Вишенка и одуванчик (СИ)

— Салан в столовой. Ты ведь не все моему родителю рассказал? — выдал он и ресничками хлопнул. Но я и без того удивился, ибо вопрос ждал совсем другой. Пришлось напрячь память, потребовав у нее ответа. Та сдалась быстро, и я чуть не захихикал, как мелкая лисичка.
— Этот монстр был очень стар, когда смерть его настигла, — ухмыльнулся я. — Если он и не сам помер, то сопротивления точно не оказал.
Одуванчик так и застыл с открытым ртом. Мгновение смотрел на меня, а потом отразил мою усмешку.
— Молодец, дед. А остальные экспонаты тоже того… от старости? — он махнул рукой и я еле успел поймать выскользнувший из его пальцев фрукт.
— Не присматривался особо. Да и не всех я настолько хорошо знаю, — я откинулся на спинку стула и сузил глаза. Почувствовал, как от сосредоточенности материализуются лисьи уши, но отстраниться не успел, и Одуванчик уже стиснул их в своих цепких и нежных лапках. Возмутиться бы, но, глядя на его счастливую мордочку, я только вздохнул. Все равно, что у ребенка игрушку отобрать. Так что придется потерпеть. Ну и прикрыться хвостами заодно, ибо чувствительных точек на ушах было хоть отбавляй, у меня давно никого не было, а Одуванчик был восхитительно невинным, гибким, теплым и потрясающе пах.
Душераздирающе вздохнув, я только пригнул голову пониже, чтобы ему было удобнее, а потом на меня накатило… это. Тело вдруг продрал озноб, и сразу следом кинуло в жар. Ладони повлажнели, от испуга и странного щекочущего ощущения внутри сорвалось дыхание. Я дернулся, шарахнулся назад, и замер, почувствовав, как касаются меня руки Одуванчика. Сильно, властно, на удивление нежно. Почти так же, как разливающийся в воздухе запах. Сморгнув от недоумения, я потянул носом и облизнулся. Хвосты сами собой замели пол, торчащие уши заломило на миг, но сильнее всего удивили начавшие вдруг зудеть губы и соски. Закусив первые, я инстинктивно потянулся ко вторым и невольно вскрикнул от острой вспышки боли и удовольствия, чуть не сверзившись со стула от неожиданности.
— Тише-тише-тише, — забормотал Одуванчик, ловя меня и возвращая на место. Накрыл мой лоб ладонью, с тревогой и любопытством заглядывая в глаза, и я потянулся за этим касанием — таким желанным оно вдруг показалось, хотя рассудок и вопил благим матом по поводу странного поведения, ощущения и вообще всего, что вокруг. И в памяти вдруг всплыла та чаша, из которой я выпил после ужина. Одуванчик хоть и сам из нее пил, ну так и он местный. Возмутиться бы, но тело снова словно пылать начало.
Одуванчик нахмурился, встал и потянул меня за собой. Толкнул на кровать, и я даже не успел поймать полотенце, как оказался вдруг лежащим навзничь. От соприкосновения кожи с прохладной постелью я аж застонал и тут же раскинулся звездой, наплевав на стыд и собственный непотребный вид. Сознание медленно, но верно затапливал туман, но все еще продолжало фиксировать ощущения и пытаться найти объяснение. Только Одуванчик отвлекал. Одним своим присутствием. Его близость ощущалась так сильно и ярко, что впору было испугаться, но все, чего хотелось — это потянуться навстречу и подставиться под ласкающую руку. Понимание странности собственного поведения не навалилось как-то вдруг, а подступало медленно, пока не заполнило меня всего. Это не я, не мое. Что-то происходило со мной, что-то страшное.
— Какого… дьявола? — выдохнул я, усилием воли пытаясь взять под контроль сошедшее с ума тело. Рванулся, перекатился на живот, зашипев от боли в напряженном члене. Краем сознания отметил, как прогибается матрас под тяжестью чужого тела, и застыл, чувствуя, как Одуванчик гладит меня по спине. Приступ яростного возбуждения накатил и схлынул, оставив после себя странное ощущение. Я все еще тяжело дышал, но уже не хотелось выть на луну и тереться всем телом о кровать. Но слабость разливалась в теле стремительно.
— Что со мной происходит? — прохрипел я, пряча пылающее лицо в подушке. Но хоть отпускало, давая возможность снова стать самим собой.
— Ты меняешься, — Одуванчик забрался уже с ногами, подвинувшись ближе, и я еле подавил порыв податься навстречу его теплу. Да какого хрена?! И что значит…
— Как это меняюсь?
— Ты другой расы. Я не могу быть с тобой, пока не пройдет перестройка, — Одуванчик ловко оседлал мою задницу и принялся за массаж спины. Я тут же поплыл, ибо подобным удовольствием был не разбалован. — Осталось немного, — он склонился ниже, носом провел вдоль позвоночника вниз, словно принюхиваясь. — Ты потрясающе пахнешь.
Я только недоверчиво хмыкнул. А то я не знаю, как на самом деле все обстоит. Я хоть и из душа фактически десять минут назад, но звериную сущность никто не отменял. Как и хвосты вкупе с мягкой рыжей шерсткой на копчике. А Одуванчик уже добрался до нижней части. Сполз на бедра, осторожно коснулся основания хвостов, и я взбрыкнул. Ужом вывернулся, выскользнул и, подтянувшись, уселся на кровати, прикрыв хвостами свое непотребство. Поймал обиженный взгляд упавшего на постель от моих действий Одуванчика и пожал плечами.
— Очень чувствительное место.
Взгляд Одуванчика стал заинтересованным, и я тут же прикусил язык. Воистину, враг мой. Но сбить меня с толку все равно не получится.
— Так как я меняюсь?
Кажется, мой вопрос Одуванчика озадачил. По крайней мере, растерянность в его глазах выглядела вполне искренней.
— Ну… я не особо спец. Это надо у отца спрашивать.
Я только вздохнул. То, что происходило пару минут назад, мне очень и очень не понравилось. И повторения я совершенно точно не хотел. Похоже, придется пообщаться с родителем одного очаровательного Одуванчика, который, кстати, пока я раздумывал, уже устроился рядом и с откровенным интересом меня разглядывал. Сморщил нос, подался вперед и погладил татуировку на плече.
— Что она означает?
— Что я был наемником, — свое прошлое я редко когда скрывал. И не стыдился его. Выходцев с Шеола не особо жалуют в мирное время, но в заварушках мы незаменимы. Нас считают агрессивными, но злости в нас не больше, чем в представителях других рас. Просто большинство из нас не отягощены моральными и прочими принципами. У каждого есть свой кодекс чести и традиции клана, но не более того. Хотя, должен сказать, нравы некоторых представителей знатных семей Шеола даже меня вгоняют в ужас. Но вообще я мягкий. И пушистый. В том числе в прямом смысле.
— И как, понравилось? — Одуванчик вскинул на меня глаза, а я только застонал про себя. Смесь наивности и тщательно скрытой насмешки заставляла дыхание сбиваться.
— О да, я был в восторге, — пробурчал я, стараясь как можно незаметнее отползти от парня. Его близость меня с ума сводила. А ведь с самого начала он показался мне не больше, чем просто милым.
— Прогуляться не хочешь? — с откровенно озадаченным видом понаблюдав за моими попытками, предложил он, и я тут же согласился. Может, от свежего воздуха мозги на место встанут.
========== Часть 2.2 ==========
…Одежда, которую мне выдали, была другой, непривычной. Открытые руки, довольно узкие и плотные штаны (спасибо, что вспомнили о хвостах), высокие ботинки, лишь отдаленно напоминающие мои, но идеально подошедшие мне по размеру. Оружие, естественно, не дали, ну так мое всегда со мной. Проверив когти, я снова спрятал их и вышел к чуть не приплясывающему от нетерпения Одуванчику. В простом, чуть ли не домашнем костюме он смотрелся слишком мило, и я еле подавил порыв сгрести его в охапку. Нет, так-то я в курсе, что бывает, когда долгое время обходишься только своей рукой, но чтоб меня такие мелкие возбуждали… Хотя пах он безумно хорошо, даром что Одуванчик.
Правда, как оказалось, «прогулку» мы с ним понимали по-разному. И если в моем случае это было что-то вроде «прошвырнуться по улице» — в приличном варианте, или «заглянуть в пару забегаловок» — в неприличном, то для Одуванчика это была арена. Даже не так. Арена с большой буквы «А». Раньше я никогда не видел таких колоссальных сооружений и столько народа разом. Несколько десятков, если не сотен тысяч сидели, стояли, ходили или орали в унисон, если внизу, на арене, на песок валился очередной проигравший. Железные мечи, полуголые гладиаторы на фоне парящих в воздухе голограмм с информацией по ставкам смотрелись странно и немного дико. Но зрелище мне понравилось. Правда, быстро наскучило. В реальном бое все гораздо жестче и проще. И не так эффектно. Так что после первых пятнадцати минут я перестал следить за поединками и решил осмотреться. В нашей «ложе» кроме нас не было никого, а в соседней расположились две пары, но находились они достаточно далеко и были не так интересны даже с точки зрения изучения местных нравов. К тому же Одуванчик меня интересовал гораздо больше. Он, не отрываясь, смотрел на арену и, казалось, от этого зрелища отвлечь его ничего не сможет. Я чуть ревновать не начал. Забавно, но с ярким румянцем, горящими глазами и сжатыми от напряжения в полоску губами — он больше не казался безобидным, хотя все еще был милым. И голосок моей совести, пытавшейся достучаться до нижней части тела, чуть примолк. Я только усмехнулся и вдруг почувствовал взгляд. Тяжелый, изучающий взгляд, который почти ощутимо проходился по моему телу. Хвосты тут же беспокойно заметались, и я, решив не таиться, оглянулся и почти сразу наткнулся, почти напоролся на яркие, сияющие матовым мрачным огнем глаза. У их обладателя было волевое, резкое лицо, которое не уродовал даже шрам в виде неровной звезды. Словно припорошенные снегом брови, длинные и прямые ресницы, ассиметричная стрижка, полностью открывающая шею с одной стороны и закрывающая с другой, и точка в середине лба — от этого типа веяло опасностью, странной тоской и неконтролируемой яростью. Поймав мой взгляд, он вскинул бровь и дернул уголком рта, и я невольно оскалился, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь. Когти медленно выдвинулись, мышцы напряглись, готовые к броску, хотя мы были слишком далеко друг от друга. Другая «ложа», соседний сектор.