Интимные тайны

— Мне необходимо принять участие в экстренном селекторном совещании, могу я воспользоваться телефоном в твоем кабинете?
— Безусловно. Мог не спрашивать.
— Как жаль, что нам не удалось… вздремнуть, — посетовал он, направляясь к дому.
Оказавшись одна, Мэри решила отправиться в мастерскую. Там она села и серьезно задумалась о себе, Кейне и маленьком Бренте. Предстояла жизнь, сценарий которой был неизвестен. В детстве она играла роль непоседы, мятежного подростка, отверженной в своей семье, ее самолюбию льстило быть не похожей на скучных представителей клана Дюваллов.
Будучи начинающей художницей, Мэри ценила эксцентричность богемы, присущие ей экстравагантные безоглядность и смелость, фатализм суждений, поэтому, сойдясь с Кейном, она настолько увлеклась ролью блистательной любовницы аристократа, что ни на секунду не задумалась о возможных последствиях. Она слишком долго потакала своим капризам, оправдывая себя непониманием близких.
Сейчас рядом с нею человек, который стремится понять и принять ее. Но Мэри впервые в жизни сама не понимала, кто она. Знала, что переросла роли обиженного ребенка, богемной художницы, нещепетильной содержанки. Кем она стала? Неудачницей, обманувшей любимого человека и этим погубившей собственное дитя. Человеком, который должен доказывать, что имеет право носить фамилию своих родителей. Осознать это было мучительной необходимостью.
Мэри закрыла дверь на ключ и накинула рабочий халат. Переместив мольберт в центр мастерской, она подставила его под ясный полуденный свет, обильно втекавший сквозь высокие окна.
На холсте был набросок любимого лица. Она рисовала неподражаемые черты по памяти, каким и запомнила их три года назад. Теперь, вслед за временем, многое приходилось менять. К лучшему, думала Мэри.
Обмакивая кисть в краску и кладя филигранные мазки на холст, Мэри испытывала небывалое чувство, как если бы сызнова создавала своего любимого, влагая в него всю себя. Вновь разбередив незаживающую рану, Мэри искала способ запечатлеть их малыша на том же холсте, как бы дав ему новую, другую жизнь — жизнь в ярких красках.
Независимо от сознания сама сложилась композиция. Отчетливый полноцветный портрет Кейна контрастно проявлялся на размытом фоне женской фигуры и ангелоподобного младенца. Завершив финальный набросок, Мэри сквозь слезы оглядела весь холст. Семейный портрет, подумала она. Наивная нелепица, подумал сидящий глубоко внутри критик.
Не один час минул с тех пор, как она уединилась в мастерской. Стук в дверь вернул ее к реальности.
— Кто это? — вздрогнув, испуганным голосом крикнула Мэри.
— Я, — услышала она голос Кейна.
Мэри развернула мольберт холстом к стене и открыла дверь.
— Рисуешь? — Кейн провел рукой по ее щеке. Когда он отнял руку, она увидела кобальтовую краску на подушечке его пальца.
— Да! — рассмеялась она. — Должна закончить одно полотно, чтобы приступить к выполнению крупного заказа. Я, то есть Мэрибел Д., именно так я подписываю свои работы, обязалась сделать серию пейзажей — подобных тем парижским видам, которые ты видел в витрине галереи. Имей в виду, в Иствике никто не знает, что Мэрибел Д. — это Мэри Дювалл. Не выдавай меня.
— А тут, значит, твоя подпольная мастерская по изготовления шедевров. Понимаю. — Рассмеявшись, Кейн оглядел студию. — Позволишь посмотреть, над чем ты сейчас трудишься? — спросил он и решительно ступил в мастерскую.
Мэри остановила Кейна, взяв его руки в свои и удивляясь, как внезапно оставило ее намерение делить с этим человеком все без утайки.
— Это особая для меня картина. И мне бы не хотелось, чтобы ее кто-нибудь видел до завершения.
— Я не кто-нибудь. И зачем тебе вся эта конспирация? Слава гораздо лучше.
— Это глубоко личное. Я не желаю, чтобы горожане соотносили меня с моими работами. Я хочу быть для них только одной из Дюваллов.
— Но я-то знаю, кто ты на самом деле. — Настроение Кейна было приподнятое, и улыбка не сходила с его уст. — Покажи картину.
— Я сказала, она еще не закончена.
— Чем больше ты интригуешь, тем сильнее мне хочется на нее взглянуть. Просто покажи.
— Обычные наброски. Ничего толком. Я даже не уверена, стоило ли ее начинать, — сникла Мэри и пошатнулась. Кейн поддержал ее, испуганно спросив:
— Что с тобой?
Он взял ее на руки и понес прочь из мастерской. Мэри пришла в себя, но не стала открывать глаз. Она корила себя за трусость, из-за которой опять приходилось лгать Кейну. Раньше она лгала от обиды, гнева, растерянности, но считала себя смелой. Теперь же она лгала из-за опасения потерять Кейна и чувствовала себя подлой лицемеркой.
Кейн вызвал лимузин, и они отправились на бал. Мэри сидела бочком, с удовольствием наблюдала за Кейном и за тем, как он поигрывал кончиком своего галстука, завязанного безупречным узлом.
— Что ты делаешь? — весело спросила она.
— Считаешь, смокинг — подходящая одежда для такого случая?
— Если мужчина выглядит как агент 007 — это значит, что он одет соответственно любому случаю.
— Как Джеймс Бонд, говоришь? — ухмыльнулся польщенный Кейн.
— Другой вопрос, выгляжу ли я как девушка Бонда?
Он оценивающе посмотрел па нее, обхватил за шею, притянул к себе и легко коснулся ее губ. Она положила руки на его плечи, перекрестив расслабленные кисти у него за спиной.
К ней вернулось самообладание. Одеваясь к балу, она решила сразу по возвращении не только показать Кейну его портрет, ставший семейным, но и поведать о своей душевной боли.
— Итак, девушка Бонда? — Кейн протянул ей руку, когда шофер открыл дверцу лимузина, затем привычно, по-хозяйски, положил свою властную ладонь на ее бедро. Ее обнаженная спина красноречиво изогнулась.
— Ты уже знаешь, как проведешь этот вечер? Будешь общаться со знакомыми или потанцуем? — спросил Кейн, когда они входили в людное фойе.
— Мы обязательно потанцуем, но сначала я хочу поздороваться с Эбби. Пойду к ней. Принесешь мне что-нибудь выпить?
— Конечно. Мартини?
— Пожалуй. Надеюсь, мистер Бонд, по пути вы не подцепите красавицу злодейку, с которой мне придется бороться в последних кадрах фильма.
— Как можно, Мэри-Белл? Ты единственная красавица в моей жизни, — объявил Кейн.
— Я собираюсь свести тебя с ума, — шепнула по секрету Мэри.
— У тебя это отлично получается, — сказал он, и они разошлись в разные стороны. Кейн отправился к бару, Мэри — в сторону Эбби.
— Я думала, Люк будет с тобой, — сказала Мэри, имея в виду мужа подруги.
— Он где-то поблизости. Кого-то встретил. О чем-то разговаривает. Я не вмешиваюсь в его дела, — объяснила Эбби. — А где же Кейн?
— Он сейчас подойдет.
Эбби допила бокал шампанского и, кокетливым жестом просигналив ближайшему официанту, взяла с подноса еще один.
— Не люблю шампанское, — между прочим призналась Мэри.
— А я обожаю.
— Это заметно. Мы можем с тобой поговорить наедине?
— О чем? — жеманилась захмелевшая подруга.
Мэри понимала, что обстоятельства неподходящие, и все же заговорила, ведя Эбби за локоть в относительно тихий уголок:
— По поводу слухов, о которых ты мне рассказывала на днях.
— О каких слухах?
— Я хочу знать, от кого они исходят. Мне это необходимо, — шипела раздосадованная на ее непонятливость Мэри.
— Ах, ты об этом. Но, кажется, я все тебе рассказала. Или не все? — тщетно сосредоточивалась Эбби, отхлебывая глоток за глотком.
Мэри решительно отняла у нее полупустой бокал и приступила к допросу с пристрастием:
— Есть люди, которые могут использовать эту информацию против меня и Кейна. Мне нужно знать, расследовала ли твоя мать подробности его или моего прошлого, делала ли записи и где они сейчас?
— Мэри, ты меня пугаешь! — вскрикнула подруга и уже тише добавила: — В ее дневнике я про тебя ничего не читала.
Облегчение Мэри было неполным. Информация могла быть в рабочих записях не только дома, но и в редакции. Если похитили дневник, другие бумаги могли быть тоже украдены. Она вернула подруге бокал и продолжила: