Причал любви (СИ)

Лекарства всегда в город езжу им покупать, и вкусняшек всяких. Список целый. Кому колбаски, кому халвы, а товары что на почте, так те втридорога. Даже на конфеты такая накрутка, что мне стыдно их людям предлагать, при их то пенсиях.
Так ведь и с этих копеек каждая бабушка тебе рубликов десять отдаст, потому что уважает. Не везде телевизор есть, а ты ходячее радио. В основном спрашивают, кто когда умер, и записывают, чтобы не забыть помянуть. Вот такая развеселая жизнь. Вот Вы обиделись, что я сама сумку хотела везти, так для меня она легкая, моя с почтой и товаром килограмм двадцать весит. Велосипеды современные не выдерживают, ломаются, новый купить - денег нет, а починить не дешевле. Молодежь даже по-соседски за деньги все делает. Бизнес.
А заболеешь, так сразу стращают: "Выгоним, молодых наберем". А где их взять-то, молодых, все в город уехали. Те, что остались, крутятся: кто-то магазин держит, кто-то самогон варит. А самые дерзкие, те лес валят.
Я не жалуюсь. Мне дочки помогают, в город все зовут.
Вечером иду, еле ноги волоку, а дома хозяйство ждет. Думаю, да катись оно все в чащу дремучую. Уже и свиней хотела бросить, да дочек жалко, хочется свежины им подбросить, а то начитаешься в этом интернете про всякую отраву из Америки да Китая.
Гуннар согласно кивал головой, а думал о своем.
Его дочка тоже погналась за лучшей жизнью, из учительницы переквалифицировалась в сборщицы грибов. Правда, замуж вышла, муж попался хороший, финн, экономный, но не жадный. У них в Финляндии все такие. Пришлось дочке вспоминать свои навыки. Такие свитера вяжет, что от дизайнерских не отличишь. Кто не знает, думает, что из самой Канады привозят.
Жена была бы жива, не пустила бы, наверное. А так, что Гуннар мог сделать?
Сам в больнице, операция после перелома сложная, реабилитация долгая, все сбережения ушли. Потом жена, словно долг свой выполнив, тихо угасла.
Дочь без работы, кому в поселке русский язык нужен? Как мать схоронила, подалась за лучшей жизнью в Европу.
Он увидел, как Дина положила кипу распечатанных писем на столик, но хозяйка, она же повар, уже принесла заказ. Огромные, воздушные картофельные цеппелины, плавающие в домашней сметане, с зеленью.
Дина попробовала, но блюдо было слишком горячим, и она продолжила рассказ.
- Это благодаря дочерям я Джона встретила. Подарили мне на день рождения ноутбук. У нас как раз интернет в район провели, по оптоволокну, скоростной.
Сколько радости было, по скайпу внуков каждый день видеть, словно они рядом, только за щеки не ущипнуть.
Я письма людям носила, а самой мне писем не приходило, даже электронных. А однажды открываю емайл, мне дочки на бумажке адрес и пароль написали, а тут письмо от него, от Джона. На первое письмо я ответила, что не знаю английский, через переводчик Гугл перевела, отправила. А следующее письмо на русском, правда, на ужасно каком, но понять можно. Писал, что жена не дождалась с войны, променяла на молодого. А дети выросли, и так одиноко. И всю жизнь свою я ему описала, и он мне. И такие слова писать стал, с уважением сначала, а потом и с лаской.
«Ты цветок, ты солнце, самая ты настоящая женщина. Та, что не предаст, и не бросит».
Сколько Тимка гулял от меня, я ни разу ни скандалила, только отдельно стелила. А потом он уже и сам ко мне с лаской не лез. Да и сколько ее было, той ласки. Только на медовый месяц и хватило.
А Джон еще и благотворительностью занимался, то сто долларов попросит, то сто евро. Я дочкам ничего не говорила, сама в город ездила и отправляла.
Видимо, распробовав цеппелины, Дина замолчала.
Хорошо женщинам, можно плакать.
А как плакать, если ты мужчина, а ездишь в город, сдаешь в ломбард золотые мамины часы. Жена все сбережения на его лечение потратила, дочь без работы. А ты большой сильный мужчина, знающий все мели и рыбные места своего моря, сидишь у них на шее.
Где взять слезы, когда не можешь встать, и жена твоя, хрупкая, вечно о чем-то возвышенном мечтающая, пытается судно под тебя подложить. А ты, пытаясь ей помочь, разливаешь все содержимое на постель, и на пол, и ей на туфли.
Он очень хорошо запомнил лакированные туфли, в которых Ильзе приходила к нему в больницу. Бежевые лодочки, он их купил ей на двадцатилетие свадьбы, а уже и двадцать пять на подходе. Не отпраздновали, в них ее и хоронили.
Она молодая веселая была, на разделке рыбы стояла, все в руках у нее горело, ударница, комсомолка.
Он, как с мореходки приехал, так и закружилось у них. Ильзе была маленькая, ростом как Дина, он большой, сильный. Оба такие спокойные, что соседи удивлялись. Словно близнецы, с полуслова друг друга понимали. На все один взгляд, одно мнение. В основном, конечно, жены.
Другие удивлялись, но Гуннара это не раздражало. Когда по полгода в море, то жена такая и нужна, чтоб могла все сама решать.
Жаль только, с сыном не получилось.
Как раз плохо стало и с продуктами, и с лекарствами, а она простыла, не доносила малыша.
Поселок славился рыбаками, даже небольшой консервный заводик был. Но пришли девяностые, началась разруха. Европе их маленький заводик, маленькие шхуны стали не нужны. Шхуны и завод разобрали на металлом. Хотели курорт сделать, но уж очень далеко от и Вильнюса, и от Клайпеды.Так и остались в поселке одни пенсионеры.
Он не очень любил жирную пищу, поэтому цеппелины почти и не ел. А Дина ела с удовольствием, вытирая салфеткой испачканный жиром подбородок.
- Вкусно,- наконец-то она улыбнулась, ее очень красила улыбка. И что Гуннара поразило, ровные белые зубы, что было редкостью для дам такого возраста, особенно небогатых.
Посуду убрали, Дина достала из сумки ноутбук, написала Джону письмо, спрашивая, где его искать.
Джон по почте на связь не выходил и Дина, стараясь не показать своего разочарования, бодро произнесла:
- А пойдемте на море. Что же это я и в море не окунусь?
И, наклонившись к сумке, стала искать в ней купальник.
Потом позвонила дочь и Дина сказала, что все в порядке, они идут купаться на море.
Сумку Гунар договорился оставить в кафе.
День, конечно, был теплый, но это только сегодня, а вчера шел дождь и вода вряд ли прогрелась. На песчаном пляже никого не было, на разрушенном пирсе пенсионеры ловили рыбу.
Но кабинки на берегу стояли и Дина, нырнув в одну из них, стала переодеваться.
Потом вышла, не обращая на Гуннара никакого внимания, и пошла к воде.
Конечно, спортивной ее фигуру назвать было нельзя. Загорелые до черна руки, плечи и спина, и, как у всех работающих в поле или на огороде, белые ноги.
Ноги у женщины были стройными, чуть полноватые, но с узкими щиколотками и небольшими ступнями, которые она ставила на теплый песок гордо и красиво.
"Плывет павою", – отчего-то вспомнилось Гуннару. И сердце вдруг забилось так часто-часто, что пришлось сесть на песок и смотреть вдаль, а не на эти белые ноги.
Плавать Дина не умела. Она ползала по дну, охая и ахая окуналась в воду, резвилась, как ребенок, привлекая внимание рыбаков. Но скоро замерзла и выбралась на берег.
Полотенца не было, Дина надела одежду на мокрое тело и Гунар слышал, как она шепотом ругалась на свою бестолковость и глупость.
Потом они сидели на берегу под зонтом и смотрели, как заканчивается этот удивительный день.
Но романтическое настроение нарушала сама Дина. Вернувшись в кафе, она первым делом включила ноутбук. Там было новое письмо, но, увы, точной копией последнего, с просьбой прислать евро. Дина заметно расстроилась.
- Наверное, надо ехать домой, что-то с городом перепутала. У меня гостевая виза на пять дней, три из них я с простудой, в самолете замерзла, у Марты провалялась, той, что пригласила. Это ее бизнес.
Гуннару ничего не оставалось, как проводить гостью на автостанцию.
- А автобуса сегодня не будет, - огорошили их обоих, - только завтра.
- Гостиница, хостел? – По слогам произнесла растерянная женщина.