Банда

Лариса вела себя послушно, не пытаясь ни противиться, ни возражать.
— Спасибо... Все хорошо... Я скоро приду в себя...
— Не беспокойтесь, — утешил Пафнутьев. — Вам надо отдохнуть, хорошо выспаться. И все станет на свои места.
— Да-да, конечно, — бормотала женщина заплетающимся языком. Мягкий диван, удобная поза, подушка под головой делали свое дело — она засыпала прямо на глазах. А когда Пафнутьев набросил на нее теплое мохнатое одеяло, Лариса тут же заснула. Он отошел в сторонку, сел в кресло. Прошло всего несколько минут и лицо Ларисы разгладилось, исчезло напряженное выражение. Ровное дыхание не оставляло сомнений — женщина крепко спала.
— Вот и хорошо, — пробормотал Пафнутьев, поднимаясь. В комнате ничто не привлекло его внимания, он лишь еще раз убедился — все вещи были явно повышенного качества. Если здесь жил водитель, то довольно необычный. Семейная кровать в залитой солнцем спальне вообще озадачила следователя — белая, с золотыми резными завитушками, покрытая желтой шелковой накидкой с громадными золотистыми розами, посверкивающими в солнечных квадратах от окна...
— Желтый — цвет разлуки, — пробормотал Пафнутьев и направился к столику, стоявшему в углу. Видимо, здесь готовила уроки дочка Пахомовых — он не видел другого места, где можно было бы присесть и что-то написать.
Стол был чист, но у самой стены стояла картонная коробка с письмами, открытками, счетами за телефонные разговоры... Пафнутьев присел и начал внимательно просматривать содержимое коробки. Если Пахомов отнес письмо в милицию, то вряд ли ему удалось с первой попытки изложить все, что он хотел, должны остаться заготовки, черновики... Если, конечно, никто не побывал здесь раньше. Но убийство произошло лишь сегодня утром... Пафнутьев перевернул коробку и высыпал все на стол.
— Слава тебе. Господи! — шепотом воскликнул он, увидев продолговатую бумажку — такие полоски из нескольких почтовых квитанций отрывают, когда человек отсылает письма сразу в несколько мест. Пафнутьев вчитался в адреса — прокуратура, редакция, какой-то контрольный орган... — Спасибо, Коля, ты продолжаешь действовать.
Квитанцию Пафнутьев сунул в карман, а остальные бумаги положил на место. Отошел, оглянулся — вроде, все, как прежде, явных следов не оставил.
Лариса спала. Обнаженная полноватая рука свесилась с дивна, на лице ее возникло скорбное выражение, она, кажется, легонько всхлипывала во сне. Пафнутьев осторожно завел руку под одеяло, поправил подушку, сбившуюся в сторону. “Красивая? — спросил он себя. — Как сказать.. Наверно, может эта женщина довести до неистовства. Не каждого, не всегда, но может... Впрочем, как сейчас шутят, плохих женщин не бывает, бывает мало водки..."
И еще знал Пафнутьев, что в каждом кругу людей складываются свои понятия о красоте, и женщины подстраиваются, подгоняют себя под те или иные требования. Вряд ли та же Лариса, работая, к примеру, в прокуратуре, стала бы делать такие тонкие изогнутые брови... А оказавшись в управлении торговли, сделала, и не ошиблась. Добилась и потрясла. Конечный результат, правда, оказался печальным, но это уже другое сработало... Хотя толчок, самый первый, неслышный, неприметный, возможно, дали именно брови, яркая помада, золотой перстень с розовым камнем или тем, что принято называть камнем — настоящих самоцветов такого размера и цвета в природе не бывает.
Полюбовавшись перстнем, Пафнутьев положил его на полку и вздрогнул от резко прозвучавшего телефонного звонка в прихожей — шли длинные с паузами звонки, кто-то пробивался из другого города. Поколебавшись, Пафнутьев взял трубку.
— Слушаю, — сказал он негромко, стараясь не разбудить хозяйку.
— Ларису мне, — произнес мужской голос с некоторым недовольством.
— Она плохо себя чувствует... Передать ей что-нибудь?
— Что значит, плохо чувствует? И к телефону подойти не может?
— Как вам сказать... Она недавно заснула...
— А кто это? С кем я разговариваю?
— Родственник, я только сегодня здесь оказался, — сказал Пафнутьев чистую правду. — А вы, простите, кто будете?
— Передайте Ларисе, что звонили из Сочи. Он знает. Скажите, что снова буду звонить.
— А вы знаете о несчастье? Сегодня случилось... — Пафнутьев хотел подольше послушать этот хрипловатый властный голос.
— Какое еще несчастье? — спросил мужчина после заминки. — Что вы имеет в виду?
— Дело в том, что убит Коля... Вы знакомы с Колей? Это ее муж... Он работал водителем... Извините, я не знаю вашего имени, как мне вас называть?
— Не надо меня никак называть. Передайте, что буду снова звонить. Вот и все.
— А как ей о вас сказать-то. — прикинулся Пафнутьев круглым дураком.
— Скажите, что был звонок из Сочи. Все. На том конце провода положили трубку и Пафнутьев услышал частые гудки отбоя. Но об был доволен этим кратким и вроде бы бестолковым разговором. Многое в нем звучало странно, во всяком случае озадачивало. Человек звонит в чужой дом, а говорит тоном недовольного хозяина. Ему сообщают о смерти знакомого, а он не высказывает ни малейшего интереса. Значит, знает об убийстве, но что-то заставляет его скрывать свое знание... И довольно забавно прозвучало в конце словечко “все”. Так закончить разговор мог человек, привыкший работать секретарем, который выполняет указания, сидит на телефоне, охраняя от разговоров ненужных, от просителей никчемных. Похоже, большой начальник звонил, — усмехнулся Пафнутьев. — А в Сочи в данное время находится только один начальник, который мог звонить Лариса Пахомовой в этот день — Илья Матвеевич Голдобов.
— Ну что ж, Илья Матвеевич, вот мы и познакомились, — подумал Пафнутьев, выходя из квартиры и старательно закрывая дверь. Старушки опять повернули к нему свои вопрошающие лица-подсолнухи и продолжали поворачивать, пока он проходил между скамейками. — “С нетерпением жду вашего возвращения с южных берегов, Илья Матвеевич, — продолжал Пафнутьев свой мысленный разговор с Голдобовым. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули и сможете выкроить часок, чтобы ответить на мои невинные вопросы. Заверяю вас, уважаемый Илья Матвеевич, что постараюсь подготовиться к встрече и сделаю все, чтобы наш разговор не оказался пустым. Водителя вашего “все-таки убили”, как выражается его жена, и мне любопытно, какими словами вы сами расскажете о столь печальном происшествии”.
Выйдя из затемненного двора на залитую солнцем улицу, Пафнутьев невольно зажмурился, привыкая к свету и зною, а заметив телефонную будку, направился к ней. Она стояла на самом солнцепеке и была настолько раскалена, что к ней нельзя было притронуться. Но автомат, как ни странно, работал и Пафнутьеву удалось связаться с прокуратурой.
— Леонард Леонидович? — почтительно произнес он, узнав голос Анцыферова. — Рад приветствовать вас в столь солнечный день! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
— Кончай трепаться. Что у тебя?
— Первые поиски и находки. Первые просьбы, Леонард..
— Слушаю тебя! Говори быстрее, у меня мало времени!
— Надо бы срочно установить прослушивание домашнего телефона Пахомовых. Прямо сейчас, Леонард.
— А основания? И потом — зачем? Что это даст?
— Дело в том, что сегодня, может быть, даже в ближайший час или два, жене Пахомова будет звонить Голдобов.
— Выразить соболезнование?
— Возможно. Но он, как мне кажется, скажет и нечто существенное.
— Павел! Причем здесь Голдобов? Он за тысячи километров, ведь не будешь же ты утверждать, что...
— Именно это я и буду утверждать, — твердо сказал Пафнутьев. — Пахомов, расстрелянный сегодня утром в центре города, долгие годы был не просто водителем Голдобова, но и его доверенным лицом, человеком, который знает все его тайные и явные деяния. А жена Пахомова, краса и гордость Управления торговли, была, как многие утверждают, любовницей Голдобова.
— И ты этому веришь? — рассмеялся Анцыферов, но как-то напряженно. — Надеюсь, ты не считаешь, что Голдобов стрелял из Сочи, да так метко, что...
— Остановись, Леонард. Ты поступишь так, как считаешь нужным. В течение ближайшего часа будет звонок от Голдобова. И я вполне официально прошу тебя установить прослушивание. Ты отказываешь мне, я правильно понимаю?