Король говорит!

19 января 1924 года Лайонел и Миртл отплыли в Англию на борту «Хобсонз Бэй», двухмачтового однотрубного судна, принадлежащего компании «Содружество и Доминион». Они путешествовали третьим классом. С ними были трое сыновей — Лори, которому уже исполнилось пятнадцать, десятилетний Валентин и трехлетний Энтони Лайонел (в семье его звали Мальчиком), который родился 10 ноября 1920 года. Судно водоизмещением 13 837 тонн, имеющее на борту 680 пассажиров и 160 человек команды, совершило свой первый рейс из Лондона в Брисбен менее трех лет тому назад. После сорока одного дня в пути оно 29 февраля вошло в Саутгемптонский порт.
Только по воле случая — да еще одного из тех мгновенных решений, что определяли ход всей его жизни, — Лог, в то время преподававший технику речи в пертской технической школе, оказался на борту «Хобсонз Бэй». Он и его приятель, врач по профессии, собирались вместе отправиться на каникулы со своими семьями. Чемоданы Логов были упакованы, машина готова, но тут зазвонил телефон: это был тот самый приятель.
— Извините, не смогу поехать с вами, — сказал он, согласно рассказу, опубликованному позднее Джоном Гордоном, журналистом и другом Лога[18]. — У меня друг заболел. Придется остаться с ним.
— Ну вот, каникулы отменяются, — сказал Лайонел жене.
— Но тебе нужен отдых, — ответила она. — Почему бы тебе не поехать на восток одному?
— Нет, — ответил он. — Я был на востоке в прошлом году.
— Тогда, может быть, в Коломбо?
— Ну, — нерешительно сказал Лог, — если я поеду в Коломбо, мне, вероятно, захочется в Англию.
— В Англию? А почему бы и нет? — воскликнула Миртл.
Мгновенно загоревшись этой идеей, Миртл заставила мужа позвонить другу, возглавлявшему пароходное агентство. Когда Лог спросил, можно ли заказать две каюты на пароходе, отправляющемся в Британию, его друг рассмеялся.
— Не говорите глупостей, — ответил он. — Нынче год Уэмбли. Ни на одном пароходе нет ни единой свободной каюты, и быть не может.
Логу не нужно было объяснять, что означает Уэмбли. В апреле этого года предстояло открытие Георгом V и принцем Уэльским в Уэмбли, северо-восточном пригороде Лондона, выставки Британской империи — одного из грандиознейших зрелищ в мире. Выставка должна была стать крупнейшей за всю историю, и ей надлежало представить империю во всем ее величии: ставшую домом для 458 миллионов жителей (четверти населения земного шара) и занимающую четвертую часть суши. Целью выставки провозглашались «поощрение торговли, укрепление уз, связующих Державу-мать с ее сестринскими и дочерними государствами, более тесное их сплочение и уникальная возможность для всех, кто хранит верность британскому флагу, сойтись вместе, узнать и научиться понимать друг друга».
Были сооружены три гигантских здания — Дворец промышленности, Дворец техники и Дворец искусств, а также Имперский стадион с его видными издалека башнями-близнецами. (Подобно стадиону Уэмбли, он стал центром английского футбола и оставался им до 2002 года, когда был снесен.) Выставку посетили около 27 миллионов человек — многие приехали из отдаленных уголков империи, в том числе из Австралии.
Огромное количество людей направлялось в Британию, так что у Лога почти не оставалось надежды осуществить свое намерение, но спустя полчаса зазвонил телефон: это был агент пароходства, и в голосе его звучало ликование.
— Вам неслыханно повезло, — сказал он Логу. — Только что отменили заказ на две каюты. Они ваши. Пароход отправляется через десять дней.
— Я дам ответ через полчаса.
— Сию минуту или никогда.
Миртл кивнула, и Лог более не колебался.
— Согласен. Беру, — ответил он.
Путешествие длилось шесть недель, и у них была масса времени, чтобы познакомиться с пассажирами и командой. Они особенно подружились с капитаном, шотландцем по имени О. Дж. Кидд, который впоследствии, восемь лет спустя, пригласил Лога провести праздники у него дома, под Абердином, и показал ему замок Холируд, Гленко, перевал Килликренки и десятки других мест, о которых Лог читал мальчишкой.
Трудно сказать, входило в планы Лога и Миртл эмигрировать или просто еще раз увидеть страну, из которой они уехали десять лет назад. Во всяком случае, в Австралии их ничто не удерживало. Их отцы оба давно умерли; в 1921 году скончалась мать Лога, Лавиния, в 1923-м — мать Миртл, Майра.
Британия, где оказалась семья, пребывала в состоянии брожения. Первая мировая война вызвала резкие и глубокие перемены, и вернуть страну к мирной жизни было невероятно трудной задачей. Английский премьер Дэвид Ллойд Джордж поклялся превратить Британию в «страну, достойную своих героев», но прежде надо было найти рабочие места для возвращающихся солдат и убедить женщин, сменивших их у станков, вернуться к домашнему хозяйству. Оптимизм быстро увял, когда краткий послевоенный бум сменился в 1921 году спадом: социальные расходы были урезаны, число безработных резко выросло. Война ввергла Британию в огромные долги. Даже имперский пафос, воплотившийся в павильонах Уэмбли, был иллюзорным: Британия ощущала непомерность взваленного на себя экономического бремени по защите своей империи — та обрела дополнительные 1,8 миллиона квадратных миль территорий и 13 миллионов новых подданных благодаря Версальскому договору, по которому Ллойд Джордж и другие главы победоносных держав Антанты перекроили мир.
Менялась и политическая карта страны. Стэнли Болдуин, ставший премьер-министром в правительстве консерваторов в мае 1923 года, не смог получить большинства голосов на внеочередных выборах в декабре того же года, открыв тем самым дорогу для первого в истории Британии правительства лейбористов. И вот в январе 1924 года Рамзею Макдональду, незаконнорожденному сыну шотландского батрака и служанки, Георг V поручил сформировать правительство меньшинства при поддержке либералов. Макдональд произвел на короля большое впечатление. «Он хочет делать то, что справедливо, — записал король в своем дневнике. — Сегодня исполняется 23 года со дня смерти любимой бабушки [королевы Виктории]. Интересно, что бы подумала она о правительстве лейбористов!»
Правительство просуществовало недолго: лейбористы потерпели поражение на выборах в октябре того же года, вымостив дорогу для возвращения Болдуину и консерваторам, которым предстояло руководить британской политикой в последующие два десятилетия, пройдя через всеобщую стачку 1926 года, через Депрессию 1930-х годов и, наконец, через Вторую мировую войну.
Эти мрачные дни были еще впереди, а сейчас у Лога были другие неотложные заботы. Они с Миртл, возможно, поначалу предполагали устроить себе каникулы, но вскоре решили остаться на более долгий срок. Но как прокормить семью? Он пытался найти работу, но это было нелегко. С собой он привез свои сбережения — две тысячи фунтов. В то время это была во много раз большая сумма, чем сейчас, но все же недостаточная, чтобы долгое время содержать семью из пяти человек Серьезность положения, в которое он поставил себя и своих близких, внезапно открылась ему во всей полноте. У него не было здесь знакомых, и он привез с собой только одно рекомендательное письмо — к Гордону, журналисту родом из Данди, на десять лет моложе его, который в 1922 году стал помощником редактора «Дейли экспресс». В последующие годы он продолжал работать в этой газете, а с 1928 по 1952 год с большим успехом издавал приложение к ней — «Санди экспресс».
Лог поселил семью в скромных комнатах в районе Мэйда-Вейл, в западной части Лондона, и стал обходить местные школы, предлагая свои услуги в занятиях с детьми, страдающими дефектами речи. Работа, которую ему удавалось получить, приносила некоторый заработок, но при том, как малы были его сбережения, этого дохода было недостаточно. И тогда он принял решение — оказавшееся судьбоносным, — в котором отразилась его твердая уверенность в своих способностях. Он снял квартиру в Болтон-Гарденз, в Южном Кенсингтоне, и арендовал консультационный кабинет в доме 146 по Харли-стрит[19], в самом сердце медицинского сообщества Британии. Большинство зданий на этой улице относилось к концу восемнадцатого века, но лишь к середине девятнадцатого название «Харли-стрит» стало синонимом медицинской профессии. Одним из первых медиков, обосновавшихся здесь в 1830-е годы, был Джон Сент-Джон Лонг, известный лекарь-шарлатан, осужденный за непредумышленное убийство, когда в ходе лечения искалечил позвоночник своей молодой пациентке. За ним последовали другие, привлеченные не просто близостью состоятельной клиентуры на прилегающих улицах, но и удобным сообщением с вокзалами Кингз-Кросс, Сент-Панкрас и Юстон, поставлявшим пациентов со всех концов страны. К 1837 году здесь обосновались 36 докторов, к 1900-му медицинское население этой улицы выросло до 157, а десятью годами позже — до 214 человек.