Притворись моей на одну ночь

Следуя за кузеном, он думал, что следовало бы принести цветы. Войдя в комнату, вздрогнул, взглянув на пустую кровать.
– Она, наверное, еще в инкубаторе, но тебя могут и не пустить. Очень уж чувствительной она стала, даже не хотела, чтобы я увидел ребенка. Честно говоря, Сандро, ее враждебность… Мы же семья. Я понимаю, что она единственный ребенок у родителей и, наверное, завидует мне, ее задевает, что мы с тобой так близки, видит в этом угрозу. А я просто хотел позаботиться о ней, ты ведь сам просил. Объясни это ей, хорошо?
Ну, здесь он явно перегибает палку. Никто не просил Примо присматривать за Октавией, просто однажды он проводил жену к врачу. Честно говоря, Сандро надеялся, что их общение поможет снять напряжение, возникшее сразу после знакомства. Однако надежды не оправдались, а на Рождество он даже предложил Примо подыскать другую квартиру. Тот тогда заверил, что ремонт на новом месте почти завершен.
– Сейчас я буду за ней присматривать, – заявил молодой отец, – они с ребенком переедут ко мне в Неаполь после выписки. Ты можешь переключиться на работу.
– Кстати, нам есть что обсудить.
– Это подождет.
Примо не выносил, когда его оставляли без внимания, и это частенько становилось причиной вспышек гнева. Алесандро прилагал все силы, чтобы минимизировать бессмысленное соперничество и восстановить мир.
– Я хочу встретиться с сыном, Примо. Возвращайся к маме и отдохни.
Мысли о Примо вылетели из головы. Сейчас его занимали Октавия и сын. Предъявив документы, Сандро направился к двери инкубатора. Сестра впустила его внутрь.
Как же здесь шумно! В эту какофонию звуков врезался твердый голос Октавии:
– Я вижу, он голоден, и обещаю, что покормлю его, но из бутылочки.
– Октавия?
Сандро почувствовал, как нараставшее волнение внезапно сменилось тревогой. Жена выглядела хрупкой и бледной. Казалось, с трудом держится. Глаза, подобные темным лепесткам фиалки, были наполнены страданием. Прекрасные губы, которые он так любил целовать, мучительно сжаты. Было непривычно видеть ее округлившееся лицо. Не то чтобы она сильно набрала вес во время беременности, просто Алесандро почти не видел ее, потому и не привык к изменениям. Сейчас она казалась мягче, чем раньше, женственнее и намного слабее. С распущенными волосами и чистым, без макияжа, лицом, она была такой красивой. Сандро почувствовал нарастающее возбуждение. Как это вообще возможно? Не прошло и пяти секунд, а его уже окутывает волна жара, хочется ее обнять и не отпускать. Какие-то первобытные инстинкты, которые невозможно контролировать. На долю мгновения их взгляды встретились. Сандро показалось, что в глазах Октавии мелькнуло что-то неуловимое. Так она смотрела на него по утрам, просыпаясь, когда они делили постель. Так зарождалась ее улыбка, прежде чем расцвести на губах.
Но это было мимолетное ощущение.
Октавия застенчиво натянула халат на обнаженное плечо и, покачиваясь в кресле, подняла малыша, стараясь его успокоить. Напрасные усилия. Ребенок был безутешен.
– Алесандро!
Вот так. Не «дорогой», даже не Сандро. Когда последний раз она обращалась к нему ласково, не боялась встретить его взгляд дольше чем на долю секунды? Видимо, решение оставить ее в Лондоне сильно повлияло на их отношения. Алесандро намеренно избегал даже мысли о браке по любви. Его жена – это сила, уверенность, а не слабость. Тем не менее он негодовал на недружелюбный прием.
Медсестра бросила на него отчаянный взгляд, полный мольбы о помощи, и это лишь взвинтило Сандро. Больше всего его раздражала излишняя эмоциональность и беспорядок, этого ему с лихвой хватило после звонка Примо. Почему, черт возьми, никто не в состоянии держать ситуацию под контролем?
– У нас проблема?
– Ваша жена хочет кормить младенца из бутылочки, но на такой ранней стадии не стоит этого делать. Он потом не будет брать грудь.
– Ты не хочешь кормить его сама?
Они с Октавией не обсуждали то, как она будет кормить младенца. Конечно, ей решать, но для него это сродни пощечине. Он и без того оскорблен ее прохладным приветствием, но это стало последней каплей. Большего унижения ему испытывать не доводилось.
– Посмотри на него. – Октавия с дрожью в голосе показала малыша.
Лицо младенца покраснело от отчаянного плача, крик действовал Сандро на нервы. «Просто покорми его», – подумал он. Ясно же, ребенку нужно именно это.
– И посмотри вон на того. – Она указала на инкубатор, на котором был ярлычок с фамилией Келли.
Алесандро перевел взгляд на Октавию, потом на кричащего младенца, на медсестру и опять на инкубатор. Человек неглупый, сейчас он ровным счетом ничего не понимал. Слишком уж непривычные ощущения.
– Ярлыки на месте, мистер Ферранте, – заверила Венди. – У нас все очень строго. Старшая медсестра все объяснит. Это точно ваш ребенок.
– Посмотри на того малыша! – вскричала Октавия так требовательно, что Алесандро невольно повиновался.
Мальчик в другом инкубаторе был голеньким, если не считать подгузника. Лежал и плакал, слабо шевеля ручками и ножками, и выглядел таким одиноким, что сердце Сандро защемило, вдруг захотелось взять его на руки и утешить. Очевидно, малышу не хватало ласки, но получить ее он должен от своих родителей. Из-под чепчика выбивались шелковистые черные волосы, внезапно напомнившие Алесандро нежные пряди Октавии. Но на ярлыке значилась фамилия Келли.
Может быть, он так устал, что все это просто галлюцинации? Да нет, просто Октавии пришлось многое пережить. Сандро гигантским усилием воли заставлял себя мыслить рационально. Конечно, она рассудительная, но, в конце концов, всего лишь человек, а не машина. К тому же явно еще не отошла от наркоза. Взглянув на жену, он вдруг заметил, что она впервые за долгое время пристально смотрит на него, точно пытаясь отправить ему мысленное сообщение.
– Она не дает мне его.
У нее сел голос. В ее словах Сандро почувствовал глубокое отчаяние, граничащее с гневом. Это задело его за живое.
– Тот ребенок не ваш, миссис Ферранте, – настаивала медсестра.
– Это не мой сын.
Она покраснела, стараясь успокоить кричащего на ее плече младенца. Алесандро пришлось сконцентрировать всю волю и оставаться спокойным.
– Принесите бутылочку, я его покормлю, – приказал он медсестре. – Моя жена сомневается. В конце концов, это ее тело, и…
– Дело не в этом, я готова кормить сама, но моего ребенка.
В ее взгляде была не то отрешенность, не то покорность. Она выглядела преданной, обманутой. Разочарованной.
Что-то шевельнулось в его душе, несмотря на шок от ее истерики и нежелания признать собственного сына. Неуверенность. Скорее всего, она ошибается. Путаница с детьми случается лишь в фильмах. У нее на руках их сын. Но в этом случае она просто не хочет его признать, как не хотела общаться с мужем последние месяцы. Почему он стал таким нежеланным для нее?
Медсестра ушла за бутылочкой. Разумеется, кто бы ему отказал. Правда, на просьбы Октавии никто и не думал реагировать. Он взглянул на нее так, будто она грязь на подошве его ботинка, от которой как можно скорее надо избавиться! Она опустила глаза, не в силах смотреть ему в лицо, и принялась разглядывать исподтишка. Какой он красивый! Светло-голубой пуловер под кожаной курткой пилота выгодно подчеркивает широкие плечи. Легкая щетина на щеках – единственный намек на бессонную ночь. В остальном безупречен: отглаженные серые брюки, уложенные, чуть вьющиеся волосы, серо-зеленые глаза, взгляд которых обрушивался тропическим ливнем, проникая в самые потаенные уголки души. Все в нем буквально излучало силу: широкие плечи, твердый рот, спокойное лицо. Создатель отмерил точные пропорции. Высокие скулы, прямой нос, чувственные губы. О, эти губы. Когда-то они ласкали ее. Нельзя думать об этом. Сейчас они сжаты от негодования, и она тому причиной.
Похлопывая ребенка по спинке, Октавия безуспешно старалась утешить его и успокоиться сама. Может, она сошла с ума? Примо никогда не стеснялся задавать ей подобные вопросы. «Ты что, обкурилась?», «Совсем потеряла разум?», «Ты вообще можешь думать, как нормальные люди?», «Как ты могла предположить такое?!». Спустя несколько месяцев она и сама начала сомневаться в своем психическом здоровье. Как вышло, что она в Лондоне, беременная, а отец ребенка, казалось, абсолютно не думает о семье? Почему не боролась за лучшие условия жизни? По крайней мере, можно было настоять на каком-нибудь контракте или обещании от мужа. Почему не требовала от Алесандро разговаривать прежде всего с ней, а не с кузеном? Конечно, в этой ссылке в Лондон ей не угрожала опасность, просто она была одинока и несчастна. Но, в конце концов, мама несчастна всю жизнь. Таков удел жены, служившей пешкой в мужских амбициях. Разве она имеет право вообще взывать о сочувствии? Несчастная богатая девочка, плачущая оттого, что приходится жить в особняке, полном слуг. Да в ее жизни можно устать разве что от походов по магазинам. Октавия привыкла ждать от жизни лучшего, поэтому воспринимала свое положение как временную меру и ждала воссоединения с мужем, который бы непременно дал ей почувствовать свою любовь. Картинка дружной, любящей семьи не покидала ее до сегодняшнего дня. Однако что-то пошло не так. Иначе почему ей отказывают даже в праве взять на руки собственного ребенка? Внезапно терпение, чувство долга и умение понимать других показались Октавии бесполезными, никчемными, глупыми качествами.