Ловушка для хищника (СИ)
— Я бы хотела солгать, что замышляется ужасное, чтобы ты остался, — девушка вздохнула, приподняв и опустив глубокое декольте в хорошей близости к взору Хонбина. — Но нет. Никаких происшествий, аш-Шайтан [3] их подери!
— Ну вот и славно, — опустил ладонь парень на её колено. — Это говорит о том, что я качественно делаю своё дело.
— Ты очень качественно всё делаешь, — наклонилась осведомительница к его губам и некоторое время они молчали, пленники огненного поцелуя. Беззвучно цокнув языком, Эн уставился в противоположную сторону, гадая, расслабиться этой ночью или не надо. — А! — вспомнила что-то девушка, без желания оторвавшись от Хонбина. — Разве что вам будет интересно посмотреть на местное судилище. Это единственное, что грозит произойти на днях. Завтра в полдень.
— А что такое? — уже отринув все заботы, не сосредотачиваясь на прослушивании, Хонбин зарывался лицом в пряди волос, вдыхая их сандаловый аромат. — Что за судилище?
— Казнь за измену. Вы же знаете, женское прелюбодеяние тут карается смертью. — Она захохотала, как бы показывая, насколько не сходится иногда условленное с осуществляемым.
— Знаю, и что же, кто-то всё равно решается на это? — хмыкнул Хонбин.
— Видимо решается. Вот завтра и получит. Ей отрежут нос и позже забросают камнями.
— Двадцать первый век называется! — откинулся на спинку стула Эн, возмущаясь на родном языке, будто комментировал радио. Лео настороженно уставился на рассказчицу. Толкнув в бок локтем сидящего рядом Хоакина, он вильнул головой. Тот кивнул понимающим жестом и обратился к Хонбину: — Бродяга, попроси её выложить подробности.
— Так, и что, сильно провинилась подсудимая?
— Не думаю, — девушка пожала плечами. — Кажется, ей шестнадцать лет. Её выдали замуж четыре года назад. Да, в предгорье традиции ещё на уровне варварских. Так вот, она вроде бы пыталась сбежать из дома мужа. Или сбежала… Но её поймали. Муж обвинил её в измене, а это ведь такой позор! Семья вынуждена смывать его кровью. А уж что она совершила на самом деле — кто ж вникать будет? — Лео осторожно поднялся, не выступая из полумрака у стены. Достав из складок местной мужской одежды — помеси халата с длинной рубашкой, — листок бумаги и карандаш, он быстро написал на нём что-то и через стол протянул Хонбину. Тот принял записку.
— Адрес? — поднял он взгляд от листка и посмотрел на товарища. — Ты что, серьёзно? Мы прямо сейчас, ночью, поедем спасать какую-то девчонку, понятия не имея, что там да как? — Лео утвердительно качнул головой. — Ты издеваешься? А если она в тюрьме… поднять всё село налетом неизвестных?
— Ну, завтра в полдень при толпе её спасать явно будет уже бесполезно и невозможно, — заметил Эн. Лео ткнул в него пальцем, подтверждая истинность его слов. Хонбин тяжко вздохнул.
— Твою ж мать, отдохнул! — Обернувшись к любовнице, он приподнял её с колен за бедра. — Прости, моя прекрасная пустынная роза, но, кажется, нам нужно ещё кое-что сделать.
— Как? Прямо сейчас?! — Посопротивлявшись, не смогла она побороть его и встала. — Хон ибн Бин, у тебя есть совесть?!
— Я путешествую налегке, я не могу таскать с собой такие неподъемные грузы. — Прекратив возмущения очередным поцелуем, он отпустил девушку и, многообещающе подмигнув, протянул листок и карандаш ей. — Набросай, пожалуйста, как нам найти эту горемычную грешницу, пока «справедливость» аборигенов не настигла её.
Королева дождя
Проведшие в этих местах много времени, трое всадников быстро сориентировались, куда им нужно следовать. Но даже если бы эти земли они видели впервые, то нескольких условных обозначений хватило бы, чтобы они вышли на нужный путь. Бывалые путешественники и странники, они не заблудились бы ни в море, ни на суше, зная, куда указывают звезды, облака, ветры и солнце в то или иное время дня. Кони галопом мчали их до поселка, о котором говорила любовница Хонбина. Предгорье было не близко, а готовиться к казни могли начать уже на рассвете — никто не станет ждать напрасно, всем побыстрее захочется посмотреть на расправу и жестокость. Хлеба и зрелищ! Черт возьми, они втроём тоже хладнокровно могли убивать и карать, но шестнадцатилетнюю девчонку? Огромной толпой? О каких традициях и приличиях, морали и нравственности рассуждают эти темные люди, если у них нет ни гуманности, ни здравомыслия?
Копыта постепенно издавали всё более громкий топот, переходя с песков на плотную почву. Чем ближе к горам, тем она была каменистее. Первым скакал Лео, бушующий внутри и возмущенный тем, что услышал. Для него, перевалившего за третий десяток, шестнадцатилетнее существо представлялось ещё ребенком, а дети и животные были святым в его миропонимании, это были безвинные существа, не способные постоять за себя, и их спасать следовало в первую очередь. Хоакин поравнялся с Хонбином, и они маленьким треугольником, снижая скорость, подобрались к селу, где далекие от цивилизации домишки ютились один рядом с другим, вырастающие снизу, как квадратные сталагмиты, в один-два этажа. Тощие улочки, с выбитыми прямо в земле ступеньками, помогающими забираться вверх по склону, на котором продолжали рассыпаться жилища, не были освещены. Единственным местом, у которого горела какая-то лампочка, была постройка рядом с мечетью, чей минарет всевидящим оком возвышался над однотипными и простыми обиталищами населения. Лео остановился у кустарника, не доехав до поселка. Спешившись, он подождал, когда к нему подойдёт Хонбин и кивнул, спрашивая, куда дальше? Никаких табличек с названиями переулков и номерами домов не было.
— Она сказала, что выдали её замуж за лавочника, значит, нужно искать дом с торговым первым этажом, — шепнул Бродяга и, пригибаясь, троица бесшумно втекла меж стен. Все спали, и только ослы, козы, бараны да коровы на задах дворов, в сараях, иногда могли издать шорохи. Каждый раз, пробыв в подобных уголках по несколько месяцев, банда возвращалась в родную страну немного одичавшей, не представляющей, как люди живут в таком количестве огней, света, шума. Поэтому они спешили провести немного времени в буддийском монастыре, где были воспитаны, и вернуться обратно к исполнению своего долга — борьбе с преступностью и любыми видами зла и несправедливости. Такими, какую они хотели предотвратить сейчас.
Темнота ночи не мешала им обыскивать дома, заглядывая в них и, при возможности, забираться в окна, чтобы убедиться, что там нет той, которую они ищут. Но логика подсказывала, что её должны были держать где-то там, где мешала бы сбежать решетка. Неужели бы не попыталась пленница унести ноги, спастись сама? Или это не имеет смысла? Если она пыталась сбежать от мужа, но была поймана, несомненно, она может считать, что уже всё бесполезно, и смиренно сидеть даже за открытой дверью. К счастью для ищущих, домов было не так уж много, и вскоре, проверив половину деревни, Хонбин наткнулся на здание, подходившее по описанию; на первом этаже расположилась закрытая на ночь лавка, со второго доносился мужской храп, а ниже первого, на уровне земли, виднелось два подвальных окна, зарешеченных, как темница. Лео подошёл к ним и устремил внутрь свой пронзительный, различающий в кромешной тьме почти всё взгляд. Обернувшись, он кивнул Хонбину. Приняв сигнал, тот осторожно подошёл к окну первого этажа и, открыв его, забрался внутрь. Чтобы не испугать девочку, ей нужно было объяснить, что её хотят спасти, а поговорить с ней на её языке мог лишь Бродяга. Опустив ноги на половицы, он огляделся, выяснил, что это было подобием складского помещения, прошёл, не задевая, мешки и ящики, очутился в коридоре. Для того, кто полжизни лазил по чужим квартирам и домам, тайным местам и убежищам, прокрадывался в неведомые лабиринты подпольных мастерских и фабрик, найти лестницу в подвал не составило труда. Хонбин достал отмычку и, уткнувшись в запертую дверь, принялся взламывать замок. Ему приходилось справляться и со сложными, специально замудренными замками, поэтому обычная замочная скважина от первобытных воров не могла остановить его. Повернув отмычку, он открыл дверь и скользнул за неё, такой же неслышный, как сон той, что лежала на пыльном полу возле каменной стенки. С головы до ног в черной парандже, невысокая девчонка свернулась клубком и пыталась забыться и спать, чтобы не мучиться ожиданием смерти. Хонбин кротко подошел к ней, присел на корточки и в одну секунду обхватил её одной рукой, другой зажав рот. Очнувшаяся загудела ему в ладонь, брыкаясь и трепыхаясь, что было сил, хотя длинная прочная чадра мешала, запутывая руки и ноги.