Особые отношения

Я гребу в море, проплываю мимо двух молодых парней.
— Джерри, Эрк! — киваю им я.
Серфингисты, которые катаются на волнах осенью и зимой, — своего рода уникумы; мы в основном знаем друг друга, потому что немного найдется безумцев, готовых заниматься серфингом, когда температура воды десять градусов, а окружающего воздуха — всего пять. Я удачно выбрал время, чтобы удачно поймать хорошую двухметровую волну. Уже поймав ее, я вижу, как волна Эрка вздымается вертикально, но ему удается пролететь на гребне и не оказаться в воронке.
Я чувствую, как горят мои трицепсы, ощущаю знакомую леденящую головную боль от того, что в лицо плещет холодный манящий океан. Легче кивнуть другим, указывая на подходящую волну, и остаться ждать следующей, чем самому взобраться на доску.
— Ты уверен, дед?
Мне сорок лет. Не старый еще, но в мире серфингистов я — древний старик. «Вы еще поцелуете деда в задницу», — думаю я и решаю, что поймаю следующую волну и покажу этим молокососам, как плавают настоящие серферы.
Одно «но».
Только я выпрямился на доске и развернул парус, как неожиданно поскользнулся и упал на спину. Последнее, что я вижу, — это плоский остов своей доски, который обрушивается на меня с невероятной силой.
Когда я прихожу в себя, одна моя щека прижата к песку, а с головы сорван капюшон. На ветру мои мокрые волосы заледенели. Зрение медленно фокусируется на лице Джерри.
— Эй, Грэмпс, ты как? — спрашивает он. — Тебя сильно ударило по голове.
Я встаю, морщась от боли.
— Со мной все в порядке, — бормочу я.
— Хочешь, отвезем тебя в больницу, чтобы осмотрели врачи?
— Нет. — Я в синяках, у меня все болит, тело сотрясает крупная дрожь. — Который час?
Эрк отодвигает неопреновый край своего гидрокостюма, чтобы взглянуть на часы на руке.
— Десять минут восьмого.
Я катаюсь целый час?
— Черт! — ругаюсь я, пытаясь встать.
На мгновение земля уходит из-под ног. Эрк подхватывает меня, чтобы я не упал.
— Может быть, позвонить родным, знакомым? — спрашивает он.
Я не могу дать телефон своих помощников, потому что на зиму я всех уволил. Не могу дать номер Рейда с Лидди, потому что они думают, что я поехал встречать пастора. И номер Зои я назвать не могу, потому что подал на развод.
Я качаю головой, но не могу собраться с духом, чтобы произнести эти слова: «Некому звонить».
Эрк с Джерри удерживают меня, но я медленно направляюсь к грузовику. У меня на телефоне пятнадцать сообщений. Даже нет нужды прослушивать голосовую почту, чтобы узнать, что звонил Рейд и он в бешенстве.
Я перезваниваю ему.
— Рейд, — говорю я, — слушай, старина, мне очень жаль. Я только выехал на девяносто третье шоссе, как сломался грузовик. Я пытался дозвониться, но не было связи…
— Ты где?
— Жду эвакуатор, — солгал я. — Не знаю, сколько времени займет ремонт.
Рейд вздыхает.
— Я отправлю за пастором Клайвом лимузин, — говорит он. — Тебя подобрать по пути?
Не знаю, чем я заслужил такого брата, как Рейд. Я к тому, что другой уже давно бы вычеркнул меня из своей жизни.
— Сам доберусь, — отвечаю я.
Зои когда-то настаивала, чтобы я бросил серфинг. Она не понимала моего увлечения, не понимала, почему я не могу проехать мимо пляжа, когда на море волны. «Макс, пора взрослеть, — говорила она. — Какие могут быть дети, если ты сам еще ребенок?»
Неужели она права?
Во всем права?
Я представил себе, как шериф приезжает к ней домой. «Зои Бакстер?» — спросит он. Она кивнет. «Вам повестка». Потом он уйдет, а она останется стоять, сжимая в руках небольшой голубой конверт, — возможно, она знала, что рано или поздно это произойдет, но тем не менее это все равно как удар в спину.
Я сижу в грузовике, но меня продолжает бить дрожь, хотя я включил обогреватель на максимум. После колебания я протягиваю руку к бардачку. Там лежит бутылочка «Джагермейстера», исключительно для медицинских целей. Такое постоянно показывают в кино: человек с обморожением, например, упавший с моста в воду или слишком долго пробывший на холоде… они все сбиты с толку и трясутся от страха, пока не выпьют рюмочку, чтобы согреть кровь.
Один глоток — и они здоровы.
Два месяца спустя
Если бы не мусоровоз, я бы пропустил день суда.
Я, вздрогнув, просыпаюсь, когда слышу резкие звуки клаксона, вскакиваю и ударяюсь головой о крышу автомобиля. Мусоровоз сдает задом к мусорному контейнеру, у которого я припарковал машину, и поддевает его своими зубцами за металлические петли, чтобы поднять бак. Я понимаю одно: мусоровоз издает такие звуки, как будто настал чертов конец света.
Стекла в машине запотевают, я дрожу от холода, поэтому завожу мотор и включаю обогреватель стекол. Вот тут-то я и понимаю, что сейчас не шесть утра, как мне казалось, а восемь тридцать четыре.
Через двадцать шесть минут у меня бракоразводный процесс.
У меня, по всему выходит, не остается времени вернуться к Рейду и принять душ. К тому же придется побить мировой рекорд скорости, чтобы добраться до окружного суда Кента вовремя.
— Черт! — ругаюсь я под нос, разворачивая машину и срываясь со стоянки какого-то банка, где я, по всей видимости, уснул вчера ночью. Тут за углом ирландский паб, он работает до трех утра. Я смутно помню компанию парней, которые устраивали мальчишник; меня пригласили выпить с ними текилы.
К счастью, еще не выпал снег, поэтому и грузовик не перевернулся на шоссе. Я паркуюсь в неположенном месте, тут и парковаться-то запрещено (не очень умный поступок рядом с судом, но что мне остается делать?), и вбегаю как угорелый в здание суда.
— Простите, — бормочу я.
Моя голова раскалывается, пока я бегу по лестнице в зал заседания, где председательствует судья Мейерс. Налетаю на женщину с двумя детьми и адвоката, который изучает дело.
— Прошу прощения… простите…
Опускаюсь на скамью в последнем ряду. Я истекаю пóтом, рубашка торчит из брюк. У меня не было времени, чтобы побриться. Даже просто умыться. Я нюхаю свои рукава, от которых пахнет вчерашней вечеринкой.
Когда я вновь поднимаю голову, то замечаю ее недоуменный взгляд.
Зои выглядит так, как будто она все эти семьдесят семь дней тоже не спала. Под глазами черные круги. Она такая худенькая. Ей достаточно одного взгляда на мое лицо, волосы, одежду — и она все понимает. Она знает, чем я занимался.
Она отворачивается и смотрит прямо перед собой.
Я чувствую, как эта неприязнь прожгла в моей груди дыру. Единственное, к чему я всегда стремился, — быть достойным Зои, но все испортил. Я не мог дать ей детей, о которых она мечтала. Не мог дать ей ту жизнь, которую она заслуживала. Я не тот мужчина, которого она себе придумала.
Встает секретарь и начинает зачитывать список:
— Маллой против Маллой.
Поднимается адвокат.
— Мы готовы, Ваша честь, можем начать слушания.
— Джоунс против Джоунс?
Встает еще один адвокат.
— В принципе готовы.
— Кейзен против Кейзен?
— Ваша честь, прошу назначить новую дату слушания. Например, восемнадцатое декабря.
— Горовиц против Горовиц, — продолжает зачитывать секретарь.
— У меня ходатайство, Ваша честь, — отвечает очередной адвокат. — Я могу подойти?
— Бакстер против Бакстер?
Я не сразу понимаю, что секретарь называет мое имя.
— Да, — говорю я, вставая.
Зои тоже встает, как будто нас через зал связывает некая нить.
— Здесь, — отвечаю я, — присутствует.
— Вы сами будете представлять свои интересы, сэр? — интересуется судья Мейерс.
— Да, — отвечаю я.
— Ваша жена здесь?
Зои откашливается.
— Да.
— Вы сами будете представлять свои интересы, миссис? — задает вопрос судья.
— Да, — говорит Зои.
— Вы готовы сегодня начать бракоразводный процесс?
Я киваю. На Зои я не смотрю, чтобы не видеть, кивает ли она.