#Поколение справедливости
– А ты знаешь? Как здесь все работает?
Очередной смешок.
– Иначе бы меня здесь не было.
– Ты не стала им помогать. Близнецы не знают о тебе, – медленно говорю я. – Никто… никто не знает о тебе.
– Зачем мне было обнаруживать себя? – искренне удивляется малодушная. – Люди говорят множество интересных вещей, когда думают, что их некому услышать.
– Но ты заговорила со мной.
Молчание длится ровно столько, что я успеваю трижды пожалеть о сказанном и испугаться, что малодушная опять отключилась.
– Ты плакала, – наконец отвечает она едва слышно. – А я… Я не из тех, кто остается в стороне, если способен прийти на помощь. Не могу просто наблюдать за тем, как кто-то плачет.
Кровь приливает к лицу. Я так и предполагала, что малодушная выдала себя только потому, что пожалела меня, но сейчас я как никогда понимаю Кондора, который вышел из себя во время нашего последнего разговора; теперь и мне знакомо жгучее чувство, приходящее вместе с напоминанием о моменте слабости.
«Ту мирную жизнь, от которой вы сбежали в антитеррористический отряд?»
Ослепленная обидой, я бросила эти слова в лицо Кондору, даже не думая о том, что говорю. Я не имела права обращать против него слова, услышанные в тот день, ведь тогда Кондор открылся мне, рассказав намного больше, чем хотел бы рассказать кому-либо, – но только потому, что там был профайлер, Агата, которая одним своим присутствием вывернула его память наизнанку.
Один удар от того, кого считаешь если не другом, то союзником, ранит сильнее десяти ударов врага.
Малодушная – враг. Должна им быть. Но почему я не чувствую ни капли враждебности с ее стороны? В ее голосе нет ни настороженности, ни опаски – лишь сочувствие и легкое любопытство.
– Извини, если задела. – Голос малодушной едва слышен. – Думаю, на этом наш разговор стоит закончить.
– Подожди! – восклицаю я, но она успевает отключиться.
Я упустила ее.
#Глава 2
Константину всего лишь двадцать семь, а на его сером отглаженном жилете уже красуется эмблема Главного доктора Корпуса. Но это лишь формальность, ведь на самом деле он Главный доктор для всего Свободного Арголиса. Нападение на город застало нас в научном центре, поэтому среди Нулевого поколения есть и врачи, много врачей – но только у Константина есть очень важное Знание, которым больше не владеет никто. Он не просто доктор, а хирург, единственный хирург в Свободном Арголисе. Это Знание досталось ему от дяди, который умер несколько лет назад, и Константину пришлось занять его место. Для Корпуса он всего лишь выполняет настройку лечебных модулей и руководит плановыми осмотрами, главные же его пациенты – это Нулевое поколение, которые такие же Несовместимые, как и я.
Они редко здесь появляются, но им и незачем, ведь уровень Нулевого поколения находится прямо над нами, и там оборудован собственный медблок, который Константин регулярно навещает. О нем я узнаю из разговора Константина с немолодой женщиной; резкая боль в шее заставила ее спуститься сюда, не дожидаясь очередного визита доктора. Осматривая ее, Константин терпеливо отвечает на вопросы, которые явно звучат не в первый раз: да, приходится работать на техническом уровне, нет, я не могу покинуть этот уровень насовсем, ведь для склада лекарств и для медицинской техники нужна непрерывная подача энергии, а на этом уровне есть резервный генератор, Советник Анна, вы же и сами это знаете, следующий уровень с автономным электроснабжением – это зал Ускорения, а до него вам добираться будет еще сложнее, у вас снова воспаление мышц, держите мазь и наконец-таки отрегулируйте у себя вентиляцию, чтобы ваша шея больше не страдала; нет, простите, с этим я уже помочь не смогу, вам стоит обратиться к ремонтникам.
Советник Анна.
У меня вырывается смешок, и я поспешно закрываю рот рукой: от рабочего места Константина меня отделяет лишь тонкая ширма. Советник Анна. Это она ополчилась против Кондора и стала распускать про него слухи после того, как он отказался распивать с ней чаи в приватной обстановке. Берегитесь, доктор.
«Повезло же этим Ускоренным, никаких проблем…» – тяжело вздыхает Советник Анна, покидая медблок.
Повезло ли?
Два часа – именно столько понадобилось Альме, чтобы срастить в модуле ноги, сломанные на неудачной тренировке. Два месяца – столько, если не больше, понадобится мне и любому другому человеку, который не подвергался Ускорению и поэтому не смог получить профиль совместимости для лечебного модуля. Благодаря технологиям погибшего Терраполиса Ускоренные срезают путь везде, где это возможно, и даже первые четырнадцать лет жизни проносятся для них всего лишь за два месяца.
Все свои девятнадцать лет я прожила день за днем и сейчас впервые сожалею об этом так сильно. Думая о том, каково это – быть Ускоренной, я порой даже радовалась, что оказалась слишком взрослой для программы. У меня остались обрывки воспоминаний о той, прежней жизни, и самое главное, самое ценное из них – мама; я могу вспомнить ее рядом со мной в научном центре, я могу вспомнить ее здесь, уже силентом…
Я могу вспомнить день, когда ее не стало.
Появись я на свет на пару лет позже, будь совсем младенцем, когда мы попали сюда, – меня бы поместили в Ожидание, потом отправили бы на Ускорение… И не было бы этих воспоминаний. Я могла и вовсе лишиться прошлого, – как те дети, ускоренные уже после Бунта малодушных, чьи личные файлы в своем большинстве повреждены.
Бунт малодушных случился на девятом году существования Свободного Арголиса, семь лет назад. Мне тогда было двенадцать. А были ли дети среди сбежавших малодушных? Голос, звучащий из динамиков в «комнате видеонаблюдения», явно принадлежит девушке не младше меня. Интересно, она из тех, кто сбежал во время Бунта, или же из числа перебежчиков, о которых говорил Кондор? Она Ускоренная? Или же…
Она может быть одной из Несовместимых. Если она не подвергалась Ускорению, то я ведь могу знать ее, по Школе… Может, мы вместе учились? Она увидела меня здесь, узнала и поэтому решила помочь?
– Кос, нужна твоя помощь! – Я вздрагиваю всем телом, когда чей-то возглас выдергивает меня из размышлений.
Скрежет отодвигаемого стула – Константин резко встает из-за рабочего стола. Слышу шум, но ничего не вижу: если раньше кровати пациентов отделялись от рабочего места Константина старинной резной ширмой, сквозь которую можно было что-то увидеть, то теперь на ее месте стоит тканевая ширма, высокая и даже не пропускающая свет. Я откидываюсь на подушке, сожалея, что ширма стоит слишком далеко для того, чтобы я могла дотянуться и отодвинуть ее.
– Ты в порядке? – Это голос Константина, и он… Он взволнован? Это на него не похоже. – Что случилось?
– Фаррух – идиот. Вот что случилось. – В резком, сердитом ответе я узнаю капрала Линкольн.
Ширму наконец-то отодвигают, и я могу видеть, как два капрала, облаченные в форму с нашивками помощников Справедливости, затаскивают в медблок носилки, на которых лежит…
Профайлер. Худой парень с седыми волосами, на котором почему-то надет визор.
Скрестив руки на груди, Линкольн наблюдает за тем, как капралы перекладывают профайлера с носилок на кровать и уходят, не произнеся ни слова. Я же смотрю на руку в неаккуратно засученном рукаве белого свитера, которая безвольно свешивается с кровати, почти касаясь пальцами пола. Ее бережно перехватывает за запястье одна из ассистенток Константина, которые вдвоем внезапно материализуются рядом с кроватью, – я даже не слышала, как они вошли.
– Он без браслета, – замечает ассистентка, вопросительно глядя на Константина, а я понимаю, что прежде не слышала ее голоса.
– Это произошло во время активации? – Обращаясь к Линкольн, Константин наклоняется над профайлером, защелкивая на его руке собственный браслет. Девушка качает головой с мрачным выражением лица.
– Уже после. Фаррух додумался перевозить его в одном лифте со свежим силентом. – Линкольн закатывает глаза, увидев явное непонимание на лице Константина. – Позавчера казнили малодушную. Что, опять все пропускаешь?