал ногами, точь-в-точь Ходжа Насреддин в кино. Потом он перестал петь и начал хохотать.
— Ты чего это? — дёрнул я его за рукав.
— Не бойся, не над тобой. Утром, когда ездил на станцию, смотрю, сидит на берегу эта Джамиля, дочка Дадавой-ака, и бельё полощет. Соскочил я с осла, подкрался да ка-ак гаркну! Она — шлёп в реку! Это она с испугу.
Джуракул схватился за живот и затрясся. Осёл, как по команде, пошёл быстрее.
Потом Джуракул рассказал о том, как выменял на двух голубей своего осла. Посмеялся, что мальчишка этот, хозяин осла, каждый день бегает к нему, просит вернуть.
— Но я сказал, что уговор дороже денег.
И Джуракул опять схватился за живот.
Ещё он рассказал, что умеет нырять в реку с самого высокого дерева, что может даже в темноте спелый арбуз отыскать.
— Если хочешь, и тебя могу научить, — сказал он и опять захохотал.
Тут наша «машина» резко притормозила.
— Я же говорил тебе, что это учёный осёл, — сказал Джуракул и заорал: — Джамиля! Эй, Джамиля!
— Чего тебе? — донёсся из-за дувала сердитый голосок.
— Волоки корм. Моему ослу кукурузных початков захотелось.
— Что я тебе, прислуга, что ли? Вот выпущу Алапара, он тебе и твоему ослу ноги перегрызёт.
— Видишь? — повернулся Джуракул ко мне. — Страшно вредная девчонка. Рассердится — и волкодава может напустить!
Джуракул немного подумал и спрыгнул наземь.
— Ты погоди, — сказал он, карабкаясь на большущий тал.
Я с удивлением наблюдал за ним, не понимая, в чём дело. Понял лишь тогда, когда он развязал верёвку, протянутую во дворе от тала.
— Поехали! — завопил Джуракул и свистнул.
Бельё, развешанное на верёвке, взмахнуло крыльями и исчезло за дувалом. Со двора донёсся тоненький плач девочки.
— Ты зачем это сделал? Человек ведь трудился, стирал, а ты…
Я сполз с осла и подошёл к Джуракулу.
— Ты… ты нехорошо поступил.
— Подумаешь! — отмахнулся он. — Небось не похудела бы, если бы вынесла немножко корма.
— Это её дело. Захочет — вынесет, не захочет — нет.
— Так ты, значит, против меня, да? А я, дурак, из-за тебя старался.
— Из-за меня?
— Ну да! Кто выпустил беркута? Ты. Кто сидел у бабушки и страдал? Ты. Кто пожалел, решил успокоить тебя? Я! — Он хлопнул ладонью себя по лбу. — Я, Джуракул!
Мне не удалось ответить: скрипнула калитка и на улицу высунулась Джамиля.
— Беркут домой прилетел, — сказала она, — вон, в клетке сидит.
Джуракул сразу расплылся в довольной ухмылке.
— Я же знал! — воскликнул он. — Пойдём, Мурад, посмотрим? Джамиля, Алапар-то твой на привязи?
— Заходи, не бойся, — сказала Джамиля и пропустила его.
Я шагнул за ним, но калитка с треском захлопнулась перед самым моим носом. Я в растерянности остановился: «Чудеса! Обидел эту Джамилю Джуракул, а она наказывает меня!»