Большая расплата (ЛП)

— Не оно, — честно отвечал Бовуар. Он не рассматривал проблему в рамках добра и зла. И даже не в рамках «хорошо» или «плохо».
Жан-Ги мыслил просто и прямо. Требуется ли остановить кого-то? Требуется ли кого-то арестовать? И если кто-то нарушил закон, нанес вред, то преднамеренно или нет?
Что касалось этих двоих, о непреднамеренности не могло быть и речи. Каждое действие тут тщательно обдумывалось.
Но то же самое можно сказать и о патроне, отметил про себя Бовуар. Гамаш намеренно весь вечер поворачивался к двери спиной. Спиной к Бребёфу и ЛеДюку.
Словно провоцировал атаку. Или слал сообщение.
Арамн Гамаш не просто руководил здесь всем, он полностью все контролировал. Был неуязвим. Серж ЛеДюк и Мишель Бребёф могли совершить всё самое ужасное, но оно никогда бы не пересилило добра, исходившего от Гамаша. Гамашу нечего опасаться.
Может, именно это пытался донести до них Гамаш, но Жан-Ги догадывался, что всё не так просто. И подозревал, что Гамаш тоже в курсе.
Спина, повернутая к злу, символична. Но не более.
Серж ЛеДюк встретил бывшего суперинтенданта Сюртэ, никак не выказывая осуждения совершённому Бребёфом.
А Бребёф? Он отлично знает, чем занимался и продолжает заниматься ЛеДюк. Он приветствовал Дюка, как король в изгнании приветствует верного вассала.
— Может вам и все равно, патрон, — сказал Жан-Ги, — но что насчет них?
Гамаш повернулся в своем кресле, чтобы увидеть кучку студентов, окруживших парочку, в ожидании хоть крохи внимания.
Снова повернувшись к Жану-Ги, коммандер сказал:
— Мне не всё равно. Я очень переживаю. Потому я и здесь.
В его спокойном голосе послышались горечь и осуждение.
— Désolé, конечно, вы переживаете. Но надо же что-то с этим делать?
— Мы уже делаем, Жан-Ги.
Стараясь скрыть беспокойство, все свое внимание Гамаш теперь обратил к кадетам, окружившем его, мадам Гамаш и Жана-Ги у камина.
Мишель Бребёф не был приглашен на вечеринку. Более того, его появления ожидали в Академии лишь завтра.
Но он был здесь. Избежал снегового шторма, зато оказался в объятиях Сержа ЛеДюка. Может быть, сюрпризом это и не стало, но очень расстраивало.
И даже больше.
У него была причина свести этих двоих вместе, но он полагал, что будет контролировать ситуацию. Теперь стало очевидно, что он переоценил свои силы.
Повернувшись лицом к жаркому пламени камина, Гамаш почувствовал, как волосы на его загривке шевелятся.
* * *
Большинство преподавателей и студентов уже покинули вечеринку, и Амелия тоже направлялась к двери, когда заметила на краю стола пожелтевший листок бумаги с рисунком на нем. Она взяла его в руки.
— Что ты об этом думаешь? — услышала она голос коммандера Гамаша, и попыталась вернуть картинку на место, но было уже поздно.
Он ее поймал.
Она пожала плечами.
— Ну хотя бы предположи, — Гамаш протянул руку и она вернула ему рисунок.
— Это карта, — сказала она. — Место где-то в Квебеке. — Она указала на снеговика с хоккейной клюшкой, — Но к чему здесь пирамида?
Гамаш не спускал с неё глаз. Амелия Шоке сходу отыскала самую странную вещь на странной карте.
— Без понятия.
— Мне понравилась открытка, — добавила Амелия. — Ваши друзья ждут, когда вы облажаетесь?
— Да, постоянно.
Колечко в губе дернулось, что означало улыбку.
— Снова? — она указала на слово, которым заканчивалась сентенция Рут.
— Нельзя, дожив до седин, несколько раз не облажаться, знаешь ли, — ответил Гамаш.
Он смотрел на нее, и второй раз за день Амелия отметила проницательность в его взгляде.
Он — напомнила она себе — просто еще один крупный белый мужик средних лет. Навидалась она таких. Буквально.
— Узнала, что означает девиз Академии? — поинтересовался он.
— Velut arbor aevo. «Словно древо сквозь века». Это значит, что вы должны пустить корни.
Она понимала, что не совсем права. Этот очевидный смысл лежал на поверхности, но было еще кое-что. Что-то глубокое. Как и в этом человеке.
И в глазах Гамаш она заметила это кое-что. Некое знание, словно он понимает ее лучше, чем она понимает сама себя. Словно он разглядел в ней что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится.
* * *
— Так. Это уже интересно, — заметила Рейн-Мари. Они только что закончили уборку и смогли наконец отдохнуть перед камином. — Заметил ли ты некоторую напряженность?
Вопрос она задала, широко и невинно распахнув глаза, как бы допуская, что может оказаться не права.
— Может, самую малость, — ответил ей муж, усевшись рядом на диване.
— Хотите? — предложил Бовуар принесенное с кухни блюдо с сэндвичами. Один сэндвич он поедал, второй держал в руке.
И теперь протягивал блюдо Арману и Рейн-Мари, взявшей один сэндвич.
— Не нравится мне это, — заметил Бовуар, присаживаясь в кресло под названием «Барселона», которое отныне считал своей собственностью.
— О чём ты? — спросила его Рейн-Мари.
— Да всё о том же, — отвечал Бовуар. — О вечеринке с кадетами.
— А, низшая каста? — уточнила Рейн-Мари. — Мне казалось, ты получил удовольствие.
— Ну, может слегка,- согласился он. — А что это за девица-гот? Как она вообще сюда попала? Судя по ее виду, ей самой этого не очень хотелось. Некоторые кадеты выглядят мягкотелыми, но они, по крайней мере, хотя бы горят энтузиазмом. А эта…
Он стал подыскивать верное слово, потом повернулся к тестю.
— Нет, не зло, — поспешил он опередить Гамаша.
— Я и не собирался так говорить.
— Тогда как вы ее опишете? — настаивал Бовуар.
— Плывущая по течению, — сказал Гамаш. Потом поправился: — Нет, не так. Вернее будет тонущая.
— Проблемная, несомненно, — добавила Рейн-Мари. — Зачем ты принял ее, Арман? Как я слышала, ей отказали.
— Что?! — Бовуар попытался выпрямиться в кресле, — Ей отказали, а вы её приняли? Почему?
— Я пересмотрел заявления от всех абитуриентов, — ответил Арман. — И все они теперь на первом курсе, потому что я в каждом что-нибудь да разглядел.
— И что ты разглядел в ней? — спросила Рейн-Мари, успев опередить Бовуара, который задал бы тот же вопрос, но совершенно другим тоном.
— Последний шанс, — ответил Гамаш. — Шанс на спасение.
В дверь постучали и он поднялся.
— У нас не исправительная школа, — крикнул ему вслед Бовуар. — Академия Сюртэ не богадельня.
Возле двери Гамаш обернулся, и, взявшись за дверную ручку, проговорил: — Кто сказал, что это последний шанс именно для неё?
Арман открыл дверь и оказался лицом к лицу с Мишелем Бребёфом.
Рейн-Мари тут же встала рядом с мужем.
— Арман, — приветствовал Гамаша Бребёф, потом повернувшись к ней: — Рейн-Мари.
— Мишель, — коротко, но вежливо поприветствовала его она. От него пахло виски, но пьяным он не выглядел.
— Прошу прощения за то, что появился на вашей вечеринке, куда меня не приглашали, — по-мальчишески смущенно улыбнувшись, сказал он ей. — Я не хотел. Я приехал на день раньше из-за шторма и хотел вам сообщить о своем прибытии, а попал прямо на вечеринку. А теперь вернулся, чтобы извиниться.
— Я немного устала, — сказала Рейн-Мари мужу. — Пойду-ка в постель. Мишель.
Она кивнула мужчинам, Мишель улыбнулся.
Рейн-Мари покинула комнату, Жан-Ги заметил взгляды, которыми обменялись Гамаши.
Рейн-Мари не на шутку рассердилась, разгневалась на это очередное вторжение в их личную жизнь, трату их личного времени. Жан-Ги редко видел тёщу в гневе. Арман дал жене знать, что всё понимает, просто пожав ей руку, прежде чем та удалилась в спальню.
— С Жаном-Ги Бовуаром вы знакомы, конечно, — проговорил Арман, и Бребёф с Бовуаром обменялись рукопожатиями.
— Да, инспектор. Как поживаете?
— Нормально, — ответил Бовуар. — Как и вы, по всей видимости.
Когда-то суперинтендант Бребёф приходился Бовуару начальником, но отстоял от того далеко вверху по иерархической лестницы. Они почти не пересекались. А теперь оказались на равных. Словно ничего не произошло.