Танец страсти
Перед глазами Малин вновь появилось серое лицо человека, привязанного к дереву. Какая мрачная картина… Вместо того, чтобы развеяться, она, похоже, окончательно испортила себе день. Может, все-таки посмотреть музей? Малин стала припоминать то, что о нем знала: полумрак, рассохшиеся деревянные фигуры, загадочная атмосфера… Корабль, словно дерево, вокруг которого по чьей-то прихоти возвели строительные леса, пронизывает все этажи насквозь: уходит килем под землю и прорастает к последним этажам тремя массивными мачтами. Вряд ли это зрелище способно кого-нибудь развеселить. Но, во всяком случае, хуже уже не будет.
Высокая стеклянная дверь музея выглядела почти зазывно. Так и должно быть, усмехнулась девушка, все-таки “Васа” — главный аттракцион на острове, а может быть, и во всем городе. Миновав многочисленные переборки, отделяющие вход от основного зала, Малин неожиданно оказалась в огромном аквариуме — во всяком случае, таким было ее первое ощущение: прозрачные стены здесь были всюду. Присутствие немногочисленных посетителей в этом стеклянном пространстве почти не ощущалось, и Малин даже подумала, что кроме нее здесь никого нет.
Странно, но корабль она заметила не сразу — он словно придвинулся к девушке, прежде дав ей почувствовать себя одинокой и незащищенной в бескрайнем поле наземного этажа… И лишь после этого угрюмо навис над нею всей своей темной резной поверхностью.
Малин подумала, что архитектор, проектировавший музей, наверняка когда-то делал декорации в театре — чем еще объяснить такие театральные эффекты? И тут же она вновь ощутила, как на нее накатывает неприятное оцепенение, предшествовавшее недавней фантазии. Чтобы избавиться от него, девушка быстро пересекла холл и вплотную подошла к ограде, за которой пол обрывался, уступая место сумрачной махине корабля.
Казалось, “Васа” не просто загораживал солнечный свет, проходивший сквозь прозрачный, похожий на витрину фасад музея — он словно сам распространял вокруг себя темноту. Судно было подсвечено: все детали, трещины в досках, украшения на дулах муляжных пушек были видны совершенно отчетливо, хотя от ограды, возле которой стояла девушка, до борта корабля оставалось приличное расстояние. Но законы физики словно бы не действовали здесь, уступив место каким-то другим, неизвестным законам. Малин видела все предметы вокруг себя, но ей казалось, что она утратила способность ориентироваться в пространстве: вот сейчас она оторвет руки от ограды и полетит вниз, где под килем корабля сгущается мрак, — взглянув туда, она почувствовала приступ дурноты и крепко схватилась за ограду.
Некоторое время она шла вдоль ограды, держась за нее и оставляя справа от себя какие-то стенды, все больше напоминавшие ей передвижные задники из спектакля по пьесе Тома Стоппарда[3]. Когда ограда кончилась, Малин остановилась там, где начинался спуск на этаж ниже. Указатель гласил, что там располагаются временные выставки. Чувство дурноты, охватившее девушку, отступило так же быстро, как и появилось.
Малин оглянулась на “Васу”. Отсюда можно было лучше рассмотреть весь корабль: открывался еще один ярус орудийных окошек и округлый бок, который, должно быть, располагался ниже ватерлинии. Вместо угрожающе растущего из пола чудовища перед Малин теперь был обычный старинный галеон, подобный тем, что она видела в учебниках истории.
Как много все-таки зависит от точки зрения, подумала она и вспомнила миниатюрные модели судов, которые ее сосед по дому Юхан, помешанный на морской истории, хранил в прозрачных пластмассовых коробочках. Заходя к Юхану в гости, Малин часто рассматривала его коллекцию, и ей всегда хотелось спустить эти стройные суденышки на воду, чтобы проверить, так ли они хорошо плавали, эти шхуны и фрегаты. Но стоило только взять продолговатую коробку с моделью в руки, как Юхан торопливо отбирал ее и засовывал куда-нибудь повыше, докуда Малин было не достать. И девушка, прекрасно зная, что имеет на соседа неограниченное влияние, не решалась потребовать от него такой большой жертвы.
Что ж, та двухпалубная модель, которая была сейчас перед нею, оказалась неудачной… Малин живо представила себе, как коронованный владелец “Васы” капризно морщится, узнав, что его самая большая игрушка утонула.
Она решила не спускаться вниз — обойти корабль со всех сторон можно было только на том этаже, где она находилась сейчас. В витрине справа располагались куклы в одеждах семнадцатого столетия. Точь-в-точь как в театре, отметила про себя Малин и пошла налево — туда, где резная корма “Васы” нависала почти над самой головой.
Несколько ярусов резных фигур на корме корабля выглядели головоломкой, и разобраться в ней мог только посвященный. Впрочем, о смысле некоторых статуй Малин догадывалась: величественный мужчина, которого коронуют два гигантских грифона, — это, вероятно, заказчик корабля, Густав II Адольф. Не составляло труда узнать и два герба — династии Васа и национальный шведский над ним. Персонажи, находившиеся ниже, видимо, были взяты из античной мифологии, во всяком случае, несколько мужских фигур были определенно в римских доспехах.
Малин подошла поближе. Теперь ей были хорошо видны херувимы, поддерживающие герб королевской династии, а также воины по бокам от них. В отличие от своих соратников на нижних ярусах, эти шестеро воителей носили европейскую одежду — их оружие и шлемы относились ко времени постройки корабля. И в них не было той эпической картинности, которая обычно отличает аллегорические статуи. Малин видела усталые человеческие лица, и ей казалось, что из глубоких теней, которые образовывали впадины под шлемами, на нее устремлены грустные взгляды. Рассеянный свет оставлял глянцевый след на деревянных статуях, и невозможно было поверить, что они три века провели в воде.
Средний воин справа указывал рукой вверх, средний воин слева — вниз, и каждый из них держал в другой руке по свитку. Приглядевшись, Малин смогла прочитать, что в обоих свитках написано “смотри”. Она проследила направление руки правой статуи. Сначала девушка решила, что она указывает на Густава Адольфа. Но, мысленно продолжив линию руки, обнаружила, что та упирается в одну из небольших скульптур, поддерживающих грифонов вокруг короля.
Таких фигурок-масок на корме было множество. Они не походили на остальные статуи, как непохожи на благообразных святых химеры под куполом готического собора. Гримасничающие человеческие лица, карикатурные изображения животных расползлись по всей корме, прячась друг от друга за однообразными фигурами римских воителей. Волк, подставивший спину грифону, яростно вгрызался в большой шар под ногами короля. Он был меньше центральных фигур, но стоило Малин обратить на него внимание, как волк надолго приковал ее взгляд. Он словно обращал к ней свой злобный оскал, и девушка боялась отвести от него глаза, как от живой разъяренной собаки. В этой деревянной фигуре было что-то, что вызывало безотчетный страх и вместе с тем заставляло неотрывно следить за нею. Словно вот-вот что-то должно случиться, а стоит отвернуться — и все непоправимо изменится.
Почувствовав озноб, словно от внезапного сквозняка, Малин оглянулась. Все было по-прежнему: стенды с набранными крупным шрифтом текстами, повествовавшими о людях в высоких шляпах, чьи портреты висели тут же; рассохшиеся кусочки дерева, которые были когда-то фрагментами скульптур… У нее за спиной не было никаких дверей, откуда мог подуть ветер.
Нижний ряд, на который показывал второй воин-европеец, казался более ветхим, чем остальные. Все фигуры здесь были повреждены, а у некоторых одежда и даже сами позы лишь угадывались. И было в них что-то такое, что совсем не соответствовало всей парадной претенциозности “Васы” — то ли эта потрепанность, то ли уныло опущенные головы статуй. Если воины на верхних ярусах флагмана выглядели отправляющимися в поход, то эти были солдатами, вернувшимися из похода, в котором им пришлось перенести немало лишений. Малин пыталась представить себе, были ли они усталыми победителями или разочарованными побежденными. Ей казалось, что в их облике скрывается что-то очень важное, и ей обязательно нужно это понять…