Банда

— Понял, Саша.
— Что я забыл?
— Ты забыл пожелать трудовых успехов.
— Желаю вам трудовых успехов, — проговорил Заварзин без улыбки. — Чтоб “жигуленок” завтра был готов. Я пообещал человеку, он надеется. Клиентов подводить нельзя. Все. Прощаюсь. А ты держись, — он легонько толкнул Андрея в бок, но тот, не ожидая толчка, свалился на землю. — Да ну тебя в самом деле, — подхватил Андрея под мышки, Заварзин снова усадил его на табуретку.
— Ничего, мы его восстановим, — сказал Подгайцев. — Все будет в порядке.
— Поеду на разведку, — Заварзин поднялся. — Есть у меня люди в тех самых органах. Узнаю, как продвигается следствие, какие следы оставили доморощенные убийцы... Андрей, тебе ведь интересно, как идет следствие?
— Не знаю... Наверно.
— Если что-то серьезное — доложу. Если очень серьезное... Придется устранять опасность. Тогда с тебя причитается, слышишь? Нынче все денег стоит.
— Слышу.
— Я не злопамятный, но добрые обещания помню. Скажем так — я добропамятный. Все, что мне обещано, помню. Надеюсь и жду.
— Дождешься, — обронил Андрей.
— Это в каком смысле? — насторожился Заварзин.
— Все в том же, в добропамятном.
— А, тогда ладно. А то уж как-то угрожающе у тебя прозвучало... Или мне показалось?
— Мне ли еще угрожать? — усмехнулся Андрей, сразу почувствовав боль в губе. Он вылил в рот остатки водки и сморщился от жжения.
— Я тоже так думаю, — Заварзин вышел из тени на сильное полуденное солнце и зажмурился от удовольствия. — Держитесь, ребята, — раздались его слова откуда-то из слепящего сияния. — В любом случае я с вами. Михей вон знает, что это кое-что значит. Михей, объясни.
— Да, если Саша сказал, на него можно надеяться.
Я в этом убеждался не раз. Вы тоже убедитесь, если вам повезет.
— Пируйте, ребята, — сказал Заварзин. — Но не забывайтесь. И ты, Андрей, кончай кукситься. Проехали. Забудьте. Михей, проводи меня, — быстро и легко, несмотря на свой вес, Заварзин прошел к сверкающему перламутром “мерседесу”, соскользнул в раскрытую дверцу. Подгайцев подошел, склонился так, что виден был только его тощий зал в промасленных спецовочных штанах. — Как я? — спросил Заварзин. — Ничего.
— Да ты что! Малый театр! — шепотом восхитился Подгайцев.
— Гастроль удалась?
— Все отлично, Саша! Ты и сам видишь! Не знай я всего заранее, сам бы проглотил, не поперхнувшись.
Он просто обалдел от всего!
— Ну, ладно... Пока. Продолжай в том же духе.
— Да иначе уже и нельзя, — заверил Подгайцев.
— Но за ним приглядывай... Что-то в нем бродит... И не отпускай сегодня. Оставь на ночь — пусть посторожит.
— Все отлично, Саша. Ни пуха! Будут новости — звони.
"Мерседес” неслышно скользнул в ворота, развернулся в сторону города и резко рванул с места, скрывшись в клубах горячей, разогретой на солнце пыли. Через десять минут сверкающая зеленой искоркой машина нырнула в городские кварталы, а пыль все еще стояла над дорогой неподвижно и округло.
* * *
Когда Подгайцев вернулся к столу, ребята, до того молчавшие, оживились, снова почувствовав себя вправе говорить.
— Что он сказал? — спросил Махнач.
— Кто? — недоуменно поднял брови Подгайцев.
— Как кто? Заварзин!
— Какой Заварзин?
Махнач некоторое время смотрел на Подгайцева в полнейшем недоумении, но постепенно в его глазах возникало понимание происходящего.
— Все понял, Михей. Прошу прощения.
— Если понял, мотанись к холодильнику. Там должна остаться бутылка... Я вижу, вы не прочь пригубить еще по одной, а? Нет возражений? Да! Чуть не забыл... — Подгайцев вынул из кармана несколько пачек сторублевок в банковских упаковках. — Это аванс за сегодняшние волнения... Андрей, правда, поработал больше остальных, но мы ведь об этом не договаривались... Поэтому всем поровну, — Подгайцев перед каждым положил по пачке. — Вопросы есть?
— Кто платит? — спросил Андрей.
— Как всегда — заказчик. Еще что-нибудь? — в голосе Подгайцева прозвучали нотки, заставившие Андрея замолчать. — И правильно. Не надо лишних вопросов. Не надо лишних знаний. Не надо ничего лишнего. Мы хорошо сработали в прошлом месяце, считайте это премией. Болтать о ней не стоит, поскольку в наших отчетах она не проходит, Вовчик, а где же водка?
Махнач сорвался с места и исчез в дверях.
А Заварзин, въехав в город, направился к переговорному пункту. Остановив машину в тени больших тополей, вышел, небрежно бросив за собой дверцу, еще раз насладившись звуком, с которым она захлопнулась. Нет, это не дребезжащая дверца “запорожца”, в которую, кажется, насыпи обрезки жести, не жесткий сухой стук “жигулей”, не тяжелый грохот “Волги”, когда металл бьется о металл... Хлопок “мерседеса” был мягким, надежным, скрывающим и хранящим уют. Услышав его, не нужно перепроверять запор, тыкать ключ, поворачивать его, а затем снова дергать ручку. Нет, здесь требуется немногое — красиво выйти из машины, легонько толкнуть дверцу за спиной и, не ожидая хлопка, спокойно отправиться по своим делам.
Войдя в кабину, Заварзин набрал номер, оглянулся. Сквозь мутное несвежее стекло он не увидел ничего подозрительного. Переговорный пункт был попросту пуст — не находилось желающих в такую жару запираться в тесную кабину, в которой мгновенно покрываешься липким потом. Его звонка, видимо, ждали — трубку подняли тут же. Разговор получился недолгим, а многим он показался бы странным.
— Простите, — сказал Заварзин, — куда я попал?
— А куда вы звоните? — спросил напористый голос.
— Видите ли, я по делу...
— И как дела?
— Хорошо идут дела... Голова еще цела.
— С чем я вас и поздравляю! Внимательней набирайте номер!
— Виноват! Исправлюсь! — ответил Заварзин, но не было в его голосе ни смущения, ни растерянности. Повесив трубку, он вышел на улицу. Вокруг “мерседеса” толпились зеваки, заглядывали в кабину, любовались зелеными переливами. Заварзин не стал им мешать. Он постоял в сторонке, прошелся по улице и только потом, легонько раздвинул толпу у машины, уселся в желтое бархатное сиденье. Заварзин не торопился. Включил магнитофон, ткнул в узкую прорезь кассету, уменьшил звук и некоторое время сидел, откинувшись на спинку сиденья, бездумно и расслабленно. И только по двигающимся под закрытыми веками глазам можно было догадаться, что он видел в эти минуты что-то беспокойное, тревожащее. Минут через десять он включил неслышный мотор и тронул машину. Бросив взгляд в зеркало, удовлетворенно кивнул — восторженные зеваки обалдело смотрели ему вслед. Сверкающий под полуденным солнцем зеленый “мерседес” миновал перекресток, на котором произошло убийство. Ничто сейчас не напоминало о трагедии — асфальт был чист и сух, прохожие предпочитали затененную противоположную сторону улицы, лишь несколько человек толпились у киоска с мороженым. Заварзин, не замедляя скорости, проехал мимо, хотя на светофоре уже горел желтый. Постовой проводил его взглядом — он знал эту машину.
На пляж Заварзин успел как раз к назначенному времени — крупноватая девушка с короткой стрижкой уже сидела под грибком, с легким нетерпением оглядываясь по сторонам.
— А вот и я, — сказал Заварзин. — И почти без опоздания.
— На такой машине грешно опаздывать.
— Ох, не сглазь, Наташа! Ох, не сглазь! — Заварзин снял светлый пиджак, мимоходом коснувшись ее груди. — Ой! Что там у тебя? Ты что-то прячешь!
— Шарики! — легко ответила Наташа. — Теннисные шарики.
— Крупноваты для игры!
— Смотря для какой.
— Поиграем, тогда и разберемся, а? — он посмотрел исподлобья. — Не возражаешь?
— Поиграем. Вот жара немного спадет...
— Эх, дожить бы! — шутливо простонал Заварзин.
* * *
Пафнутьев разложил на столе фотографии, которые принес Худолей, и, не торопясь, рассматривал одну за другой. Снимки получились неплохими, даже на глянец эксперт не поскупился, что бывало с ним нечасто. Сам Худолей сидел тут же, закинув ногу на ногу так, что тощая выпиравшая коленка была видна во всех анатомических подробностях. Скучая, Худолей листал какой-то журнал, листал шумно, резко, словно его раздражала каждая страница и он торопился побыстрее ее перевернуть. Время от времени взглядывал на следователя, пытаясь понять его настроение.