Обжигающий след. Потерянные
– …Спору нет. Но тогда как быть с покупкой лошадей, Лазар?
Отец повернул голову, и Тиса увидела Кубача. Шевельнулись губы, и родной голос ответил:
– Купим, когда «убыточные» деньги придут.
– Как пить дать не дождемся, – фыркнул в длинные усы Кубач. – Будто ты их не знаешь?
– Главвэй Демьян Невзоров заверил, что возмещение будет.
– Да-а? – удивился Кубач. – Он так и сказал? А когда, не уточнил? Ну коли так, то авось и пошевелятся. Хотя даже с пинком, помяни мое слово, хорошо, если к весне очухаются да пришлют кого к нам.
Разговор продолжился, и Тиса какое-то время еще слушала родной голос, затем вынырнула из видения.
Слава Единому, отец в порядке, в отличие от нее. Произнесенное им имя вэйна вновь заставило вспомнить того, кого она пыталась забыть. Настроение тут же сползло к ножке козетки, а из горла вырвался вздох. И все же усилия последних недель не прошли даром – она уже не чувствовала себя абсолютно несчастной, как раньше, и даже в какой-то мере с благодарностью и смирением начала воспринимать прочно залегшую на дно сердца боль. Тиса поднялась, прошла к саквояжу и раскрыла его. Разложив в шкафу свои немногочисленные вещи, она аккуратно вынула из сумки тяжелую толстую книгу. Возможно, кто-то удивился бы тому, что молодая женщина вместо дополнительных пар платьев, туфель и чулок потащила в дальний путь пудовый философский трактат об истине. Любая нормальная девушка предпочла бы книге одежду, но она себя к нормальным давно не причисляла.
Тиса обняла трактат и прижалась к ребру обложки подбородком. Так случилось, что за последние недели эта книга стала для нее фундаментом морали, в которой, к ее радости, исключались любые лазейки для помилования лжи. Войнова поглаживала старый переплет, читала постулаты об истине и свидетельства губительности кривды и чувствовала, как выстраиваются в упорядоченную цепь ее смятенные мысли, уходят сомнения в правильности принятого решения, поднимается со дна души задремавшее было праведное негодование. Сейчас даже читать не пришлось, все нужные строки всплыли в памяти.
Девушка, не выпуская из рук трактат, уверенно легла на кровать. Давешняя боязнь смять покрывало бесследно исчезла.
Рич, Агап. На этот раз она пожелала увидеть их.
Нос защекотал запах дезинфицирующего раствора, которым Глафира мыла половицы в лечебном корпусе военной части. В старческих руках зеленела закупоренная пробкой бутыль с настойкой. Заскорузлые пальцы приклеили к стеклу бумажку с надписью «Настой каштановый от кровесгущения».
Лекарь оторвал взгляд от бутыли, и Тиса увидела Рича. Сумрак приемной не сумел скрыть блеск черных глаз юного оборотня.
– Я хочу найти наш табор, дед Агап, – заявил мальчишка. – Раз они не возвращаются, я сам их найду! Я теперь здоровый, я уже не маленький.
– Но и не взрослый, чтобы одному шастать по империи, – проворчал старик.
– Я ведь через лес, никто и не заметит. Вы же отпускали меня с Тисой Лазаровной?
– Так то ж с Тисой, – не сдавался Агап. – Одного не пущу, и даже не думай сбежать, уши откручу, не посмотрю, что оборотень!
Мальчишка повесил нос. И Тиса почувствовала, как лекарь беззвучно вздохнул.
– Ладно, будет тебе кручиниться. Придумаем что-нибудь, поедем вместе, коли придется, но одного не пущу, – уже мягче произнес старик и ободряюще сжал плечо Рича ладонью. Улыбка ребенка стала ему наградой.
Тиса очнулась от видения как раз вовремя. В дверь стучали. Случилась радость – ее приглашали в баню.
* * *После парной удалось заснуть на пару часов. Усталость одолела. И если бы не очередной стук в дверь, то девушка проспала бы до самого утра, блаженствуя от того, что наконец лежит с вытянутыми ногами. В тесной почтовой повозке о таком удовольствии можно было только мечтать.
Хозяева приглашали на ужин к шести часам.
Отказаться Тиса не решилась. Пришлось со вздохом вставать, расчесывать еще не до конца просохшие спутанные волосы, затем собирать их в тугой узел на затылке и закреплять шпильками и лентой. С одеждой мороки получилось не меньше – длинная юбка и блузка, которые она посчитала нужным надеть, выглядели настолько измятыми после саквояжа, будто ими конопатили сруб вместо пакли. Поиск гладильни в незнакомом доме занял время, оттого не успела явиться к ужину вовремя.
Когда девушка переступила порог трапезной, за большим овальным столом уже сидела знакомая ей компания. Во главе – хозяйская чета Отрубиных. Марья Станиславовна, необъятно-благодушная. По правую руку от нее ее благоверный супруг терзал ножиком свиную отбивную. Компаньонки Есения и Оливия бодро жевали, где-то растеряв былую вялость. С противоположной стороны стола на высоком деревянном троне восседал Санюша. Он дрыгал ножками, вертелся и удивительным образом не падал. Как позже выяснилось, стульчик имел вэйновский наклад – с него невозможно было упасть. При малыше хлопотала седая Дося. Нянька прибаутками уговаривала ребенка открыть ротик, чтобы успеть всунуть в него ложку овсянки.
Впрочем, в столовой имелось и новое лицо. Девушка лет восемнадцати, необычайно красивая. Она сидела по правую руку от его милости. Точеный профиль, розовые чувственные губки. Светлые локоны гордо покоились на высокой груди и отливали золотом в ровном свете дюжины вэйновских свечей, наполняющих настольный канделябр. Красавица имела схожие черты лица с хозяйкой дома и такую же белую, как у старшей Отрубиной, кожу, но в силу молодости еще гладкую и буквально излучающую здоровье. Тиса с сожалением подумала о том, что она сама никогда не выглядела настолько свежо.
– Вот, Лёвушка, это та девушка из Ижской губернии, о которой я тебе говорила, – Марья Станиславовна замедленным движением руки указала на опоздавшую к столу Тису. – Она поживет у нас.
Отрубин приподнял бесформенные брови, оглядел девушку с высоты своего положения и, так и быть, снисходительно кивнул.
– Полагаю, девица из приличной семьи? – спросил он, накалывая на двурогую вилку кусок отбивной. Тиса скорее угадала вопрос по губам, чем услышала.
– Можешь не опасаться, дорогой. Из вполне приличной, – ответила ему супруга в полный голос, отчего его милость поморщился. Недовольство супруга Марья Станиславовна даже не заметила. – Дочь капитана военной части, очень ответственная и благовоспитанная девушка. Присоединяйтесь к трапезе, милочка, не стесняйтесь.
Войнова вежливо улыбнулась. Приметив свободный прибор за столом, девушка опустилась на стул рядом с Есенией. К ней тут же подоспел с соусником слуга в белом накрахмаленном переднике и предложил откушать гусиный гуляш со спаржей. Тиса не стала упираться.
– Думаю, Лизоньке не помешает общество сверстницы, а то она уже совсем замалевалась в красной гостиной, – продолжала невозмутимо Отрубина. – Прости меня, моя душечка, – обратилась она к дочери. – Я безмерно люблю живопись, ты знаешь. Картины Розе, Ляпинского, Букина восхитительны. Когда я посетила музей Ладыни, это было истинное наслаждение. Какая «компузиция», какая утонченность мазка…
Далее последовало отступление в историю искусств. Компаньонки даже жевать перестали, рты раскрыли. Дося могла бы и им положить по ложке овсянки, те бы даже не заметили. А ведь действительно интересуются, подумала Тиса, и только они, пожалуй. Молодая Отрубина скучала, поглядывая в окошко, и разве что только не зевала. А отец семейства будто что-то подсчитывал в голове, кусал губы и давил вилкой горошины в салате.
– Не обессудь, детка, – Марья Станиславовна вернулась к тому, с чего, собственно, начала. – Все же я считаю, игра на пианино у тебя получается гораздо лучше, нежели малевание.
«Детка» нахмурила брови, изобразила на лице выражение непонятого таланта и заявила, что намерена дописать задуманный этюд во что бы то ни стало. Просто она еще не нашла нужную «компузицию».