Этап (СИ)

— Вот спасибо! - он обнял сияющую Дарью . - А это тебе, - и протянул ей то, что хранил в портфеле – весь день боялся, что сломается.
— Воздушный змей! - восхитилась Дарья. - Настоящий! Сам сделал?
— Сам, - согласился Николаев. Подумаешь, змей. Это сейчас дети не знают и половины тех игр, в какие играли их родители, и делать такие вот простые игрушки не все могут. А в его время во дворе дома – точнее, на ближайшем пустыре – постоянно были соревнования, чей змей выше поднимется. - Показать, как с ним обращаются?
— Я сама! - и Дарья побежала подальше, и через каких-то пару минут уже тянула змея за леску, а тот уверенно, пусть и медленно, набирал высоту.
— Она всё ещё любит игрушки, - улыбнулась Мария. - Да что там, я сама люблю. Не наигралась, наверное. Она тебе уже рассказала, как мы с ней встретились? На меня тогда напали зубастики, мы их так прозвали – такие мерзкие шарики, с голову размером. Всё жрали подряд, что вообще можно разгрызть. У меня уже руки отваливались дисками махать, понимала – всё, сейчас сожрут, и тут она пришла на помощь. Я успела заметить, что вся эта зубастая пакость как будто сгорает и лопается. Чуть по Даше молнией не заехала. А она подошла, молча взяла меня за руку и повела. Идёт и поворачивает своего Винни-Пуха – эти отовсюду лезли, такая волна была, вспомнить страшно. А она идёт, игрушкой своей машет в разные стороны, и всё это просто лопается и сгорает. Так и шли, молча. Она улыбается, и за руку меня держит. А я иду, как собачка на поводке, и не пойму, то ли орать от радости, то ли пищать от страха. Пока шли, она, похоже, почти всех спалила, кто нас заметил, потом только отдельные попадались, уже не так страшно, я в себя пришла и сама малость постреляла. Подвела меня к двери, значит, к такой здоровенной и железной, постучала – там нас уже дядя Гоша ждал, и остальные. И только там говорит мне: я, мол, Даша, а тебя как зовут?
Я так и села, - продолжала Мария, глядя, как счастливая Дарья медленно поднимается по склону, по дорожке, а змей парит высоко над её головой. - Сижу, и реву, потом стыдно было – не передать. Она меня обняла, к себе прижала, как будто это я маленькая, и повторяет, не плачь, мол, мы теперь вместе, мы тебя в обиду не дадим. Потом долго за мной ухаживала – по вечерам сидела рядом, я одна заснуть не могла, утром тоже помогала. Мне как тот милый сон утром приснится, так потом в квартиру было не зайти, мне до сих пор тот запах мерещится. Даже в ванне спать пыталась, чтобы не пакостить нигде.
— Больше не снится?
— Нет, как отрезало. А тебе?
— Ещё снится, - Николаев почесал затылок. Честно пытался представить обоих водителей, начиная с таксиста, и не мог простить. Говорил, но сам себе не верил.
Мария сжала его ладонь.
— Значит, не время ещё. Ничего, пройдёт. У всех проходило, я специально спрашивала. Это я одна была дура...
— Маша!
— Всё, прости, не дура. Я одна была такая упёртая, похоже. Ну меня и дрессировали, каждое утро, так получается. Дурь выбивали.
— И кто дрессировал?
— Не знаю, - Мария помрачнела. - Я ни в бога, ни в чёрта не верю. После конца света вообще ни во что не веришь, только в себя и остальных. Потому что всё остальное против тебя. Даже хуже, всему остальному на тебя наплевать. Вот и вся моя вера, выходит. А ты?
— Сегодня только задумался, после разговора с дядей Мишей.
Мария прижалась к его плечу.
— Мы с Федей говорили уже. Я спрашиваю: вот если будет нас двенадцать, и пройдём мы все дружно не пойми куда, дальше что? Он говорит, жить. Как все люди живут. Я первое время думала даже, хочу ли я просто жить, как раньше. А теперь поняла, что хочу. Я, конечно, не старею здесь, и вообще твори, что хочешь, я первое время и творила. Но кайфа уже не было. Вот и поняла, что хочу жизни, когда она настоящая, когда всё вокруг настоящее. Чтобы как все, чего-то добиться, вырастить детей, состариться, в конце концов, и помереть, пусть даже потом ничего уже не будет. Жора и остальные парни себя иногда солдатами называют. Им, похоже, пока что по кайфу воевать с этими, блин, силами тьмы. А мне давно уже надоело. Одна радость – людей спасать. Когда увидишь, что тебе благодарны, что не дала их убить – ну, ты сам видел – сразу легче становится, и снова жить можно. Опять я разболталась, прости.
— Говори, - он взял её за руку. - Говори, сколько нужно.
— Ты как она, - улыбнулась Мария. - Тоже так за руку брала меня – и приказывала: говори, не держи в себе. Я и говорила. А потом её так же слушала. Мне-то что, мне проще – как всем остальным. А она уже большая, а тело всё ещё детское. Ну, сам понимаешь.
Николаев покивал.
— Она очень стесняется этой темы, - предупредила Мария. - Уже понимает, что женщина, что ей нужно что-то, кроме игрушек и сладостей, но не знает, что делать. Не говори с ней об этом, если сама не заговорит, ладно? Я уже обжигалась, она со мной чуть не месяц говорить не хотела. Ещё тётя Надя с её нравоучениями... в общем, здорово, что ты здесь, ей на самом деле отец нужен. Ну и я, мама и лучшая подруга в одном флаконе.
Дарья подбежала к ним.
— Здорово! - выдохнула она. - Дядя Серёжа, сделай мне ещё что-нибудь! А лучше научи!
— Конечно, - он протянул ей руку. - Как у тебя время будет, так и научу.
  
Глава 17
 
Дни потекли, наполненные заботами и раздумьями. Днём Николаев развозил – разные вещи и людей, то в черте города, а бывало, что и за город. Сам вспомнил слово «логистика» и стал требовать, чтобы весь план поездок ему давали заранее – если возможно. Садился за карту с навигатором, и за полчаса максимум строил план поездок. Получилось сильно экономить на времени, Жора и остальные парни были в восторге.
Часа в четыре, или в три «работа» заканчивалась, и Николаев ехал домой. Вопрос, чем заниматься по утрам, решился: нашёл библиотеку, и, неожиданно для самого себя, принялся изучать историю. По словам Фёдора, история в каждой такой вырожденной, распадающейся реальности шла немного по-другому, но многие крупные события, опорные точки, или те же, или хотя бы похожи. Так и оказалось.
Дарье нравилось, когда он сидел по утрам на кухне, даже если просто сидел и читал, а не разговаривал. Впрочем, она так увлеклась набивкой всех конспектов и дневников, что и ей было удобнее, если вновь найденный отец молчит. Печатала, улыбаясь, тихонько напевая – слушать было приятно – и только поглядывала иногда, не мешает ли пение. Не мешало.
Почти всегда приходила Кошка – и по ночам наведывалась, не терпела, чтобы двери были закрыты – а потом и утром, на кухню заглядывала.
Смешно, конечно, но Николаев сам взялся вести дневник. Вначале просто записывал события и даты, чтобы не забыть. Хотя некоторые, по уму, стоило бы забыть. Потом раздобыл тетрадь в кожаной обложке, чтобы в кармане держать и не пачкать, и записывал уже подробнее. Записывал, сидя у себя в комнате, так, чтобы остальные не видели – стеснялся.
— Извини, - Мария однажды застала его за этим занятием. - Не буду мешать. У нас все дневники ведут, представляешь? Все-все, даже дядя Миша.
Ну и, обычно по субботам, дядя Гоша с дядей Мишей устраивали культурные мероприятия. Разные. По завершении третьего такого, считая давешние шашлыки на Дашин день рождения, Георгий Платонович пыхнул пару раз трубкой, и объявил.
— В обычное время, послезавтра в два-три часа ночи. Завтра готовьтесь, вот план, - и протянул всем распечатанные схемы, как себя вести и куда идти. - Федя звонил, говорит – будет «Ковчег». Может, «Буря столетия», но, скорее всего, «Ковчег». Мы готовы к обоим сценариям. Парни у нас хорошо потрудились, - он указал на Валерия, Степана и Жору, и те засияли, что твои пятаки.
Мария застонала.
— Терпеть не могу воду, - пояснила она Николаеву. - Я раза три в жизни тонула. Это, значит, океан поднимется, меньше чем за ночь, да так, что всё затопит. Хуже только «Глина господня», или «День триффидов».
— На чём людей спасать будем? Есть корабль?