Девушка из Дании

сам. Ты когда-нибудь подозревал, что возможно влюбиться в голову трески?
- Ты здесь с кем-то? - спросил Хенрик.
- С женой моего двоюродного брата.
- Кто он?
Лили не ответила.
- Эйнар Вегенер? - спросил Хенрик, - я знаю!
- Вы знаете его? - поинтересовалась Лили.
- Нет, но он хороший художник. Лучше, чем думает большинство людей, - он сделал паузу, - я думаю, вы знаете, что многие люди в наши дни говорят, что он старомоден.
Это был первый раз, когда Эйнар почувствовал, что переодеваясь в Лили, переворачивает мир с ног на голову. Он мог бы уничтожить себя, потянув за завязки кружевной гирлянды у себя над головой. Эйнар нырял в общество, словно утка в воду, задрав локти и обмотав шею тройной нитью испанского жемчуга. Он мог часами расчесывать свои мягкие длинные волосы, а затем склонить голову, как нетерпеливая девочка-подросток.
Хенрик взял Лили за руку. Волосы на его запястье испугали ее, потому что единственная рука, которая когда-либо прикасалась к Эйнару, была рука Герды.
- Расскажите мне о себе, Лили, - попросил Хенрик.
- Меня назвали в честь цветка.
- Почему девушки говорят глупые вещи?
- Потому что это правда.
- Я не верю девушкам, когда они сравнивают себя с цветком.
- Я не знаю, что еще вам рассказать...
- Начините с того, откуда вы родом.
- Ютландия. Небольшая деревня под названием Блютус.
Лили рассказала Хенрику о травяных полях люцерны, о ледяном дожде, который может пробивать ямы на ферме.
- Если бы вы съели желудь, - сказал Хенрик, - кем бы вы хотели стать?
- Понятия не имею, - ответила она.
- Тогда загадайте желание.
- Я не могу.
- Ладно, не загадывайте.
И Хенрик рассказал ей историю польского князя, который освободил каждую женщину своей страны от труда. Вот кем хотел бы стать Хенрик.
Была уже середина ночи. Поднялся ветер, и дуб с листьями в форме ушей склонился, словно подслушивая Хенрика и Лили. Луна ускользала. Вокруг было темно, за исключением золотого света, льющегося от выхода здания Мэрии. Хенрик взял руку Лили, поглаживая основание большого пальца, но чувствовал, что рука Лили принадлежит кому-то другому. Словно на нее претендовал кто-то еще.
- Не могли ли мы видеться раньше? - спросил Хенрик.
Пальцы его дрожали, беспокойно теребя манжет пальто. Лили услышала смех Эйнара. Он посмеивался над неуклюжестью ухаживаний другого мужчины. Говорил ли он когда-нибудь так смешно с Гердой? Скорее всего, нет. Герда бы пресекла этот бред. Она бы покачала серебряными браслетами и сказала: “О, ради Пита”, и закатила бы глаза. Она бы сказала, что покинет ресторан, если Эйнар не перестанет относиться к ней, как к ребенку. Герда бы уткнулась в тарелку с пищей и не говорила бы ни слова, пока на тарелке не осталось бы ничего, кроме полой головы в луже уксуса. Потом поцеловала бы Эйнара и отправилась домой.
- Мне нужно найти Герду, - сказала Лили.
Туман клубился от гавани, и теперь Лили было холодно. Появилась мысль, будто это Лили, а не Эйнар, чувствует ветер голыми плечами. Она почувствовала влажный воздух через почти невидимые волосы, росшие на ее затылке. Глубоко под курточкой, шифоном и теплым нижним бельем на шнуровке Эйнару становилось холодно. Он чувствовал, как его биение сердца, и глаза, часто окаймленные розовой усталостью, отделяются от Лили. Это выглядело так, будто в его голове было два мозга, как две половинки грецкого ореха: Эйнара и Лили.
- Скажи Герде, что я провожу тебя, - сказал Хенрик.
- Только если ты обещаешь оставить меня за углом Дома Вдовы, - сказала Лили, - Эйнар будет меня встречать. Он не хотел бы видеть меня наедине с незнакомым человеком. Он и Герда очень обеспокоены тем, достаточно ли я взрослая, чтобы жить в Копенгагене. Похоже, им всегда интересно, что со мной происходит. Им интересно наблюдать, наткнусь ли я на неприятности.
Хенрик, чьи губы были тонкими и фиолетовыми, с трещинкой посередине, поцеловал Лили. Его лицо приблизилось к ее лицу, а затем он отстранился. Он делал это снова и снова, пока его рука держала Лили чуть выше локтя, а затем переместилась на ее спину.
Что больше всего удивило Лили в поцелуе с мужчиной, так это ощущения усов и тяжелый горячий вес руки молодого человека. Кончик языка его был странно гладким, как будто обожженный чаем. Лили хотела оттолкнуть его и сказать, что не может позволить себе этого, но это казалось ей невыполнимой задачей, словно ее рука не могла оттолкнуть Хенрика, кудрявые волосы которого веревкой обвились вокруг ее шеи.
Хенрик поднял ее с железной скамейки. Она боялась, что он обнимет ее и почувствует через платье необычную форму ее тела - костлявую, с маленькой грудью, с болезненной припухлостью, заправленной между бедер.
Хенрик привел Лили в боковой коридор здания Мэрии и подал ей руку в качестве помощи. Его голова счастливо подпрыгивала, как у марионетки. Его лицо было круглым, с монголоидным оттенком. Эйнар почувствовал себя свободным, и взял влажную руку Хенрика. Это была игра, частью которой была Лили, и игра эта почти ничего не значила. Игры - не искусство, они, конечно, не были жизнью. Никогда, и даже сегодня, держа потную ладонь Хенрика в своей, Эйнар не считал себя сумасшедшим или особенным. Когда он пришел на прием к своему врачу в прошлом году с вопросом о неспособности иметь детей, тот спросил его:
- Вы когда-нибудь скучали по кому-то, кроме своей жены, Эйнар? По другому человеку, может быть?
- Нет, никогда! Ни за что! - ответил Эйнар, - ваша не правы!
Эйнар рассказал врачу, что разволновался, когда увидел в парке у туалета мужчин с бегающими встревоженными глазами и раскрасневшимися лицами. Гомосексуалисты! Как далеко от истины...
Эйнар взял Хенрика за руку, и они направились вниз, назад, к проходу с датским флагом, свисающим с полированной балки. Почему-то он спотыкался в горчично-желтых туфлях, которые Герда дала ему в тот самый первый апрельский день, когда ей нужна была пара ног, чтобы дописать портрет Анны. Почему он позволял узкому платью сковывать его большие шаги? Эйнар играл в игру. Он знал. Герда знала. Но точно так же он ничего не знал о себе.
Вне здания Мэрии ходили трамваи, звеня своими грустными и дружелюбными колокольчиками. Три пьяных норвежца сидели на краю фонтана и смеялись.
- Куда нам идти? - спросил Хенрик. На открытом пространстве улицы он казался меньше ростом. Из тележки на углу пахло кофе и свежей выпечкой.
В