Циклопы (СИ)
Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.
- И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?
Кеша закрыл лицо руками - левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения с лбом, - и помотал опущенной головой.
- Я не могу, - донеслось из-под ладоней, - я не имею права.
- А я имею право? - грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. - Я здесь на что-то имею право?!
- Нет.
Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически - безбашенный. Отважный.
- А если я тебе все зубы выбью? - Завьялов подошел к урне, установленной возле лавочки. Достал оттуда пустую пивную бутылку и, помахивая ею на манер бейсбольной биты, поинтересовался: - Тебе когда-нибудь зубы выбивали, а, Кеша?.. Это больно.
Из-под пальцев немного выдвинулся правый глаз, поглядел на вращающуюся в грязной бомжеской руке стеклянную дубинку и опасливо предупредил:
- А это вы себе зубы выбьете, Борис Михайлович.
- Новые вставлю. Не впервой. Давай колись, придурок, иначе - врежу.
Завьялов размахнулся!
Тело взвизгнуло! Скатилось с лавочки, рухнуло на колени перед бомжом и облапило его ноги.
- Не надо! Не надо! Вы ничего не понимаете!!
- А мне нечего понимать!! Я тебя сейчас, сука, убивать буду!!
Усиливая психологическую атаку, Завьялов уподобился панфиловцу с гранатой и вздел бутыль над головой...
- Не надо!! - завизжало тело и отпрянуло, падая назад и закрывая голову локтями.
- Говори!!
- О, Боже! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!
«Панфиловец» Завьялов опустил стеклянную «гранату». Минуту занял размышлениями, в результате коих предложил:
- Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о моих зубах, Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?
Кеша убрал локти от лица и опасливо кивнул:
- Такая вероятность есть.
- От меня что-то зависит?
- Конечно! Да!
- Что?
- В определенный час вы должны находиться в определенном месте. Больно вам не будет, обещаю.
Борис прищурился, подумал.
- А почему я должен верить, что ты не заманишь меня к каким-то сволочным своим дружкам?
- Мой бог, Борис Михайлович, - поднимаясь с земли, заволновалось тело, - я тоже своего рода пленник! Я тоже, не меньше вашего, хочу вернуться!
- Куда? - нахмурился Завьялов.
Иннокентий снова сделался упрямым. Борису показалось, еще немного и ворюга совсем забудется: примет гордую наполеоновскую позу с мизинцем на бицепсе.
Кеша оказался парнем не промах: ручки он таки скрестил, но пальчики благоразумно упрятал под мышками.
- Своим ответом я нанесу вам вред.
- Тайны, значит, - нахмурился Борис. - Смертельные секреты.
- Именно так, - напыщенно кивнуло тело-Кеша.
- И чем это грозит?
- Вам или мне?
- Обоим, идиот!
- Вы... вам лучше об этом не знать. Я - получаю поражение в правах.
- Каких? - искренне удивился Завьялов.
- Вам лучше этого не знать. Вы просто будете выполнять мои рекомендации, и все будет в порядке.
Если бы совсем недавно Кеша в его куртке и теле не рыдал на лавочке под фонарем, Завьялов, вероятно, проявил бы осторожность. Все друзья считали Борю умным парнем. Того же мнения придерживались и преподаватели во всевозможных учебных заведениях.
Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! Держись от них подальше.
Но Кеша, даже в его теле, выглядел абсолютным ушлепком. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович исключительно брутальный типаж, мачо, так сказать. Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.
- Послушай, Кеша, - подходя к телу вплотную и похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, - я не вчера родился...
- Вы родились в одна тысяча девятьсот...
- Не отвлекайся на фигуры речи! - прорычал Завьялов. - Слушай молча.
- Угу.
- Так вот. Я не вчера... Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?
- Угу, - опять кивнуло тело.
- У тебя что-то пошло не так, - задумчиво повторил Борис. - Есть вероятность, что мы не выпутаемся?
Тело невразумительно повело плечами.
- Значит, есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим... начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?
Кеша замотал головой.
- И что нам делать?
Завьяловское лицо, руководимое изнутри мокрой курицей, изобразило намек: мол, а я вам, господин хороший, уже докладывал: «Будете паинькой, все разрешится ко всеобщему удовлетворению».
- Твоими бы устами, - пробормотал Борис. Печально поглядел на освещенное крыльцо больницы, где ему навряд ли помогут, и приказал: - Карманы выворачивай, Иннокентий.
- Чего?
- Бабло, ключи от тачки и мобилу доставай, ушлепок!
На мобильнике стояло четырнадцать пропущенных вызовов и десять СМС, половина из которых принадлежала перу изобретательного в лингвистике Косолапова. Борис на ходу, скоренько, прочитал послания, машинально хмыкнул над наиболее изощренными эпистолярными оборотами.
Получалось, что Кеша трубочкой не баловался, на вызовы не отвечал, и это обнадеживало. Завьялов убрал мобилу в карман олимпийки и подошел к заснувшему на больничной парковке круто тюнингованному «порше».
Безупречные линии спорткара сочетались с оленями и замызганными трениками до безумия сюрреалистично. Завьялов представил, как растоптанные бомжеские кроссовки (из помойки!) будут прикасаться подошвами к чутким, безупречно послушным педалям. Трагически поморщился. Покосился на знатно разодетого Иннокентия в итальянских штиблетах... Тело-Кеша жадно разглядывало автомобиль.
Да лучше сдохнуть, чем доверить родимую тачку э т о м у родимому телу!
Завьялов нажал на клавишу авто-брелока, заставил двигатель очнуться. Распахнув водительскую дверцу, буркнул:
- Залезай давай, ушлепок.
- А можно не ругаться? - разобижено поинтересовался Иннокентий.
Завьялов представил, что ругает самого себя, и кивнул:
- Лады. Запрыгивай, Кешка. Домой поедем.
По дороге к дому Завьялов философски размышлял о прихотях злокозненной судьбы. Частенько отвлекался на Кешу, почти расплющившего нос о боковое стекло: Кеша разглядывал московские улицы с непосредственностью любопытного ребенка.
«Откуда же ты взялся, такой дикий?» - думал Завянь, удивляясь ни сколько Кешиной реакции, сколько самому себе в бомжатском теле.
По идее, Боря должен был сейчас биться головой о больничную стену и кусать ворот смирительной рубашки. (Или Иннокентия лупить!) А он, в обличие старика, преспокойно катит на «порше» до дома. Наблюдает за своим телом, за Кешей, как за неисследованной зверушкой...
Чудеса и выкрутасы здравой психики. Завьялову понадобилось полтора часа, чтобы обвыкнуть в новом теле, которое становилось все более послушным. Час, чтобы разложить по полочкам последовательность действий. Пять минут, чтобы остановить «порше» у обочины, выйти из салона и через приятелей узнать, точнее, вспомнить, вычеркнутый из жизни и адресной книжки мобильный номер Сухотского.
- Алло, Сухой.
- А-а-а... - в этот момент Сухотский, вероятно, монтировал воедино незнакомый голос и высветившийся на мобильнике номер Завьялова, - это... кто?
- Привет из позапрошлого года, Сережа. Из двадцать третьего февраля в «Пивных Традициях».
- Завянь, ты что ль?!
- Много текста. У тебя - е с т ь? По адресу забросишь?
- Боря?.. Борь, да ты что?! Я ж завязал давно!! - Голос Сережи сорвался на испуганный фальцет, перешел на трагический шепот: - Ты чо, Завянь, я уже сто лет не в теме...