Темный разум
— Ай–ай, как не стыдно, — промурлыкал голосок у моего плеча.
Я повернулся и увидел ее, скользнувшую на стул рядом со мной. Уткам мигом оказался напротив, чтобы налить в высокий бокал перед женщиной какую–то зелень. Кошечка отпила, облизнулась, сверкающие коготки дробно прошлись по стойке. Дежавю вернулось с новой силой, растянув подобные встречи в вечность, точно череду отражений в двух зеркалах. Я тряхнул головой, пытаясь отогнать навязчивое состояние, и сконцентрировал внимание на даме.
— Ты только что из Кронг–Тауэра? — спросила она.
— Да, — ответил я, — и считаю свои реакции слегка ослабленными, с базовыми–то установками нанокомплекса.
— Лучшего места ты найти не мог. — Она подняла руку, охваченную таким же манжетоном, как у меня. И тоже красным.
Окинув взглядом других клиентов бара, я поинтересовался:
— А что означает синий цвет?
— Скуку. — Она отставила коктейль. — Полагаю, ты снял здесь наверху номер?
— А поговорить? — только и выдавил я.
Голос мой срывался, тело горело и чуть не взрывалось, и это мне не нравилось. Инстинкты велели усилить самоконтроль, потому что глубоко внутри я чувствовал настоятельную потребность, которую не мог определить, и знал, что есть что–то, что мне нужно сделать…
— Можно и поговорить, — откликнулась кошечка. — Ты можешь рассказать о войне, которая закончилась за двадцать лет до моего рождения, а я — о культуре привлекательности, утраченном искусстве и паттернах Тирпла Глассера.
«О войне, — подумал я, — что–нибудь о войне…
Мне нужно забыть об этом. Мой разум еще не заработал по–настоящему и не получил жизненно важной информации».
— Я всегда восхищался Тирплом Глассером, — заявил я, осушив бокал. Война подождет. Ждала же она, в конце концов, сотню лет.
Женщина соскользнула со стула:
— А я всегда считала войну такой интересной.
В дверь номера 1034 я ввалился с ее языком во рту и ее ногами, обвитыми вокруг моей талии. К тому времени, как я обнаружил кровать, кошечка скинула туфли и не слишком желала отцепляться. Пошатнувшись, я все же уронил ее на постель и принялся стягивать одежду. С ее тряпочками все оказалось куда проще. Одно касание лифчика — и топик буквально всосался сам в себя, обернувшись шариком, который девица отцепила и швырнула на пол. Освобожденные груди соблазнительно качнулись. Еще одно касание — и шорты закатались в трубочку, став пояском на талии, — их она тоже смахнула одним движением. Откинувшись назад и прогнувшись, она принялась извиваться на простыне, поглаживая себя между ног и облизывая губы, точно порнозвезда. Мой внутренний циник–эстет захлебнулся смехом, но остальным моим внутренним «я» было плевать на эстетику.
— Прощения просим, — просипел я.
Она ухмыльнулась, обнажив длинные клычки, перекатилась на живот и встала на четвереньки, дерзко вильнув задом. Я взгромоздился на кровать позади кошечки, ногой раздвинул ее колени пошире, опуская цель на нужный уровень, стиснул тугие бедра и потянул девицу на себя, одновременно войдя в нее — и постаравшись попасть как можно глубже. Пожалуй, у нее было время, чтобы испустить парочку эротичных, по ее мнению, стонов но не больше.
Ее звати Шил Глассер — и она была дочерью знаменитого Тирпла Глассера, о котором я никогда не слышат. Мы поговорили немного и взяли по выпивке из автобара моей комнаты. Потом я кое–что подкрутил на манжетоне, и следующий час стал весьма приятным, хотя какая–то все еще неопределенная потребность во мне мешала сполна насладиться ситуацией, да отчасти виновата была и сама девушка. Чуть позже я выяснил, в чем дело: она оказалась одной из пяти женщин, узнавших через сеть ИИ о моем воскрешении, и вступила в соревнование за право первой подцепить меня. Вот так развлекаются некоторые в мирном человеческом обществе. Ей просто повезло, что она оказалась в нужной гостинице. Я должен был догадаться, что кошечка знает обо мне больше, чем должна знать, когда она упомянула войну. Ну и ладно. К чему заморачиваться? Подвыпив, она, ничтоже сумняшеся, предложила пригласить друзей. Но я отказался, поскольку, несмотря на все настройки браслета, все–таки устал — возможно, и это тоже одно из последствий воскрешения, — и, в любом случае, был несколько старомоден в подобных вещах. Я уже задремывал, когда она поцеловала меня в лоб — и поступок этот, как ни странно, взволновал меня.
Проснулся я в разгар дня — и вкратце припомнил виртуальную интерлюдию, предшествовавшую воскрешению. Потом сел, гадая, сколько же сейчас времени. Выбравшись из кровати, я с чувством, близким к стыду, оглядел измятые и запачканные простыни, потом все скомкал и сбросил на пол. Глупо, конечно, ведь ими наверняка займется потом робот. Я залез в душ, и, пока вертелся под струями, мысли мои обретали четкость, выстраивались по ранжиру, отрывались от данного момента и тянулись в будущее. И в итоге неопределенная потребность обрела имя.
— Ты здесь, Боб? — спросил я у браскома.
— Всегда, — ответил он после короткой паузы.
Я сел перед комнатным терминалом, и зеркало тут же переключилось в режим экрана, расцветившись понизу голографическими кнопками. Я замешкался, не зная, как сформулировать запрос, но решил идти напрямик.
— Что тебе известно об ИИ по имени Пенни Роял?
Едва я произнес эти слова, все воспоминания о встрече с Шил Глассер ускользнули куда–то в глубины сознания. Да и о чем там думать — короткая встреча, разовое соитие без последствий. Прошлое сгущалось вокруг меня, готовясь стереть недавние удовольствия и определить будущее. После довольно долгой паузы Боб ответил:
— Поиск даст тебе все дозволенное. Полагаю, ты нагонишь время.
Знал ли Боб мою историю, догадался ли о моих намерениях? Мне хотелось продолжить расспросы, но, пожалуй, действительно требуется больше информации, прежде чем определиться с курсом. Одно казалось почти неизбежным — стремление к мести. Мне нужно будет придумать, как уничтожить вышедший из–под контроля ИИ, занесенный в черный список Государства. Я снова сел, вскинул руки над голографическим пультом — и тут же отдернул их. Новые воспоминания грозили обернуться новым кошмаром. И в глубине души я понимал, что встреча с ними станет нелегким испытанием…
Война: Панархия
Я очнулся в полной темноте, подвешенный вниз головой, с ощущением, что меня только что протащило через прокатный стан. Во рту пересохло, но жижа, сочащаяся из питьевой трубки скафандра, отдавала мочой. Лицо болезненно зудело, вероятно, из–за ожога от вспышки, излучение которой не смог поглотить защитный козырек. Двигаться не хотелось, я ведь понимал, что, должно быть, не ощущаю и сотой доли истинных повреждений. То, что я вообще остался жив — после нахождения в зоне многочисленных ударов мегатонных ПЗУ, — граничило с чудом.
Я висел, покачиваясь, и слышал, как что–то шевелится рядом, хотя вся электронная начинка скафандра, кажется, перегорела. Что происходит? Так, явился Государственный истребитель, устроил бомбардировку, стер дивизию Бернерса с лица планеты… Ничего не понимаю, разберусь позже, бессмыслица какая–то. Взрывная волна или огненная буря подхватили меня, и теперь… я вишу вверх тормашками. Может, меня зашвырнуло на дерево? Нет, здесь, на Панархии, деревья не растут. Ну, по крайней мере в нашей местности.
Что–то, пискляво взвыв, задело мою лодыжку, и ноге тут же стало холодно. Потом тонкий визг раздался возле другой ноги, и ее пронзила резкая боль; я дернулся, потом что–то сжалось вокруг моей шеи и потянуло — под непрекращающееся завывание в районе ног. Я почувствовал, что с меня спадает скафандр, и понял, что кто–то его режет, чтобы меня вытащить. Защитное снаряжение грубо содрали с ног, бедер, туловища, потом дело дошло и до рук. Глаза застила пелена, но я различил яркий луч, скользнувший по лицевому щитку. Потом стрекот взбесившегося кузнечика ударил по барабанным перепонкам, перескочил на макушку, двинулся через затылок ниже — и мой шлем, распавшись надвое, грохнулся на землю. Я заморгал, восстанавливая зрение… ох, лучше бы я этого не делал.