Кофе французской обжарки (ЛП)

Она протянула ему руку.
— Газель? Неужели? Наверное, это самое приятное, что ты мне когда-либо говорил.
Он дернул ее за руку.
— Эй! — Довольно высокая она упала неэлегантной грудой рядом с ним.
— Если ты думаешь, что это самое приятное, что я тебе когда-либо говорил, то мне определенно нужно больше работать над этим. — Он нависал над ней.
Ее губы приоткрылись от удивления, когда он поцеловал ее. Долго, глубоко и горячо, его сердце колотилось от их соперничества и от того, насколько сильно он ее хотел. Она обхватила его руками в перчатках. В спортивных костюмах он не мог прикоснуться к ее телу, о котором мечтал, поэтому сосредоточился на поцелуе, решив целовать ее до потери сознания. Его тело уютно устроилось между ее разведенных ног, его бедра терлись о нее, костюмы царапались друг о друга. Он втянул ее язык в рот, услышав, как она застонала.
Она задрала голову, он поцеловал ее подбородок. Запечатлев поцелуй, он спустился ниже, проведя языком по обнаженной коже поверх ее желтого шарфа. Ее губы блестели на солнце, отчего он стал сосать ее нижнюю губу. Своими изящными пальцами она поглаживала волосы у него на затылке, пока их языки танцевали друг с другом. Она провела рукой по его спине вниз, потом вверх, заставляя бурлить его кровь, но потом он ощутил холодный снег у себя на шеи. И отпрянул назад.
— Черт, холодно.
Ее смех вырвался наружу, он стянул перчатку и вытащил снег. И обернулся к ней, у него перехватило дыхание. Она была похожа на зимнюю богиню, лежащую на снегу — гибкая, высокая, с рыжими волосами, выбившимися из-под желтой шапки, с распухшими от поцелуев губами.
— Ты такая красивая.
Улыбка, которая ему так нравилась, поблекла.
— Ты никогда такого не говорил.
Да, потому что, повзрослев, он не хотел и боялся ее потерять. Она была якорем в его жизни. А по безобразному разводу своих родителей, он понял, что романтические отношения могут принести боль.
Острое, как бритва, чувство вины всколыхнулось в нем. Он натянул перчатку, затем склонился над ней, поправляя темные очки. Но ей было важно увидеть его глаза.
— Может, я этого и не говорил, но всегда так думал.
— Я рада, — сказала она тихим голосом, который сообщил ему, что она не верит, не совсем верит. — Ну что, устроим пикник того, что ты не успел раздавать?
— Я сделал только макароны с сыром. — Он оттолкнулся от земли, встав, помог ей подняться. — Давай поедим.
Они стряхнули друг с друга снег и покатились на лыжах к тому месту, которое он выбрал для пикника. Она сняла лыжи, воткнув их в снег. Он последовал ее примеру, медленно перебирая ногами по снегу, сняв рюкзак и пытаясь остыть.
Пока Джилл делала свои дела за деревьями, он расстелил на валуне белое полотенце. У него не было ни свечей, ни цветов, но он мог ее сытно накормить. Он открыл бутылку шампанского, налил два прозрачных пластиковых бокала, поставив бутылку в снег. Снег захрустел, говоря о ее возвращении.
— Ты соврал! Макароны с сыром, блин. Это шампанское? — Она пробралась по снегу и опустилась рядом.
— Как будто я приготовлю тебе макароны с сыром. Господи, Джилл, за кого ты меня принимаешь?
Она поцеловала его.
— Гений. О, я обожаю тапас! А это что? Маринованные грибы, чоризо и оливки. О Боже, это севиче?
— Его нужно есть холодным.
— Скажи мне, что это Ман-чэнго, — заявила она, запихивая в рот кусок хлеба. — Да.
— Если ты имеешь в виду сыр, то это Манчего.
— Мы с Джеммой... называли его Ман-чэнго.
Ах, это ее убийственное чувство юмора. Разве он всегда не любил ее чувство юмора?
— Но почему?
— Потому что это более смешной вариант… безумный. — Она снова поцеловала его, на этот раз сильнее. — Ты сделал все это для меня?
— Конечно.
Она сняла темные очки. Ее зеленые глаза были красивее пышных сосен, вьющихся по склону горы. Его сердце дрогнуло, и ему показалось, что оно выпало у него из груди. Он не хотел отрывать от нее глаз. Он понял, что может смотреть на нее вечно.
Его внутренности затряслись. Боже, он так не хотел портить отношения между ними. А после разрыва родителей он был не уверен, что сможет с кем-то создать семью. Даже с ней. Пора произнести тост, решил он, хватая стакан и проклиная себя за то, что в такой момент думает о своих родителях.
— За нас, — сказал он, потому что все романтические слова улетучились из его головы.
Их бокалы глухо звякнули.
— За нас. — Она сделала глоток. — Ням-ням. Спасибо, Брай.
Он сунул в рот оливку, нервничая. Их отношения вызывали в нем гораздо более сильные чувства, чем он был готов. Разве он не расстался совсем недавно с безумными отношениями? С той, что поглотила, пережевала и выплюнула. Ему нравилось быть с Джилл, когда она так смотрела на него... она всегда так смотрела на него, будто он был для нее всем и мог делать все что угодно.
Он не мог быть ее героем.
Он не был героем по жизни.
Разве он не доказал это в Нью-Йорке?
Она начала есть, жестикулируя руками. Все, что она говорила, шло от чистого сердца. Боже, он не хотел причинять ей боль, не имея возможности дать ей все то, чего она хотела.
На соседнем дереве закудахтала голубая сойка, белки гонялись друг за другом, перепрыгивая с ветки на ветку. Время от времени, пока она ела и пила шампанское, с ее губ срывались стоны. Он ел молча. Он слишком возбудился. Это был День Святого Валентина, ради всего святого. Завтра он почувствует себя лучше.
Он скормил ей еще тапас. Отпил еще шампанского. Они поели. Сделали несколько снимков друг друга, затем один вместе. Он отложил остатки еды и посуду в сторону. Она, казалось, естественно после их трапезы положила голову ему на грудь, они оба смотрели вдаль на долину.
Тишина нервировала его. Находиться рядом с Джилл и не слышать ее постоянных разговоров — было в новинку. Часть его хотела поговорить о чем угодно и обо всем, чтобы снять напряжение.
Когда она повернула голову и встретилась с его взглядом, у него перехватило дыхание. Он мог утонуть в ее сияющих зеленых глазах. Он прижал ладонь к ее щеке. Но утонуть в ее глазах было слишком страшно. Он готов был пробираться только вброд.
Напряжение в его груди не ослабевало, он прижался губами к ее губам, как будто это было самой естественной вещью в мире.
***
Джилл не закрывала глаз, пока он целовал ее, проводя пальцем по его темным бровям и высоким скулам. Есть ли что-нибудь более дорогое для нее? Разве она не скучала по его лицу?
Он прикусывал ее губу, проводя языком, заставляя ее сердце петь. Ее кровь кипела. Она потянула его за нижнюю губу зубами, когда он уложил ее на спину.
— Ты хоть представляешь, как сильно я хочу поцеловать твою грудь прямо сейчас?
Она резко вдохнула. Внутри все сжалось.
— Ну, на солнце довольно тепло. Пока ты прикрываешь меня собой, я могу предоставить тебе свою грудь.
Он потянул за ее молнию на спортивном костюме.
— Боишься солнечного ожога?
Она помогла ему задрать рубашку.
— Мы с Джеммой как-то позагорали топлес, когда были подростками. Ты даже не представляешь, как это было потом больно.
Ее сосок напрягся.
— Ты имеешь в виду здесь?
— Да.
Он встретил ее пристальный взгляд.
— Чего ты хочешь? Скажи мне.
Озвучивать свои желания было новым, неловким и... немного возбуждающим.
— Я хочу, чтобы ты... поцеловал мне грудь.
Его губы приподнялись.
— Я тоже, — пробормотал он, наклонив голову и взяв ее сосок своими прекрасными губами.
Ее спина выгнулась. Солнце грело лицо, а его губы и рот вызывали жар во всем теле. Он целовал ее грудь, пока соски не стали твердыми, заныв. Подул холодный ветер, отчего соски сжались еще сильнее.
Она не могла сдержать свои тихие стоны. Холодной воздух, потом его горячий рот, а затем холодный воздух и опять. Она чувствовала и горела не только от воздействия природы.
Она вся напряглась под ним, как только он скользнул ладонями вниз по ее бедрам и просунул руки в ее спортивные штаны, замерла. Ожидая его прикосновений, чувствуя, его приближение. Его губы нежно коснулись ее груди, рука внутри штанов замерла, словно он ожидал от нее знак. Она обвила руками его шею, толкнувшись вперед. Его пальцы двинулись вниз, прочертив V-образную линию бедер до паха, его прикосновения были нежными, как взмах перышка. Ее бедра дернулись, он усилил ласку, скользнув одним пальцем внутрь.