Южная страсть

Но когда Софи выходила из машины, ноги у нее подогнулись, а глаза были полны злых слез.
Не обращая внимания на протесты, Лон повел ее в дом.
— Ей слегка нездоровится, — сообщил он удивленной графине Уилкинс, все еще поддерживая Софи за талию. — Можно у вас попросить стакан воды?
Графиня вышла, и Лон заглянул в лицо Софи.
— Ты побледнела, Софи.
Только Лон умеет быть таким бессердечным. Только Лону могло прийти в голову наказывать ее. Ну да, он нравился ей в ту пору. Да, может быть, она даже любила его. Но ему было нужно больше, чем ее любовь. Ему нужно было все. Вся Софи. Он как водоворот, и он смертельно пугал ее.
— Я не готова к новым отношениям, — прошептала она.
— Значит, это неправда насчет тебя и… Как его зовут? Богатый, красивый мужчина. Черные волосы, примерно как у меня, темные глаза…
— Федерико, — прервала его Софи, поперхнувшись.
— Федерико, — задумчиво протянул Лон. — Что-то иностранное.
Софи передернула плечами и опустила темно-синие глаза.
— Разве мы все не иностранцы?
В любой другой момент Алонсо улыбнулся бы. Что верно, то верно. Лон и Софи в ранней юности познакомились в Латинской Америке, и их круг составляли по большей части приезжие со всех концов мира. Дипломаты, инженеры, горняки, банкиры, инвесторы. Но Лон не был расположен улыбаться, когда речь шла о Федерико Альваре.
Мигель Вальдес являлся одним из воротил латиноамериканского наркобизнеса, и Федерико Альваре был его правой рукой. Лон, в прошлом агент МИ-6  [3], знал Федерико лично. Этот Федерико утащил бы Софи в преисподнюю, если бы мог.
— Ничего страшного, если ты стала встречаться с новым мужчиной, — сказал Лон непринужденно, не обращая внимания на пламя, которое жгло его изнутри. Софи с другим мужчиной? Возможно. Допустим. Понятно. Софи с Федерико Альваре? Никогда. Именно слух об этих отношениях привел Лона в Англию. Ему сообщили, что у леди Уилкинс неприятности, что она связалась с одним из самых опасных преступников мира. До сих пор он в это не верил. — Нет никаких причин, чтобы ты не встречалась с мужчинами. Прошло два года.
— Я не намерена ни с кем встречаться. Он не мой мужчина. Он просто… друг. — Софи не могла смотреть Лону в глаза; она упорно изучала пол. — Федерико работал с Клайвом.
— Я и не знал.
Нижняя губа Софи задрожала. Она сжала губы, чтобы унять дрожь.
— Ты и не мог знать. Когда мы с Клайвом поженились, ты не захотел с нами общаться.
— Это улица с двусторонним движением, Софи.
— Клайв пытался.
Синие глаза гневно сверкнули. На ней было шерстяное кремовое платье. Вот обозначились груди, вот изящная шея, вот этот сладкий рот…
Губы Софи даже без помады были полными и розовыми; Лону захотелось выпить из этих губ все упреки, высосать воздух из ее легких, вдавить ее в себя.
Он загорается от одного взгляда на нее. Он физически жаждет ее. Его разуму нужен ее разум. Его коже нужна ее кожа. Его тело мечтает утонуть в ней.
— Ты могла бы позвонить мне, — сказал он, хотя графиня уже входила со стаканом в руках.
— Ты представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, — сказала Луиза Уилкинс, слегка обнимая Алонсо. — Сколько лет! Два года. Наверное, с похорон Клайва.
Лон услышал судорожный вдох Софи и почувствовал, как она напряглась.
— По-видимому, да, — сказал он и поторопился перейти к менее щекотливым предметам: — А вы, Луиза, изумительно выглядите, ни на день не стареете.
Графиня просияла. Ей тоже недоставало мужского общества.
— Спасибо, Алонсо, с твоей стороны очень любезно так говорить. Ты же останешься у нас поужинать?
В синих глазах Софи мелькнула паника.
— Луиза, он же, наверное, занят.
— Ну, не настолько, — возразил Лон. — Я с удовольствием останусь.
— Сейчас попрошу поставить еще один прибор. — Графиня повернула голову. — Софи, покажи Алонсо, где у нас виски. Насколько я помню, он любил выпить хорошую порцию перед ужином.
В библиотеке Софи смотрела, как Лон наливает себе виски.
— Похоже, у нее к тебе слабость.
— Праздничные дни. У нее ностальгия. — Он сделал глоток из высокого стакана. — Я думаю, ей тоскливо в Рождество.
Софи ничего не ответила. Она села на софу и скрестила ноги.
— Должно быть, тебе трудно тут одной с ней.
Голос Лона прозвучал спокойно, не отразив его чувств. А в нем поднимался гнев. Он раздражен. А он не любит терять голову.
Сослуживцы подшучивали над ним из-за того, что при необходимости у него появлялась почти сверхчеловеческая сила. В самом деле, он мог поднять вес вдвое больший, чем его собственный. С легкостью. Однажды в учебном лагере он поднял в толчке шестьсот килограммов; остальные только раскрыли рты. Он сказал, что это у него семейное, отец был шотландским шахтером. Но это не вполне соответствовало истине.
Его отчим был шотландцем, был и шахтером. Его биологический отец был аргентинским аристократом, который погиб, врезавшись в дерево на скорости двести миль в час. Пьяный, естественно.
Аргентинская кровь принесла ему неприятности.
Софи смущенно поерзала.
— Луиза очень хорошо ко мне относится.
Смешно слушать. Графиня всегда воспринимала Софи как гражданку второго сорта. А может быть, он чересчур сурово судит.
— Она отлично выглядит, — заметил он. — А как вообще у нее дела?
— У нее на удивление крепкое здоровье. А в эти дни, как всегда, все ее мысли вокруг бала.
— А, ну да. Ежегодное гала-торжество Уилкинсов. Я на прошлой неделе получил приглашение.
— Значит, ты придешь? — Ее голос дрогнул. Она не хочет, чтобы он приходил. Это интересно.
— А стоит?
— Нет. — Софи покраснела и быстро добавила: — Просто этот праздник не в твоем духе. Сотни людей. Еды не хватает. Ты, наверное, и не знаешь никого из тех, кто приедет.
— Ничего страшного, если я увижу тебя.
Софи приподнялась, затем снова села. И прижала ладони к софе.
— Ничего между нами не будет. И дело не в Клайве. Я не готова ни к чему новому.
— Я не новый.
Как это верно, подумала она, и сердце сжалось в ее груди. Он не новый. Почти пятнадцать лет он был частью ее жизни. Пятнадцать лет назад он не подходил ей. И десять лет назад не подошел. И даже сегодня ей нужен не он.
— Не порти, Лон. Не заставляй меня быть грубой.
— Тебя? Грубой? — Он засмеялся, но веселья в его смехе не было. — Ты не сможешь быть грубой, даже если постараешься. Для тебя дипломатия — искусство. Такт ты обратила в добродетель. Можешь не волноваться, Софи. Ты стала мученицей, как всегда хотела.
— Ты, Лон, действительно любишь быть недобрым?
Он видел, как заострились ее тонкие черты, поджались губы. Голос ее сделался тише, так что слова были едва слышны.
Да. Он намеренно недобр. Он хотел причинить ей боль. Где-то очень глубоко в нем таилось желание заставить ее страдать за то, что она выбрала Клайва, а не его. Он лишился сердца в тот день, когда провел ее по проходу в церкви и в буквальном смысле передал Клайву. Ему было мучительно замещать ее отца, который был слишком тяжело болен, чтобы участвовать в свадебной церемонии. Ему было мучительно и то, что она хотела ввести его в семью — в качестве отца или брата.
Он не хочет быть ее отцом. Он хочет быть ее любимым.
— Нет, — мрачно проговорил он. — Я не люблю быть недобрым. Я такой и есть.
  
ГЛАВА ВТОРАЯ
 
Лон с сожалением покачал головой.
— Леди Уилкинс, у меня колоссальное самообладание, пока дело не касается тебя.
— И ты еще удивляешься, что Клайв опасался тебя, после того как мы поженились? — Она задохнулась, вставая с софы.
Нет, он не удивлялся, отчего Клайв его опасался; он знал. Но он не скажет об этом Софи, он ничего не расскажет ей о потаенном прошлом Клайва. Клайв не говорил ей, кто он (или чем стал). И Лон, хотя и знал все, поклялся себе много лет назад, что оградит Софи от правды. Потому что эта правда погубит ее, как уже погубила его. Клайв был с ними, один из них. Он не должен был стать чужим.