Танец страсти

С этими мыслями она шла по Хаменгатан, не замечая, что движется в направлении, противоположном вокзалу. Только у Галлериана, хищно хлопавшего стеклянными дверями, впуская и выпуская посетителей, она обнаружила свою ошибку и, развернувшись, торопливо зашагала назад.
 ГЛАВА 11 
 
“Чего-то все-таки не хватает…” — Малин вычерчивала на салфетке палочки и закорючки и никак не могла убедить себя, что с сюжетом в будущем балете все в порядке. Дерево, птицы, звери, герои, мифологические существа — все они будут сменять друг друга в свой черед, но ей все казалось, что ее Мировое Древо не выглядит полным — упущена какая-то важная деталь.
Ингрид все не появлялась, хоть поезд из Упсалы уже давно прибыл. Так на нее не похоже — поехать на электричке вместо автобуса, вызвать Малин прямо на вокзал да еще и пропасть куда-то. Люди вокруг нее сменялись с невероятной быстротой: заходили в буфет, почти на ходу съедали купленные сандвичи и тут же, подхватив вещи, бежали в сторону платформ — на посадку. Другие, только что выгрузившиеся из вагонов, не были так торопливы. Эти могли застрять за столиками минут на пятнадцать, но тоже норовили поскорей улизнуть из замкнутого муравейника вокзала в открытый — города.
Наконец Малин увидела подругу. Та появилась не со стороны перрона, а откуда-то из боковых входов. Белые волосы Ингрид, гладко зачесанные назад, светились издалека, как опознавательный знак — Малин минуты три рассматривала подругу, прежде чем та ее заметила. Казалось, в канонической северной красоте Ингрид что-то изменилось. Она не стала выглядеть хуже, но глаза были синей и глубже, чем обычно, а скулы заострились, стали более выпуклыми. Почему-то — совершенно без всякой связи — Малин вспомнилось ее видение в музее “Васы”: юноша в венке, что через секунду будет поражен из лука…
Увидев подругу, Ингрид улыбнулась, и улыбка была какой-то вымученной.
— Здравствуй, Малин.
— Привет, — Малин оглядела ее с ног до головы и уже хотела произнести что-нибудь вроде “ты сегодня в образе”, но передумала и просто спросила: — Как было в Упсале?
— А, понимаю… Кристин наверняка уже наплела тебе неизвестно что. Но, поверь, все это было… не слишком серьезно. — Говоря, Ингрид смотрела не на Малин, а куда-то в сторону.
— А мы-то уже считали, что ты снова пропадешь как минимум на полгода!
— Нет… Нет. — Малин ждала, когда же Ингрид объяснит, что с нею стряслось, но та молчала, рассеянно глядя на непрерывный поток пассажиров, текущий метрах в десяти от них. Наконец она заговорила:
— Я очень рада видеть тебя.
— Ты что-то хотела мне рассказать? — Малин пыталась взглянуть ей в глаза, но рассеянный взгляд Ингрид снова ускользнул от нее. — Пойдем куда-нибудь? — предложила она. — Здесь очень шумно. У тебя много вещей с собой?
— Нет, только эта сумка, — Ингрид кивнула на замшевый планшет, подобранный в тон ее бежевой куртке, и стала собираться.
Откинув крышку планшета, она положила в него косметичку, и в том же отделении Малин успела заметить белую коробочку с надписью “Искадор”. Пока они брели по Кларабергсгатан, девушка все пыталась вспомнить — где она уже слышала это звучное слово. На углу с Дроттнинг она остановилась, потому что догадка яркой вспышкой сверкнула перед нею: тетя Илзе, рак… И антропософское общество, которое пыталось лечить ее своими средствами.
Она быстро догнала ушедшую вперед Ингрид, которая даже не заметила, что ее спутница остановилась. Неужели все так плохо? — лихорадочно думала Малин. Да, конечно, Ингрид выглядела очень усталой, но ведь она не выглядела больной!.. Поравнявшись с подругой, Малин взяла ее под руку.
— Может быть, ты все-таки расскажешь мне…
Ингрид заговорила почти одновременно с нею:
— О Господи, Малин, что тут рассказывать?! Я полюбила человека и не представляю без него своей жизни, а он смертельно болен! — Она и не пыталась остановить слезы, которые уже катились по щекам.
Малин молчала. Что тут скажешь, чем поможешь?
— Это все так ужасно, я не могу тебе передать… Я купила новое средство, “Искадор”. Ты, наверное, и не слышала о таком.
— Почему же не слышала? — Заметив изумленный взгляд подруги, Малин усадила ее на освободившуюся скамейку в сквере перед церковью Святой Клары, куда они не сговариваясь свернули. — Это экстракт омелы. Врачи, которые являются сторонниками антропософского метода лечения, полагают, что это сильнодействующее гомеопатическое средство…
— А на самом деле? — Ингрид подалась к ней в надежде услышать то, чего не могла пообещать ей подруга.
— Трудно сказать… — Малин решила честно рассказать все, что знает. — Когда болела моя тетя Илзе, ей делали инъекции “Искадора”. Ее муж, дядя Ларс, изучал все выпуски медицинских журналов, где хоть как-то затрагивалась эта тема. Но, вообще-то, всех антропософов он считал шарлатанами. В журналах писали самые разные вещи: в одних — что это средство применять нельзя, в других приводили истории болезней тех, кто с его помощью полностью вылечился… Но большинство считало, что “Искадор” и не вреден и не полезен. Правда, если больной верит в него, то это может поддержать его жизненный тонус…
— А твоя тетя?..
— Она умерла, хоть и уверяла, что чувствует, как омела ей помогает. Впрочем, она начала принимать “Искадор”, когда все было уже совершенно безнадежно. — Малин замолчала, понимая, что у Ингрид стало на одну иллюзию меньше.
Но кто он, этот человек, из-за которого так страдает ее подруга, редко воспринимавшая мужчин всерьез? Малин было очень жаль Ингрид, но она понимала, что не рассказать про тетю Илзе было бы нечестно. Зачем подогревать бессмысленную надежду, которая неминуемо обернется разочарованием? Конечно, она могла бы просто промолчать… Но тогда Ингрид потратила бы много времени, выискивая по библиотекам специальные медицинские статьи и выслушивая туманные рассуждения специалистов — Малин помнила, как проходил эти адовы круги дядя Ларс.
— Кто он? — спросила Малин.
— Прости, мне трудно говорить об этом… Как-нибудь в другой раз. — Ингрид плотно сжала губы, с трудом сдерживая рыдание, которое готово уже было сорваться. Прикрыв глаза рукой и глубоко вздохнув, она добавила: — Он будет ждать меня завтра, и я должна быть такой же, как всегда. Зачем добавлять ему еще и моих собственных страданий?
Малин представила себе этот мучительный спектакль, который длится, видимо, уже несколько недель: ее подруга приходит на свидание с обреченным на скорую смерть человеком, ведя себя, “как всегда”, беззаботно. Она развлекает его, боясь хоть словом обмолвиться о будущем, потому что его не будет, да и настоящее готово вот-вот оборваться.
— Мне пора, — Ингрид легко поднялась со скамейки. — Я должна зайти к одному доктору.
Поцеловав Малин, она пошла к выходу из сквера, по-балетному ставя ноги в высоких замшевых ботинках. “Спектакль одного актера”, — подумала Малин, глядя ей вслед. Такое никому не под силу, если не делать в антрактах хоть каких-то, пусть отчаянных и бессмысленных, попыток спасти человека, ради которого этот спектакль разыгрывается.
Когда идеально прямая спина Ингрид исчезла за спинами других прохожих, Малин еще некоторое время посидела на скамейке, осмысливая перемены, произошедшие с подругой. “Снежная королева, прежде лишь поддерживавшая светскую беседу с жизнью, теперь сошлась с нею накоротке, — подумала девушка. — Как ужасно, что эта встреча с настоящим так мучительна”.
Малин поймала себя на том, что в ее голове крутится латинское название — Viscum album. Что это? Это как-то связано с тем, о чем они только что говорили… Ну разумеется — это же научное название омелы! Она вспомнила, как дядя Ларс, прочтя очередную статью, рассказывал, что целебные свойства омелы — так считают антропософы — зависят от дерева, на котором она паразитирует.
Омела — сначала всего лишь маленький слабый росток, незаметный паразит, источник ложной надежды… Для нее почти нет места, но она укореняется и растет, и не замечать ее роста — значит, не думать о будущем.