Твое прикосновение
Морленд вновь ударил тростью по полу.
– Джеймс, твоего присутствия при этом разговоре совсем не требовалось. Веди себя прилично, а не то я велю вышвырнуть тебя вон!
– Но ведь это так интересно, – с вызовом ответил Джеймс. – Тебе не кажется? В конце концов, мы же обсуждаем судьбу твоей дочери. Скажите, Денбери, а как именно оценивается моральность человека? Неужели ее оценка зависит от… – он наугад открыл одну из страниц отчета, – от того, сколько жевательных движений он делает, откусив кусок хлеба?
– Ну, можно сказать и так, сэр. – Денбери бросил неуверенный взгляд на Морленда. – В Кенхеррте мы привыкли считать, что правила и установленные порядки – это ключи к здоровью тела, духа и рассудка.
– Боже! А вот эта фраза звучит очень знакомо. Полагаю, Дуайер заставляет всех своих подчиненных заучивать ее наизусть?
– Благодарю за предоставленный отчет, – сухо вмешался Морленд. – Можете доложить Дуайеру, что я доволен.
Когда Денбери поднялся, Джеймс недоверчиво хмыкнул:
– Да неужели? Разве ты не хочешь узнать, возможно ли досрочное освобождение Стеллы?
Искреннее удивление на лице Морленда поразило Джеймса сильнее, чем если бы его вдруг ударили по лицу.
– Вернись на землю, Джеймс. Суд никогда не примет такого решения.
– Старина, вспомни, сколько судей обязаны тебе?
– Все это не так просто, как ты думаешь…
– Но ведь досрочное освобождение – не бог весть какая редкость.
Морленд презрительно зашипел:
– Она ведет себя так, что об освобождении говорить не приходится. Вспомни, это ведь она настояла, чтобы мы не навещали ее.
– Еще не мешало бы выяснить, что именно она обратилась с такой просьбой, – сдержанно произнес Джеймс. – Например, взглянуть на письмо, написанное ею собственноручно. Но ты предпочитаешь слепо верить всякому вздору, которым потчует тебя Дуайер, не так ли? Ей-богу, ты, похоже, счастлив, что она остается там гнить заживо.
Лицо Морленда побагровело.
– Ради Бога, давай не продолжать этот бесполезный спор. Поговори лучше с родными Боуленда.
Денбери еще раз откашлялся.
– Должен сообщить вам, что у леди Боуленд наблюдается значительный прогресс. Мистер Дуайер выражает определенные надежды, однако считает, что полное восстановление может случиться только в будущем году.
Старый граф выпрямился в кресле.
– Скажите Дуайеру, что подобные заявления должны делаться не на его уровне.
По спине Джеймса пробежал колючий холодок.
– Боже Всемогущий! Да ведь у тебя нет ни малейшего желания вытащить ее оттуда! Ты намерен держать Стеллу в доме для умалишенных до конца ее дней.
Морленд с ненавистью посмотрел на сына:
– Не будь глупцом. Мы говорим лишь о том, что имеет место здесь и сейчас.
Будь все проклято! Санберн поднялся из кресла. Денбери испуганно вздрогнул.
– Как бы я хотел, чтобы ты очутился в самой страшной части преисподней! – низким резким голосом бросил Джеймс в сторону Морленда. Только эта грубая манера помогла ему удержаться от неистового крика. – Впрочем, что мне беспокоиться? Ведь ты уже на полпути туда.
Старый негодяй даже не моргнул глазом, хотя стал дышать с тяжелым присвистом, порываясь подняться на ноги. Подобное зрелище должно было бы пробудить жалость в душе сына. Поэтому то, как холодно Джеймс созерцал эту беспомощную попытку отца, несомненно, шокировало Денбери. Санберн не сомневался, что любой человек на месте этого посланца из сумасшедшего дома тоже был бы шокирован. Но так уж вышло в их семействе, что ближе всех отцу была Стелла. Именно она относилась к Морленду с нежностью и любовью. И если граф нуждался в сочувствии, ему следовало бы обратиться к своей несчастной дочери. А для этого, черт побери, он должен был сделать все возможное для ее освобождения.
Старый граф наконец выбрался из кресла.
– Извините нас, Денбери.
– Да уж, слава Богу, наш разговор прошел при свидетеле, – холодно заметил Джеймс.
Денбери торопливо вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, на губах Морленда появилась презрительная усмешка.
– Скажи-ка, Джеймс, мне очень важно это услышать от тебя лично. Какой, по-твоему, для меня толк от твоих мнений? Безрассудный, никуда не годный распутник, для которого любимое занятие – сидеть сложа руки и хныкать. Благополучие Стеллы тебя вообще не касается.
– Она моя сестра, или ты забыл это, бессердечный мерзавец?
– Совершенно верно, – сердито проворчал Морленд. – Но прежде всего она моя дочь. И мне нести за нее ответственность, а не тебе. И слава Богу, что это именно так! Дай тебе волю, и она оказалась бы вновь на людях, совершенно не защищенная от презрения и насмешек ее бывших приятелей…
Больше всего на свете в эту минуту Джеймсу хотелось дико, до безумия, расхохотаться.
– Выходит, недобрые и осуждающие взгляды – худшая доля для нее, чем сидеть за решеткой? Так ты ради этого упрятал ее туда?
– Боже правый! Да ведь она убила человека, Джеймс!
– Стелла защищалась от безжалостного животного, сильного и грубого. И за это надо было ее сажать в сумасшедший дом? Да ты должен был поддержать дочь и похвалить ее за этот поступок!
Морленд с силой ударил тростью по столу.
– Хватит! Видит Бог, ты ничего не понимаешь в этом. Словно трехлетний ребенок, упорствуешь в своем проклятом заблуждении, считая, будто тебе одному известно, как все должно быть. Ты просто не способен трезво оценивать реальность! Она больна! Ее нельзя выпускать на свободу!
Морленд говорил о своей дочери словно о бешеной собаке.
– Да ты самый гнусный лицемер во всем Лондоне. И еще что-то заявляешь о помощи ей? Это становится забавным. А где же ты был четыре года назад, когда она нуждалась в тебе? – Стелла убежала от Боуленда, и весь столичный свет шептался и высмеивал ее, в конце концов вынудив несчастную вернуться в этот ужасный дом на Парк-лейн. – Тебе еще повезло, что в могилу опустили Боуленда. Если бы Стелла не успела тогда схватить нож, лежать бы ей сейчас в сырой земле. Лицо Морленда окаменело.
– Я не собираюсь обсуждать все эти подробности.
– Во-первых, ты никогда и не пытался их обсуждать. Неужели моя сестра должна быть наказана за то, что жила с таким чудовищем? – Несчастная Стелла, навсегда упрятанная за семью замками, где подсчитывают каждый ее глоток, оценивают и анализируют каждое ее слово. И в таких условиях ей суждено пребывать до конца дней. – Ведь это ты тогда обрек ее на такое наказание. Ей отчаянно нужна была твоя помощь, а что, черт возьми, сделал ты? Ты попросту отправил ее к этому зверю. Ты отослал ее в этот ад!
– Довольно! Я не желаю об этом больше говорить!
– Конечно, для тебя самое лучшее – выбросить Стеллу навсегда из памяти! Не сомневаюсь, что ее судьба даже не тревожит твой проклятый сон!
– Санберн. – Понадобилось несколько мгновений, пока Джеймс не почувствовал мягкое прикосновение к своей руке и не услышал этот тихий голос. Ярость застилала ему глаза, словно густое кровавое облако, сковывая движения и мысли. Рука приемной матери легонько стиснула плечо Джеймса. Он вновь почувствовал, что способен дышать, и обратился к ней.
– Графиня, – откашлявшись, произнес он, – как поживаете?
– Мне будет лучше, если ты успокоишься, – ласково промолвила она. – Вы оба не сможете сейчас разрешить этот давний спор. К тому же, как мне кажется, сегодня вы уже причинили друг другу много боли.
– Я уже ухожу. – Быстрым шагом Джеймс прошел по коридору и вбежал в вестибюль. Нестерпимо хотелось на свежий воздух. В атмосфере родительского дома он просто задыхался.
Однако возле вазы с цветами Санберн замедлил шаг. Он потянулся рукой, чтобы коснуться шелкового лепестка орхидеи. Стелла любила графиню, как родную мать. Что леди Морленд думает обо всем этом? Скучает ли она о приемной дочери? Неужели и ей безразличен вопрос выхода Стеллы на свободу?
Джеймс глянул в сторону окна. На улице поднялся необычайно сильный ветер. По стеклу окон хлестали ветки деревьев. Он подошел ближе и взялся за оконную створку. Ветер наклонял верхушки деревьев, и они сгибались в его сторону, словно когти хищника.