Меч Севера

«Великие поэты насочиняли много различной чуши. Ненависть гораздо более сильное чувство, чем любовь. С ее помощью человек куда быстрее достигает заветной цели».
Ему предложили нового слугу — в качестве привилегии, соответствовавшей его положению члена нового Большого Совета. Поразмыслив над этим предложением, Эремул отклонил его. Он лишился того, что его поддерживало: своей ненависти и существа, которое было Айзеком. Тем не менее он обнаружил, к своему удивлению, что неплохо справляется. Полумаг сомневался, что сохранит оптимизм, но решил, что будет опираться на собственные ноги. Метафорически по крайней мере.
Эремул нежно опустил Тайро на пол. Пару раз тявкнув, песик отправился под стол. Полумаг покатился было по хранилищу к умывальной, страстно желая избавиться от зловония города, но остановился, заметив, что с книгой на его столе что- то не так. Это был древний текст, в котором описывались главные расы северных земель во времена Века Легенд. Когда он ушел из дома сегодня утром, он читал про старшую расу, известную как Исчезнувшие. Сейчас книга каким–то образом оказалась открытой на странице, описывающей грубого зеленошкурого гуманоида.
Он воспользовался своей магией и проверил невидимые охранные заклятья, которые оберегали дом от вторжения. Они должны были сработать, если бы кто–нибудь попытался проникнуть в книгохранилище. Но заклятья остались непотревоженными.
Осмотрев комнату, Эремул не нашел никаких признаков проникновения. Тайро вытянул голову из своего убежища и зевнул. Полумаг приподнял бровь.
— Кажется, у тебя развился вкус к древней истории. Благодарю за то, что не обслюнявил книгу.
Тайро осовело наблюдал за ним. Затем выскочил из–под стола и попытался снова заползти на колени к Эремулу, возбужденно сверкая глазами и покачивая головой, желая, чтобы ему почесали за ухом.
— Надеюсь, ты не нагадишь на что–нибудь ценное, пока я буду в Обелиске, — сказал Полумаг. Он старался, чтобы это прозвучало осуждающе, но, говоря это, улыбался.
В зале Большого Совета было чрезмерно тепло, несмотря на поздний час. Из–за удушающей жары, словоблудия магистратов по обе стороны от него и беспрестанного стука молотков, долетающего издали, у Эремула разболелась голова. Его раздражение только возросло оттого, что Великий Регент города решил заставить их всех томиться в ожидании.
Нахмурившись, он окинул взглядом людей в мантиях, сидящих вокруг огромного стола темного дерева, который занимал большую часть зала. Канцлер Ардлинг был одним из немногих магистратов, переживших предыдущий режим. Встретив его взгляд, седой управляющий городскими финансами отвел глаза. Слева от него Реми спорил с магистратом, чью сферу ответственности Эремулу никак не удавалось вспомнить. Какое бы темное дело ни сотворил новый магистр информации, чтобы заслужить свое место в Совете, оно явно терзало его и не давало ему покоя. В дыхании Реми Полумаг почуял алкоголь. Уже не впервые этот мерзкий главарь соглядатаев являлся на заседание Совета, изрядно набравшись.
«Из всех качеств, которыми должен обладать городской магистрат, совесть — возможно, наименее желаемое. Она погубит человека быстрее, чем любая подлая интрига соперника».
Эремул прекрасно осознавал всю нелепость того, что он возвысился до уровня члена Совета. Кому–то надо было приписать заслугу уничтожения Салазара после таинственного исчезновения его подлинного убийцы. Бремя роли героя легло на плечи Эремула — роли, которую, как подразумевалось, он должен сыграть, если не хочет так же внезапно и бесследно исчезнуть, или быть найденным плавающим в гавани лицом вниз. Как магистр магии, он не мог реально влиять на управление городом. Но, по правде говоря, этого не мог никто из присутствовавших.
«Все мы — актеры в шутовском фарсе. Марионетки, пляшущие благодаря нитям, за которые дергает Белая Госпожа Телассы».
Возле больших железных дверей возникла какая–то суматоха, и новый Великий Регент Сонливии наконец проследовал в зал. Рядом с ним шла одна из служительниц Белой Госпожи, которые были глазами и ушами лорда–мага в городе. Как и остальные, она бледнокожа, в центре бесцветных глаз — зрачки темного оникса. Служительница перемещалась по залу в своем белоснежном платье, не отбрасывая тени в свете зловещих оранжевых огней, освещавших комнату.
Тень Великого Регента, с другой стороны, была столь же заметной, как и выражение нестерпимой заносчивости на его тощей физиономии. Этот человек, который до недавнего времени служил правой рукой Салазара, сменил свое черное одеяние на мантию вульгарного золотистого оттенка. К вящему отвращению Эремула, он надел также серебряный венец в стиле принцев его родной земли Ишар, лежавшей на востоке. Водруженный на его лысеющую голову, венец выглядел нелепо.
Великий Регент Тимерус на мгновение задержался перед обсидиановым троном во главе стола, одарив собравшихся царственной улыбкой. Затем он медленно опустился на трон с уверенностью человека, костлявому заду которого было с рождения суждено покоиться на этом «державном» сиденье, покрытом подушкой. Эремул почувствовал раздражение: одно дело — выносить прихоти лорда–мага, способного запросто утопить целый город, и совершенно другое — терпеть глубочайшее презрение со стороны этой вероломной ящерицы.
— Полагаю, всем вам удобно, — начал Тимерус, прекрасно понимая, что магистраты, которых он протомил здесь в ожидании, мокры от пота, как мыши, в своих толстых церемониальных мантиях. Он сложил вместе пальцы рук перед лицом — эта его манера просто бесила Эремула. — Как я понимаю, корабли из Телассы покинули гавань без происшествий.
— Почти без происшествий, — поправил его маршал Брака. Недавно назначенный командующий Алой Стражей, точнее, уцелевшей ее частью, бросил нервный взгляд на служительницу Белой Госпожи. Наблюдатель со стороны мог счесть смехотворной саму мысль о том, что здоровенного маршала устрашает женщина вдвое меньше его ростом, но все присутствующие слышали о бойне у западных ворот во время осады города. Служительницы взбирались по отвесным стенам и ломали шеи защитникам города, как сухие прутики. Сам Брака после той встречи с ними все еще долечивал сломанную руку.
— Продолжай, — протянул Тимерус.
Он улыбнулся, несомненно, получая удовольствие оттого, что маршал явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Мятежники подожгли склад на улице Кракена. Они воспевали предводителя бунтовщиков женщину, зовущую себя Мелиссан. Я приказал страже нескольких из них казнить и арестовать остальных.
Тимерус изогнул бровь.
— Полагаю, ты вскоре выяснишь местонахождение этой Мелиссан.
Брака нахмурился и поскреб густую рыжую бороду.
— Это нелегко в таком городе. Особенно с учетом всех этих новоприбывших.
Канцлер Ардлинг откашлялся. Эремул находил его наименее противным из всех присутствующих, отчасти потому, что он, по крайней мере, соответствовал своей роли магистрата финансов, а еще потому, что ему просто не хватало воображения для проявления настоящей жестокости.
Не успел Ардлинг заговорить, как сверху донесся громкий треск, а за ним — пронзительный вопль, который сначала нарастал, а затем резко оборвался.
— Один из строительных рабочих, — сообщил Реми, слегка икнув. — Возможно, заставлять их работать всю ночь было не самой умной мыслью.
Тимерус криво усмехнулся.
— Это — не тирания, джентльмены. Они согласились на эти условия. Сейчас — трудные времена для всех нас.
Эремул нахмурился. «Ах ты самодовольный ублюдок, — хотелось сказать ему. — Да пока тебя не вздрючат и не воткнут в задницу ржавое копье, ты и знать не будешь, что такое неприятности. И сколько же богатств города ты уже нахапал?»
Ардлинг откашлялся еще раз, чтобы привлечь их внимание.
— Кстати о трудных временах, я с прискорбием вынужден сообщить, что наши финансы — в опасном состоянии. Ущерб, нанесенный осадными орудиями, оказался весьма значительным.
Вокруг стола дружно закивали. Эремул провел большую часть своей взрослой жизни возле гавани и потому был привычен к отнюдь не блиставшим чистотой улицам. Для других магистратов созерцание мерзких нечистот и разрушенной каменной кладки возле их домов в более богатых частях города было опытом новым и совершенно нежелательным.