Танец страсти

Ступив в аквариум музея, Малин на мгновение забыла, зачем она здесь — все ее внимание было моментально захвачено странной, невозможной картиной: черный туман, клубясь, выползал из недр корабля и, как щупальцами, тянулся к ней своими струйками. Ну вот, опять!.. Девушка понимала, что этого не могло быть в реальности — сквозь прозрачные стены в музей проникали солнечные лучи, так что предметы и люди были видны совершенно отчетливо. Зрение Малин словно расслоилось: один слой изображения был вполне обыденным и мог бы даже казаться дружелюбным, а другой, угрожающий, существовал только для нее и напоминал о себе странно менявшимися контурами знакомых предметов: ровный блестящий пол начинал изгибаться, из тверди превращаясь в вязкую, зыбкую среду, а обычная стойка с рекламными проспектами вдруг становилась похожа на капкан, разинувший пасть в ожидании новой жертвы. Все это продолжалось лишь несколько мгновений, но Малин, словно ребенок, напуганный резким окриком, почувствовала холод и дрожь от того, чему не было и не могло быть никакого объяснения.
— Музейного работника всегда легко выделить в толпе посетителей по скорости, с которой он перемещается в пространстве, — Малин оглянулась и обнаружила позади себя Йена. Приветливо улыбаясь ей, он кивнул в сторону быстро приближавшегося к ним маленького взъерошенного мужчины. — Вы все-таки пришли.
— Как мы и договаривались. — Она посмотрела ему в глаза и опять не поняла их выражения.
— Симон Кольссен, — представил он девушке взъерошенного человека, который остановился рядом с ними. У того были невыразительные серые глаза и, пожалуй, мелковатые для мужчины черты лица. Или это он так выглядел рядом с Йеном Фредрикссоном? Брови Симона Кольссена были сердито сдвинуты, а губы сжаты — все это, вероятно, выражало крайнюю степень сосредоточенности. — Это Малин Кок, Симон.
— Она пришла одна? — спросил хранитель музея, не глядя на девушку.
— Нет, сейчас подойдет мой друг, он, как и вы, историк, — Малин покоробило, что в ее присутствии этот ученый муж упомянул о ней в третьем лице.
— Не обижайтесь на Симона, — тихо сказал Йен, — у него очень странные представления о вежливости.
“Все-таки заметил, — подумала Малин. — Мог бы предупредить заранее”. Она деланно-равнодушно пожала плечами.
— Ваш историк всегда опаздывает? — На этот раз Симон одарил ее взглядом, хотя и неодобрительным. Малин хотела поставить его на место, но не успела ничего придумать, потому что в дверях музея появился Юхан. С первого взгляда она заметила, что сосед ведет себя странно — увидев, что девушка смотрит на него, он как-то отчаянно замахал ей рукой. Малин поспешила подойти к нему, и Юхан, похоже, сразу успокоился.
— Юхан Бальдгрен, — представила она его другим мужчинам.
— Идемте, идемте, — Симон нетерпеливо прошел через весь зал и начал спускаться по лестнице. За ним шел Йен, Малин с Юханом немного приотстали.
— Йен — тот, что повыше?
Малин кивнула.
На первом этаже они свернули в неприметную служебную дверь, за которой оказался довольно просторный коридор, освещенный несколькими рядами ярких вмонтированных в потолок лампочек. “Мы находимся ниже уровня земли”, — подумала девушка и почти угадала: когда они вошли в кабинет Симона, узкая щель окна обнаружилась под самым потолком. Светильники в потолке и настольная лампа были зажжены.
— Садитесь, — Симон уселся на единственный стул за письменным столом и небрежно махнул рукой в сторону небольшого дивана, на котором пришлось разместиться остальным. Малин оказалась между двумя крупными мужчинами. Чтобы не прижиматься к откинувшемуся на спинку дивана Йену слишком тесно, она подалась вперед — теперь его колено было на расстоянии сантиметров тридцати от ее лица. “Как подростки на домашней вечеринке”, — подумала она.
— Я считаю, — начал Симон, приняв важный вид, насмешивший девушку, — что твоя находка, Йен, имеет отношение к кораблю, хотя “Васа” и не назван там напрямую. Автор послания пользовался рунами, а не латынью, потому что он не хотел сделать текст общедоступным. Мы имеем дело с зашифрованным посланием. Если мне удастся расшифровать его, то, надеюсь, станет очевидно: братья Хибертссон специально спроектировали корабль неудачно, потому что были подкуплены поляками.
Услышав смутно знакомое имя, Малин повернула голову и вопросительно посмотрела на Юхана. Он прошептал ей на ухо: “Хибертссоны — это два известных голландских кораблестроителя, Густав Адольф нанял их, чтобы они построили четыре корабля, в том числе и флагман”. Заметив, что Симон пристально и выжидательно смотрит на него, Юхан произнес уже громко:
— Версия очень интересная. — Маленький человечек самодовольно хмыкнул, однако Малин, хорошо знавшая эту интонацию Юхана, ожидала неизбежного за похвалой “но”, и оно последовало: — Но остается множество вопросов. Например, откуда голландцы могли знать руны, в то время уже позабытые и самими шведами? И почему послание было высечено на дереве, когда гораздо проще было доверить его бумаге? И, наконец, как вообще эта таблица, если это было что-то вроде секретного донесения, оказалась на судне в момент гибели?
Выслушав разумную с точки зрения Малин критику, Симон вскочил из-за стола и начал ходить из угла в угол, кидая хаотичные реплики в ответ на заданные вопросы:
— Среди голландцев тоже могли быть предатели… Буреус, как известно, увлекался древностями, — услышав еще одно явно знакомое имя, Малин так и не смогла вспомнить, откуда оно ей известно. — Все могло пойти не по плану…
Симон остановился, кинул на Юхана полный превосходства взгляд и заговорил несколько медленней, чем раньше:
— Мне уже многое удалось расшифровать, — он извлек на свет знакомую Малин дощечку. — Вот, третье слово от начала, часть знаков искажена, но, без сомнения, имеется в виду дерево. И вот этот, видите? Что это, если не лодка?! А дальше я еще не совсем уверен… Что вы скажете, коллега, — теперь он, похоже, обращался только к Юхану, — не похоже ли это на “сражение”?
— Да, очень близкое начертание встречается во фрагменте номер тысяча триста четыре из коллекции Северного музея, — пробормотал Юхан, склоняясь над кусочком дерева, — я уже думал об этом… А перед этим… В некоторых ранних текстах похожим образом обозначали ритуальную жертву, — Юхан впился в надпись глазами, — да, так еще лучше видно. Как-то не вяжется с диверсией, не так ли?
— Ну ведь мы еще не знаем контекста, — голос Симона вдруг зазвучал почти умоляюще.
— Да, разумеется, — рассеянно кивнул Юхан.
Малин чувствовала себя сторонним наблюдателем, присутствующим при священнодействии в каком-то языческом храме — эти двое совершают магические пассы, смысла которых она не понимает, ибо не посвящена. Версия, предложенная Симоном, казалась ей слишком плоской, в ней чего-то недоставало. А ее сосед, погрузившись в эти странные пляшущие закорючки, забыл, похоже, обо всех своих несчастьях…
Ну и замечательно, подумала Малин. Даже если не удастся ничего расшифровать, это, по крайней мере, отвлечет Юхана от его печальных мыслей. Юхана, но не ее. Она осторожно повернула голову к Йену — тот внимательно следил за диалогом двух историков, не обращая, казалось, никакого внимания на ее присутствие рядом.
Конечно, Малин и не рассчитывала на то, что загадка разрешится в один день. Но после диалога, состоявшегося между Юханом и Симоном, девушка поняла, что расшифровка таблицы может занять годы. Симон был уверен в своей версии, но Юхан не разделял его убежденности, считая, что дощечка могла провести под водой гораздо больше времени, чем триста лет.
— Видишь ли, послание вырезано на ясене, тут я не ошибаюсь, и Симон согласился со мной. Дерево законсервировалось очень давно, оно было чем-то покрыто. Симон считает, что на дощечке была позолота. Если это так, то она могла попасть под скалу, когда “Васа” тонул. Но ведь это мог быть и воск, и смола, и какой-нибудь специальный лаковый состав. Без экспертизы его не установить, да и она-то в таких случаях не всегда помогает…