Роковые таблички (СИ)

Не заставил себя долго ждать и первый крупный снегопад. Кстати, он и принёс новых гостей, точнее, гостью. Перед этим два дня стояла небывалая стужа. Пришлось отложить пилки в сторону, и заниматься лишь тем, что таскать брёвна и хворост со всех окрестных лесов, да поддерживать спасительный огонь.
А в ночь накануне снегопада, небо выстлало толстым стеганым одеялом из туч, которое скрыло от глаз полную луну. Зато наутро холод стал заметно мягче, а к полудню на мёрзлую землю стали медленно планировать снежные хлопья. Лёгкие, как ангельский пух и почти прозрачные, эти снежные перья были непривычно крупными – размером с детскую ладонь. Сначала они тончайшим слоем покрыли стылую грязь, напомнив сахарную пудру на сгоревшем пироге. Потом началось нечто неописуемое – снег стал сыпать плотной стеной, быстро упрятав белым покрывалом измождённую землю.
Плотная завеса снега сливалась с растущими сугробами, заставляя Максима верить, что он висит в воздухе среди ослепительно-белой тишины. То, что творилось вокруг, расслабляло и успокаивало. Максим был благодарен природе за минуты блаженного безмолвия. Но, увы, этим сладким минутам не суждено было вырасти в часы, так как за спиной рыкнул знакомый голос:
― Балдеешь, бригадир?
Максим вздрогнул от неожиданности. Увидев, кто дерзнул прервать его сеанс единения с природой, он напустился на того с начальственной строгостью:
― Антоныч? Ты чего не на посту? Какого чёрта, ты тут прохаживаешься?
― А что толку там торчать – не видно же ничего? Я отсюда, снизу, больше разгляжу. А вот, кстати, уже и разглядел, ― Антоныч вскинул двустволку к плечу, одновременно взводя курки.
Максим взглядом проследовал в направлении, указанном дулом ружья – среди снежного тумана мелькала какая-то смутная тень. Невысокий силуэт приближался странным зигзагом, откровенно плутая среди однородной белёсой мглы. Антоныч застыл, изготовившись к выстрелу. 
― А ну-ка, стоять! – стрелок гаркнул настолько громко, что у стоявшего рядом Максима зазвенело в ушах, и он сам невольно вытянулся по струнке. «Вот, привык орать у себя на верхотуре. Чуть не оглушил, паразит», ― с некоторой долей восхищения отметил Максим. Антоныч ещё раз повторил своё предупреждение:
― Ещё шаг, и я стреляю!
Внезапно, в ответ на грубые окрики, из-под снежной вуали донёсся едва слышный женский голосок:
― Пожалуйста, не стреляйте, мужчины. 
Максим опустил ладонь на плечо Антоныча, давая тому понять, чтобы опустил ружьё. Однако, Антоныч и сам, похоже, передумал стрелять. Максим обратился к снежной тени:
― Подойди ближе. Стрелять никто не станет.
Тень помешкала секунду, и вновь пришла в движение, неуклюже спотыкаясь в быстро растущих наносах снега. И вот, из молочной пелены появилась красивая молодая женщина. Конечно, ещё год назад, на неё могли просто не обратить внимания. Ведь по меркам того, сытого и спокойного относительно времени, она, вряд ли могла бы считаться безупречной красавицей.
Но сейчас, в эти доли секунды, она явилась из висящей в воздухе снежной мглы, подобно Венере, возникшей из пены морской. Конечно, она была истощена, но не настолько, чтобы окончательно утратить свойственную женской красоте округлость форм и плавность изгибов. Женщина остановилась, кокетливо убрав с лица непослушную прядь.
― Ух, ты! ― помимо своей воли, изумлённо выдохнул Максим. Краем глаза он отметил, как Антоныч исступлённо закивал, соглашаясь с его восхищённым возгласом. Заметив промелькнувший в глазах гостьи блеск, и лёгкую полуулыбку, тронувшую её губы, Максим понял, что именно на такую реакцию она и рассчитывала. Её, слегка простуженный голос, прозвучал, тем не менее, благозвучной мелодией для, огрубевшего от визга пилок, мужского слуха.
― Мужчины, видите – я без оружия. Может, поделитесь едой? У меня есть, чем вас отблагодарить, ― на этих словах, красотка выразительно огладила ладонями свои, укрытые слоями грубой одежды, телеса.
Максим без труда прочитал недвусмысленное послание, обильно источаемое прекрасными глазами женщины. Он ощутил, казалось, давно забытое тепло по всему телу, и острое оживление в низу живота. Они с Антонычем переглянулись. Лицо стрелка выражало непривычное оживление.
― Едой? Конечно, поделимся, правда, бригадир? Я лично, не пожалею своей обеденной пайки. Вас это устроит, красавица? ― произнося эти слова, Антоныч нелепо гримасничал, стараясь, видимо, поразить гостью своей неуёмной весёлостью.
Та охотно приняла его игру, и тем же задорным тоном ответила:
― Устроит, герой. А если кто-то ещё пожертвует свою пайку – обещаю, что жалеть об этом решении ему никогда не придётся, ― на этих словах, женщина буквально ощупала взглядом Максима с головы до пят. Этот взгляд заставил его ощутить, как кровь едва не вскипает в, гудящих безумным пульсом, жилах.
Он шумно выдохнул, растопив полсотни снежных перьев. Антоныч, продолжая играть роль весельчака-повесы, легонько ткнул Максима локтем в бок.
― Бригадир-то? Конечно, пожертвует. Бригадир у нас мужик ого-го! Главное, чтоб после него у тебя на остальных, желающих пайкой поделиться, силы остались. У нас ведь тут ещё восемь человек скучают без слабого пола. А этот один десятерых стоит, ― балагур противно хохотнув, указал на Максима. Он, в свою очередь, ответил шутнику таким выразительным взглядом, что тот едва не подавился своей ухмылкой. Поняв, что переборщил с остроумием, Антоныч, развёл руками, вроде: «неудачно пошутил – исправлюсь». 
Максим примирительно положил ему на плечо руку, сжав её немного сильнее, чем стоило бы, будто желая напомнить: «шути, но знай меру». Потом он приветливо улыбнулся девице:
― А ведь, и в самом деле, как с остальными?
― Никаких проблем. Сколько мужчин – столько еды. Я выносливая, ― соблазнительница блеснула рядом неровных зубов в приветливой улыбке. Максим понял, что мужчинам-пильщикам стоит озвучить заманчивое предложение этой снежной «феи». Ведь, в его бригаде все, как один, люди были неженатые и без постоянных подруг. Нет, женщины в лагере были, но либо почтенного возраста, вроде Анастасии Егоровны из больницы, либо распределены по парам. А за соблюдением супружеской верности Ведущий следил строжайшим образом. Нарушителей ожидало изгнание из общины. Сам-то Вождь имел подле себя аж трёх «наложниц», но ему это позволяла «мудрость Леших». Она ему вообще многое позволяла.
Максим сделал нарочито галантный жест в сторону, где за снежной пеленой скрывался их маленький лагерь. Женщина последовала в указанном направлении, плавно покачивая всё ещё роскошными, невзирая даже на излишнюю худобу, бёдрами. Проходя в опасной близости от Максима, она, будто случайно споткнувшись, прижалась к нему. Нежное тепло её упругого тела подобно кипятку ожгло Макса, невзирая на несколько слоёв толстой одежды.
― Ведите, мужчины, ― тихо, почти шёпотом, выдохнула гостья. Максим, вместе с Антонычем, как зачарованные двинулись за ней. Женщина оказалась довольно общительной, и, пока они втроём шли к костру, не смолкала ни на мгновение. Её, как оказалось, звали Марина. Почти три дня она не видела нормальной еды. Именно три дня назад она покинула небольшой город, и с тех пор так никого и не встретила, за исключением мелких шаек полумёртвых от истощения людей. Их она благоразумно обходила стороной, прекрасно понимая, что прибыли с таких не дождешься, а в беду попасть можно запросто.
Максим недоверчиво поинтересовался:
― Так ты, Марина, что – в одиночестве путешествуешь? Что-то не верится.
― И правильно, что не верится. Разве одна женщина выживет в такое время вдали от людей? Нет. Вот и я с приятелем путешествую.
― И где он, приятель твой? ― с настороженным видом подключился к разговору Антоныч. Его руки вновь потянулись к двустволке. Марина, улыбнувшись и сверкнув искрами глаз, успокаивающе прощебетала:
― Да, успокойтесь. Он ждёт меня в условленном месте и мешать не намерен. Ждёт с едой. Ведь ночью же он ничего не сделал, и сейчас не станет, ― заметив, как удивлённо вытянулись лица собеседников, тут же пояснила: