Роза на алтаре (Цветок страсти)

И когда она полетела вниз под свист и улюлюканье толпы, последние блуждающие огоньки сознания погасли, Элиана уже ничего не чувствовала: ни удара о воду, ни мгновенного погружения в ее холодную темную глубину.
Далеко за поворотом Сены, возле каменного моста тихо рябила вода. В этом месте с берега намыло щебень и образовалась отмель, заканчивавшаяся полосою суши, простиравшейся на сто или более футов вперед и огороженной гранитной стеною. Выше начинались Елисейские поля, мрачные и пустынные в этот час; оттуда доносился шум ветвей и веяло сыростью.
Если бы какой-то прохожий рискнул появиться здесь сейчас, он смог бы увидеть внизу человека, который вытащил из воды что-то белое, своей неподвижностью напоминавшее мраморную статую, и бережно опустил на песок.
Это был молодой мужчина, а нес он безвольное женское тело, облаченное в изорванную светлую одежду.
Положив свою ношу на землю, он на мгновение замер, пытаясь перевести дыхание, а потом склонился над женщиной.
Ее тонкая рубашка прилипла к коже, волосы намокли, потемнели и распрямившимися прядями покрывали жемчужно-белые плечи. Молодой человек отбросил в сторону массу шелковистых, тяжелых, как водоросли, волос девушки и прильнул ухом к ее груди. Уловив слабое дыхание, вновь поднял ее на руки и побрел вдоль берегового откоса в сторону Елисейских полей.
Вокруг стояло безмолвие; ветер пустился странствовать куда-то на своих быстрых крылах, и воздух казался таинственным эликсиром, испив которого можно было стать таким же невидимым и легким.
…Те, кто ехал с Бернаром в одной повозке, в эту минуту уже прибыли на площадь, где должна была состояться казнь, но молодой человек избежал жестокой участи быть обезглавленным. Упав в Сену, он тотчас перерезал веревки и, проплыв немного под водой, спрятался в тени моста, а после выбрался на берег, вытащив за собой бесчувственную Элиану. Это стоило немалых сил и еще не означало, что он спасся. Теперь ему, человеку, осужденному на смерть, нужно было найти пристанище в безумствующем Париже, и как можно скорее, ибо каждая минута отсрочки вела обратно к концу.
Бернару некуда было податься: он никого здесь не знал, при нем не осталось ни единого су, и вряд ли кто принял бы его просто из милосердия, на свой собственный страх и риск.
Выбора не было. Оставалось уповать на судьбу.
Руки и ноги Элианы совсем закоченели, и Бернар поспешил выйти поближе к жилью.
На окраине улицы он заметил небольшую готическую церковь: ее главный вход был заколочен, но в окне пристроенного к левому крылу флигеля горел слабый свет.
Бернар, пошатываясь, приблизился к дверям и, не выпуская из рук Элиану, постучал.
Дверь приоткрылась, в узком проеме показалось лицо человека, мужчины лет пятидесяти.
– Кто вы? Что вам нужно? – встревожено произнес он.
– Простите, вы – священник? – еле слышно проговорил Бернар, с трудом удерживая на весу безвольное тело.
Мужчина, не зная, кто перед ним, молчал, однако не спешил захлопнуть дверь и ждал, что еще скажет молодой человек.
– Если вы священник или просто добрый христианин, умоляю, помогите нам!
Мокрый с головы до ног, он весь дрожал от холода и невероятного напряжения душевных и физических сил.
– Что ж, входите, – в замешательстве промолвил мужчина. Он широко открыл дверь и попытался помочь Бернару внести Элиану в помещение.
– Эта женщина жива? – спросил он.
– Пока да, – Бернар тяжело дышал, – но если не дать ей согреться…
– Идите сюда, – позвал мужчина и провел Бернара в небольшую комнату, где горел камин и стояли деревянный стол, стулья, комод и кровать. Над кроватью темнело распятие, и рядом, на стене, мерцал огонек лампады – словно знак присутствия небесных сил.
Элиану уложили на постель; Бернар снял с нее мокрую рубашку и обтер тело простыней, которую дал ему хозяин дома. Молодая женщина была прекрасна, но Бернар, казалось, не замечал этого – он обращался с нею как врач с пациенткой.
Он заботливо укрыл Элиану одеялом, потом повернулся к хозяину.
– Вы дадите нам приют на некоторое время? Хотя бы до завтра?
– Откуда вы?
– Нас везли на гильотину, но мы совершили побег. Мужчина в изумлении покачал головой.
– Разве такое возможно? – А после прибавил: – Это не очень надежное убежище, но вы можете остаться, если хотите.
– Вы здесь один?
– Есть еще женщина, прислуга, но она не проболтается.
– Вы священник? – повторил Бернар свой вопрос.
– Да, священник, но уже без прихода. Как видите, церковь закрыта. Наша вера погибла.
– Неправда, – сказал Бернар, – она жива. Она живет во многих человеческих сердцах и будет жить еще долго.
– Я схожу за дровами, – промолвил священник, – подброшу в камин, чтобы было теплее. А вы садитесь поближе к огню.
Когда он вернулся, молодой человек попросил:
– Не могли бы вы накормить ее, когда она придет в себя? И неплохо было бы напоить ее чем-нибудь горячим…
– Я накормлю вас обоих, – сказал священник. – Есть суп, правда, постный, но это все же лучше, чем ничего. Сварю кофе. И еще у меня сохранилась бутылка церковного вина.
– Я очень благодарен вам, отец мой, – коротко произнес Бернар.
– Женщине, наверное, понадобится одежда? – сказал священник. – Когда Селеста придет, я попрошу ее принести какое-нибудь платье.
Потом приблизился к кровати и взглянул на Элиану.
– Какая молодая и красивая! Надеюсь, с ней все будет хорошо…
– Да, – ответил Бернар и спросил: – Отец мой, есть у вас ножницы или хотя бы нож?
Священник внимательно посмотрел на молодого человека кроткими усталыми глазами и подал ему нож.
Бернар резким движением отхватил седую прядь, мелькнувшую в гуще белокурых волос Элианы, и бросил в огонь.
– Не хочу, чтобы она увидела это, когда проснется, – пояснил он.
Священник ничего не сказал и вышел за дверь, а Бернар опустился на колени и стал смотреть на Элиану. Сейчас ее лицо выглядело очень спокойным. Это был не обморок, она просто спала.
Внезапно молодым человеком овладела потаенная, щемящая нежность, он наклонился к Элиане и запечатлел на ее лбу трепетный, целомудренный поцелуй.
Настал вечер. Элиана сидела на постели, закутавшись в одеяло, распущенные волосы спадали поверх него шелковистой волною. Золотой свет свечи стекал ей на плечи, сиял надо лбом и обводил тонкой каймою нежное, спокойное лицо. Сейчас она походила на свернувшуюся на камне золотистую змейку, красивую, но пугающе непонятную, готовую ускользнуть в загадочные дебри своего таинственного мира.
Три часа назад она наконец приподняла веки и уставилась на Бернара бездонным взором, а потом, осознав, что произошло, заплакала то ли от тяжести пережитого, то ли от облегчения, и слезы в ее глубоких темных глазах напоминали ему росинки, спрятавшиеся в чашечках черных тюльпанов.
Она выпила кофе и немного вина, поела супу, и ее губы порозовели, а на щеках появился румянец.
Бернар сидел на стуле, поставив локоть на согнутое колено, подперев подбородок рукой, и глядел на Элиану. Они разговаривали.
– Я все понимаю, – говорила молодая женщина, – но как вам удалось сделать так, что у повозки сломалось колесо и мы остановились у моста? Откуда вы знали об этом?
Мгновение Бернар с изумлением смотрел на нее, а потом от души рассмеялся.
– Да что вы, Элиана! Разве я сумел бы это устроить! Молодая женщина растерялась.
– Зачем же вы взяли нож? Ваш план – в чем он заключался? В темных глазах Бернара вспыхнули веселые искры.
– Не было никакого плана. А нож я взял просто так, на всякий случай.
– Выходит, вы солгали мне? Зачем?
Он перестал улыбаться и посмотрел на Элиану долгим взглядом, выражавшим какие-то непонятные для нее чувства: смесь веры и печали, нежности и сочувствия.
– Я пытался успокоить вас, хотел вселить хотя бы каплю надежды, чтобы отдалить и сократить часы того ужаса, какой вы должны были пережить.
– Значит, вы сами не верили в возможность побега? Стало быть, все произошло случайно?