Запах соли, крики птиц

Поэтому Эрика начала поиски новых идей, реального убийства, интересного с психологической точки зрения, из которого, как ей казалось, сможет вырасти хорошая книга. После двух предыдущих романов ей несколько досталось от прессы. Кое-кто из критиков утверждал, что она избирает реальные убийства исключительно в погоне за сенсационными деталями частной жизни. Сама Эрика так не считала. Она всегда тщательно следила за тем, чтобы предоставить слово всем участникам драмы, изо всех сил пыталась нарисовать максимально объективную и многогранную картину произошедшего. Ей думалось также, что книги не стали бы так хорошо продаваться, не будь они проникнуты сочувствием и сопереживанием. Правда, она не могла не признать, что ей легче далась вторая книга, где лично ее с произошедшим ничего не связывало, в отличие от первой, где шла речь об убийстве Алекса Викнера. Было гораздо труднее сохранять дистанцию, когда все, что она писала, окрашивалось личными переживаниями.
От мыслей о книгах у нее проснулась жажда деятельности.
— Пойду немного поползаю по Сети, — сказала она, вставая. — Мне хочется выудить какое-нибудь новое дело, о котором можно написать. Ты присмотришь за Майей, если она проснется?
— Майю я беру на себя, работай спокойно. Удачной рыбалки! — с улыбкой ответила Анна.
Эрика засмеялась и пошла в кабинет. В последнее время жизнь дома стала значительно легче. Ей хотелось только, чтобы и у Патрика в делах поскорее появился просвет.
 
~~~
Запах соли. И воды. Кричащие птицы в небе и простирающаяся во все стороны голубизна. Ощущение раскачивающейся лодки. Ощущение какой-то перемены. Кто-то исчез. Что-то, бывшее прежде теплым и мягким, стало твердым и острым. Его обнимают руки с резким, отвратительным запахом, идущим от одежды и кожи, но прежде всего изо рта женщины. Но кто она такая, он не помнил. И не знал, почему пытается вспомнить. Словно бы ему ночью приснилось что-то страшное, отвратительное, но все же знакомое. Что-то, о чем ему хотелось знать больше.
И он не мог удержаться от расспросов. Сам не понимая почему. Почему-то он не мог просто принимать все, как сестра. Когда он задавал вопросы, у нее всегда делался такой испуганный вид. Ему очень хотелось промолчать. Но не получалось. Особенно когда он чувствовал запах соленой воды и вспоминал, как треплет волосы ветер. И мужчину, который любил подбрасывать их с сестрой в воздух, пока та, другая, с голосом, который был сперва мягким, а потом сделался твердым, стояла рядом и наблюдала. Иногда в воспоминаниях ему казалось, что он видит, как она улыбается.
Но может, все обстояло так, как говорила она — реальная, красивая и любящая их. То был просто сон. Зловещий сон, который она способна заменить прекрасными, чудесными снами. Он не возражал. Правда, иногда ловил себя на том, что тоскует по соли. И кричащим птицам. Даже по твердому голосу. Но говорить об этом он не осмеливался…
 
~~~
— Мартин, чем мы, черт возьми, занимаемся? — Патрик раздраженно бросил ручку на письменный стол.
Она проехала по столу и упала на пол. Мартин спокойно поднял ее и воткнул в подставку.
— Патрик, прошла всего неделя. Ты же знаешь, требуется время.
— Я знаю только, что, по статистике, чем больше времени занимает раскрытие преступления, тем меньше шансов, что оно будет раскрыто.
— Но мы делаем все, что можем. В сутках ведь только двадцать четыре часа. — Мартин испытующе посмотрел на Патрика. — Кстати, не стоит ли тебе провести хоть одно утро дома, подольше постоять под душем, немного поспать? У тебя довольно измотанный вид.
— Отдыхать посреди этого цирка? Едва ли. — Патрик запустил руку в волосы, которые уже и так были настолько растрепаны, что стояли дыбом.
Внезапно пронзительно зазвонил телефон, и Мартин с Патриком оба подпрыгнули. Патрик сердито поднял трубку и сразу положил обратно. После минутной тишины телефон зазвонил снова. Патрик с раздражением вышел в коридор и закричал:
— Черт подери, Анника, я же велел отключить мой телефон!
Он вернулся обратно в кабинет, с шумом захлопнув за собой дверь. Несколько других аппаратов полицейского участка непрерывно звонили, но при закрытой двери их было почти не слышно.
— Послушай, Патрик, так продолжаться не может. Ты уже просто на грани срыва. Тебе необходимо отдыхать. Ты должен есть. А сейчас тебе лучше пойти и попросить у Анники прощения, иначе тебе угрожает сглаз. Или семь лет несчастий. Или тебя лишат возможности лакомиться по пятницам Анникиными домашними кексами.
Патрик тяжело опустился обратно на стул, но не смог сдержать улыбку.
— Кексами, говоришь… Думаешь, она проявит такую беспощадность, что откажет мне в кексе…
— Может, даже не подпустит перед Рождеством к корзинке с домашними карамелями и помадкой… — Мартин кивнул с напускной серьезностью.
Патрик поддержал игру и широко раскрыл глаза.
— Нет, только не помадка, так подло Анника поступить не сможет!
— Думаю, сможет. Так что лучше сбегай и попроси прощения.
Патрик засмеялся.
— Ладно, я понимаю, попрошу. — Он еще раз запустил руку в волосы. — Я просто никак не ожидал такой… осады. Газетчики и телевизионщики просто с ума посходили. Похоже, у них совсем нет совести! Неужели они не понимают, что, атакуя нас таким образом, тормозят расследование! Ведь просто ничего невозможно делать!
— Я считаю, что за неделю мы успели очень многое, — спокойно ответил Мартин. — Мы опросили всех соратников Лиллемур, просмотрели все видеозаписи с того вечера, когда она исчезла, и проверяем каждую полученную наводку. Я считаю, что мы очень хорошо поработали. А с тем, что вокруг преступления возникла кое-какая дополнительная шумиха, связанная с шоу «Покажи мне Танум», мы ничего поделать не можем.
— А как тебе то, что они продолжают транслировать это дерьмо? — Патрик взмахнул руками. — Девушку убили, а они используют это как развлечение в лучшее эфирное время. А остальная часть Швеции сидит, прильнув к ящику, и пялится! Я считаю это жутким… — он запнулся, подыскивая подходящее слово, — неуважением!
— Ты снова прав, — сказал Мартин, теперь уже резче. — Но что мы, черт возьми, можем поделать? Мельберг и этот проклятый Эрлинг В. Ларсон пребывают в таком возбуждении от внимания СМИ, что их даже не посещает мысль закрыть программу, а следовательно, нам приходится работать, исходя из предлагаемых обстоятельств. Что есть, то есть. И я по-прежнему настаиваю: нам с тобой и расследованию пойдет на пользу, если ты немного передохнешь.
— Если ты думаешь, что я поеду домой, так не жди. На это у меня времени нет. Но мы можем пообедать в «Постоялом дворе». Это сойдет за краткий отдых? — Он бросил на Мартина сердитый взгляд, вместе с тем сознавая, что слова коллеги не лишены смысла.
— Ладно, сойдет, — согласился Мартин, вставая. — И заодно по пути ты сможешь попросить у Анники прощения.
— Да, мамочка, — сказал Патрик, взял куртку и вышел вслед за Мартином в коридор. Только тут он понял, насколько на самом деле проголодался.
Вокруг них, не переставая, звонили телефоны.
Она не могла заставить себя ходить на работу. Да этого и не требовалось — она по-прежнему пребывала на больничном, и врач советовал ей не торопиться. Но она выросла с сознанием того, что человек обязан работать, чего бы это ни стоило. По мнению ее отца, единственным приемлемым оправданием невыхода на работу было, если ты лежишь при смерти. Впрочем, сейчас именно так она себя и чувствовала. Ее тело функционировало — шевелилось, поглощало еду, мылось и механически делало все, что положено. А изнутри она словно бы умерла. Ей все было безразлично. Ничто не вызывало чувства радости или даже интереса. Все промерзло и омертвело. Внутри ее осталась лишь боль, становившаяся порой настолько сильной, что приходилось ходить, согнувшись пополам.