Сезон охоты на единорогов (СИ)
Я выдохнул и закрыл глаза.
Дедок методично ругал Жаньку, перечисляя болезни, боль и невезенье, чтобы не спугнуть его удачу и силу, и не притянуть раннюю кончину.
А у меня мысли уже крутились вокруг будущего боя. То, что надо сперва освобождать Женьку, стало ясным, но вот серьёзное численное превосходство противника выбивало из-под любого мало-мальски обдуманного плана опору. Как не прокручивал в голове разные варианты, а всё получалось, что не на моей стороне победа. Не те это бойцы, к которым можно подойти на расстояние рывка незаметно. Да и не те, кого испугаешь внезапностью и решительностью. Эти сами такое устоят, что мало не покажется. Вот и получалось, что… короче, не получалось.
- Дед, - прервал я поток однообразных ругательств: – Поможешь?
Стовед пожевал губы, задумчиво разглядывая издалека двор и дом.
- Думаешь, я ещё ого-го, чтобы лазить через забор и махаться на кулачках? – кротко поинтересовался он.
Не о том мыслишь, дедок. Отведя глаза, я медленно, выделяя каждое слово, ответил:
- Думаю, что ты достаточно хорош, чтобы сделать плотное прикрытия Присутствия, раз привёл меня сюда, воззвав к крепкой памяти и вытащив из неё образ Сашки.
Дедок скривился, недовольно хмурясь, и резко рубанул ладонью по воздуху:
- А фигу тебе! Никакой памятью я тебя не звал! И никаким Сашкой – не знаю, кто он, но пусть не кашляет - не подманивал!
Я сморгнул. Если не он – то кто?
- А Юрка! - Хмыкнул дед, отвечая на мои «громкие мысли»: – Думаешь, пацанёнок тока бабочки и цветочки делать горазд? Не, тарх, малец – тот ещё кузнец миров! Он тебе и тебя самого слепит так, что не отличишь. А уж подманить куда хорошо знакомого, вдоль и поперёк езженного да за сердце взятого тарха, память распотрошив или воображение – так ему это плёвое дело. Не глядя, сотворит по образу да подобию. И побежишь, куда надоть. Так что на меня не думай. Я тут по другой части. И Сашек всяких не сотворяю.
Вот оно как. Можно поверить, что мой ведомый вытащен из памяти моей Юркой, тем более, что однажды, на озере Страха, такое уже было… А можно продолжать надеяться и верить, что Сашка пришёл ко мне сам. Воспользовавшись силами мелкого веда или нет – это уж кто сейчас подскажет.
- В образах я не очень, - поморщился дедок. – А вот Присутствие, что тебя так смущает, погасить могу. Не то что бы совсем изничтожу, но помехи создам знатные.
И огладил хилую бородку, степенно расправляя её тощий клок по груди.
А моё сознание уже быстро выстраивало новую стратегию:
- На сколько метров этого хватит? Со скольки почуют?
Дедок нахмурился и снова заворчал:
- Ой, дикий ты! С ведами не работал, что ли, совсем? Не в метрах помехи измеряются-то! Чуйку они потеряют! Потому что чуять будет много чего! Каждая собака, каждый телок али курица будут фонить. На таком и свихнуться можно, потому и загасит их внутренний привратник все чувства, затупит, чтобы было неслышнее. Вот под это ты тишком и проползёшь. Только времени на то у тебя будет немного. Потому что привратник-то тархов не дурак, и, поперёк их сознания, а всё равно будет окружающий мир рассматривать, внюхиваться, искать. А уж за сколько тебя найдёт - дело случая, тут я не подсказчик. Так что время не теряй – действуй быстро. Всё понятно, тархово семя?
Я только усмехнулся. Вот, ведь, злой острослов! А не остановишь и не поперечишь. Прав Стовед. Действовать нужно быстро.
Глава 13 Ноги, крылья, хвост
Глава 13 - Ноги, крылья, хвост
До дома скользил, словно плыл в потоке. Думал о ветре, о невидимом взгляду ветре, способном нарушить ход явлений, способном разрушить построенное. О ветре, готовом к порыву. О ветре, который несётся над землей, оставаясь лишь движением, лишь потоком незримого и неосознаваемого. О ветре, который даже дыхание не ощущает.
Пролетел почти всё расстояние, не задерживаясь. Легко и бесшумно. Только взмок на солнце так, что под рубашкой на спине засвербело солью, прижигая старые раны.
Припал к срубу, затихорившись в некошеной траве возле кухоньки. И со всеми предосторожностями заглянул в мутное окошко.
Диспозиция стала ясна сразу.
Бойцов, действительно, трое. Все – мужчины, и все зрелы – от сорока. Значительно старше и опытнее Женьки. Чего уж роптать на его несмышленость – не оставалось у него шансов против такой мощи! Двое находились с Женькой в комнате. Один сидел на кухне, на точке внимания, откуда хорошо просматривался вход и наиболее подходящие для атаки окна. Но, лишь изредка обозревая их, он большее внимание уделял происходящему в зале. Это играло мне на руку.
Женька лежал на полу, скрюченным и дрожащим. Вокруг лужа воды со следами блевотины и крови, стекающими в подпол сквозь щели половиц. Локти стянуты за спиной, рубашка и брюки то ли сорваны, то ли срезаны. Благодаря этому оголению сразу видно, что серьёзное ранение у него только одно – багряным подтекало посечённое бедро. Но и то, уже зарастало, затягивалось, политое живительной смесью. Всё остальное мелочи: царапины и кровоподтёки. Ещё тревожила кровь на голове, слепившая волосы в единую массу. Однако с волос свежих подтёков не струилось, и это радовало – либо рана закрылась, либо удар прошёл по касательной. Судя по всему, Женьку взяли легко, почти не помяв, но перед серьёзной ломкой заставили вырвать и облегчиться, и залили раны прижигающим средством. Хорошо подготовили… Для долгой и основательной работы.
Рот Женьки стягивал широкий пластырь, но по угрюмому тяжёлому взгляду было ясно, что и без него он не издаст ни звука, пока остаётся в сознании. Только вот надолго ли это?
Пока же его просто били плетью. Крепко и уверенно. Серьёзный спокойный боец, по виду мне ровесник, но крепче в кости и приземистее, сразу прозванный для себя «Атлетом», играючи полосовал спину Женьки, заставляя того под каждым ударом выгибаться, словно выворачиваться наизнанку. Удар – остановка, присмотреться, позволить прочувствовать, беззвучно елозя по мокрому полу, дать выдохнуть и снова схватить воздуха. И снова удар. Нет, так не ломают - так наказывают. И учат плетью обычно не тархов, а именно младших – позволивших себе лишние слова или допустивших промах в послушании. На тарха плеть поднимать – не наказание, а смертельная обида, оскорбление, которое не простит ни битый, ни его школа.
Получается, что захватчики - не просто заезжие бойцы, случайно наткнувшиеся на талантливого мальчонку-веда и решившие его взять с боя. Эти тархи хорошо знают Женьку и его истинный статус в Храме, им не соврёшь, что свободный! Да и не только знают, что он – тис, но и, судя по всему, считают его своим, приручённым младшим, достойным за провинность серьёзного наказания. И полагают его провинность настоль важной, что наказывают прежде, чем будут уламывать работать на себя.
Значит это только одно. Крёсты.
Положить одним заходом троих подготовленных тархов Крестов рассчитывать смешно. У них подготовка не ниже моей и только то, что нет Присутствия – мне не поможет. По одному – ещё шанс есть. Для меня это значит одно – «ждать». Ждать момента, когда из троих противников в доме останется не больше одного – для того, чтобы оказалось возможным снять его без лишних звуковых эффектов. Нужен всего один момент, когда в дело смогут пойти руки. Придётся ждать и смотреть за тем, как калечат ведомого. Пусть не моего, но ведомого. Одного из тех, ради кого существуют ведущие. Одного из тех, кто существует для таких, как я.
Я закрыл глаза и расправил плечи одним глубоким вздохом. Вдох длился так долго, что за это время в мире успел нанести с пяток неспешных ударов плетью «атлет», пролетела мимо бабочка и прошуршал небольшой уж. За это время белое солнце стало тёмной дырой в небе, а рукоять пистолета – горячей и влажной. За это время сердце утомилось спешить и притихло едва трепещущей птицей. Освобождение от мыслей, от эмоций, от волнений последних дней. Успокоение сердца и мыслей, ещё недавно готовых сорваться в пропасть ярости.