Сезон охоты на единорогов (СИ)

Синие джинсы, кое-где заляпанные кровью, голубая блузка с широкими рукавами на небрежно утянутой шнуровке и простенькие черные кеды-тенниски в жёлтый горошек. Женщина прятала лицо в ладонях, словно плача или скрываясь. Буйные каштановые волосы спускались крутыми волнами на плечи, распадаясь на мелкие прядки. А по пальцам текла кровь. 
Я выдохнул резко, чувствуя, как засвербело в носоглотке, грозя скорым кровотечением, и поднялся. До крыльца всего-то с десяток шагов, но не уверен, что прошёл их по прямой. Когда опустился на колени рядом с женщиной, мир в голове опять плавал на границе с туманом. 
- Вы ранены? 
Глотку скребло от звуков. Сейчас бы найти себе убежище – хоть логово, хоть нору, где можно свернуться калачиком и уснуть. А надо работать. Бежать, бить, спасать и убивать… 
Женщина всхлипнула и опустила ладони. 
От волос вниз, уродливо пересекая лицо ветвистыми ручейками, капала кровь. Я потянулся к ране, но женщина зло шмыгнула и резко дёрнула головой, отдаляясь.
- Чепуха, - сквозь зубы пробормотала она и спрятала взгляд. – По касательной задело. 
Я увидел. Пуля, предназначающаяся «деду», который был явно выше ведуньи, лишь содрала ей кожу и опалила волосы ровно на проборе между двумя каштановыми волнами. 
- Борис… Там твой, - мотнула она головой на дом и тут же хмуро предостерегла: - Не торопи его. 
Предупреждение я не понял, но к Женьке рванул сразу. Не дай-то Небо, если «Тур» перед тем, как со мной разобраться, его лишил жизни или изувечил до невосстановимого! 
В доме носился тяжёлый смрадный запах. Пота, крови, рвоты. Ароматы, которыми богаты лечебные и пыточные комнаты. Меня замутило, снова накрыла волна зелёного тумана. Внутри задрожало от нехороших мыслей. Но, увидев Женьку, смог вынырнуть. 
Жанька был жив. 
Он всё так же лежал, скрючившись на полу в медленно подсыхающей луже. Глаза закрыты, а дыхание едва заметно. Но ран не прибавилось. Успокаивая сердце, рвущееся бешеным галопом, я привалился к косяку комнатной двери и замер. Жанька жив. Значит, всё не напрасно. А то, что посечён – так каждый тис хоть раз в жизни, но проходил через это. Не беда! Я сам бывало… Да. Было пару раз – попадал Сашка под горячую руку, когда накрывало меня волной ярости. Чуть не палки об его хребет ломал… А теперь вот смотрю на посечённые, словно расчерченные красным, Жанькины плечи и понимаю, что не стоило, не нужно было Сашку учить так. Всё можно объяснить словами. И всё можно простить. 
Я склонился над Женькой и осторожно тронул шею. Да, вот она – синяя отметинка. Сюда «Тур» нажал, выключая тиса, чтобы заняться мной. Можно Женьку сразу сейчас привести в порядок, но как бы голова не болела потом, мешая работать. Лучше пусть просто отлежится – права ведунья, не надо торопиться. 
Я срезал с его локтей и лодыжек верёвки, чтобы восстанавливался кровоток, и, зачерпнув кружку воды, поставил рядом на пол – додумается, как очнётся. И вышел. 
Ведунья всё так же сидела на крыльце, задумчиво подперев подбородок кулачком и равнодушно глядя на двор. Кровь бы уже и пристыла, да только женщина не оставляла рану в покое, тревожа её навязчивыми движениями – всё приглаживала причёску пятернёй, механически вытягивая посечённые волосы и сбрасывая по ветру. 
Я молча взял её за запястье, останавливая руку. 
Женщина вздрогнула, приходя в себя, и съежилась, словно в испуге. Я тут же разжал ладонь и отшатнулся – мало ли что сейчас прилетит от неё! Может попросту по щеке огреть, а может и что-нибудь такое всадить в судьбу, что потом и жить не захочется – кто ж их, ведов, знает! Но она вдруг бледно улыбнулась:
- А, это ты… Тархово племя… 
Я опустился рядом на крыльцо. И замер, так же безучастно смотря на буйство летнего дня. Как гуляет солнце по зелёной полянке и нагретым до тёплого доскам построек. Как ветер плутает в листве и ерошит траву, словно частным гребнем. Как сквозь высоту прозрачного неба просматривается индиговая пустота Вселенной… 
- Кто ты? 
- Анна. 
- Откуда? 
Она пожала плечами: 
- Теперь уже – от верблюда. 
И можно подумать, что шутит, но столько горечи вложила в простое слово, что ясно – не острит, а просто нечего ответить. Была школа, был храм – да теперь нету. Случается такое у тархов – выгоняют из храма особо нерадивых или порченных тьмой. Но, чтобы ведов гнать… Не слышал о таком. 
- А я сама угналась, - невесело усмехнулась Анна, отвечая на мои «громкие мысли». 
Я не стал бередить. А о себе говорить бессмысленно – мой знак храма болтался на рубашке неприкрыто, а имя моё она и так, судя по всему, уже знала. 
Анна снова потянулась к ране. Прикоснулась к волосам, вздрогнула и отвела руку. У меня появилась догадка, с чего её так гнетёт эта мелкая царапина.
- Первая рана? 
Она коротко мотнула головой и снова зацепилась взглядом за что-то, видимое лишь ей. Не попал. Но других гипотез навскидку не возникло, поэтому пришлось бросить играть в «угадайку». 
- Надо торопиться. Женька сейчас очухается. Местные полицию вызовут. И нужно бежать за Юркой, - коротко проинформировал я. 
Веда сморщилась, словно я сказал глупость или сунул ей под нос дольку лимона, - и отбрила:
- Не надо. Женьке твоему ещё минут десять нужно на восстановление. А Юрка пока вполне справляется сам. И получше нашего. А без восстановления у вас, тархово отродье, вообще шансов нет ему вытащить! 
Вот так. И вроде всё правильно говорит, а ощущение, что окатила холодной водой из ведра. Я сел обратно, привалился к перилам и вдохнул нагретого воздуха, до самых дальних уголков наполняя лёгкие. Стало теплее и легче, только голова закружилась. 
- Сейчас полдеревни прибежит с вилами и участковым на телеге, - угрюмо предупредил я. 
Хотел заранее попросить создать какую-никакую иллюзию, чтобы прикрыть нас от людей, но Анна оборвала:
- Не прибежит. 
И с такой уверенностью сказала, что сразу поверил. Ладно, пусть так. Кто их, ведов, знает… Как да что они делают. Как глаза отводят да при дневном свете заставляют оглохнуть на оба уха всех жителей села! Да только вот Фею в жёлтом платьице, Веру, проведать всё равно надо. Вдруг чего не так.
И поднялся уходить. 
Анна вздохнула, словно оттаивая, и потянула меня за руку обратно вниз. 
- Куда собрался, тархово племя? – бледно усмехнулась она. 
- Проведать кое-кого надо. 
- Верочку? – ехидно кольнули вскинутые глаза. 
- Ну. 
А что ей ещё ответишь? 
- Ой и дикий ты, тархово племя, - засмеялась она тихо. 
И в тот же момент я увидел Фею. 
Вот только сидела ведунья. А тут же, почти без перехода, вместо неё на ступенях сидела давешняя девчушка. Поправляла оборочки своего платьица и хлопала ресницами, словно сама не понимает происходящего. Светлая, словно солнышко, пахнущее яблоками. Тонкая, словно огонёк на свечке.
Я молча сел обратно на крыльцо. Вот, значит, как. 
Анна приняла прежний вид и пожала плечами с некоторой досадой:
- Да ладно тебе. Думаешь, отвлечь их на себя можно было дедом с вёдрами? 
И то верно. 
Я справился, наконец, с пересохшей глоткой: 
- А раньше? В магазине и потом…
Анна раздражённо дёрнула плечом и отрезала:
- И раньше!
Вот так, значит. И что это, если не издевательство?
- Проверка это, - угрюмо отозвалась Анна. – Не прошёл бы тогда – чёрта с два ты у меня вышел бы к Юрке. Оборвала бы «нитку» нафиг или куда в другое место засунула.
И так сказала, что прекрасно понял – так и было бы. И гулял бы я сейчас совсем в других лесах. Дикий тарх. Правильно говорит – совсем дикий.
Анна усмехнулась, снова читая то, что у меня творилось на душе.
Оставалось в ней что-то от «деда Стоведа» - ухмылочка эта, подначивание тархов да возвращающаяся уверенность в себе. Но видел я всё равно маленькую женщину, едва справившуюся со страхом, коловшим сердце. Женщину, приятную той зрелой красотой, когда уже оставлены в прошлом метания романтичной души, а за основу жизни взято понимание смысла своего существования. Когда не яркой оболочкой привлекают, затягивая в омут бесцельных отношений просто так, ради телесного томления или тщеславных помыслов, а приоткрывают лишь достойным завесу внешнего, показывая сияющую душу. И мне вдруг посчастливилось смотреть в эти глаза, не затянутые лоском самоконтроля. Видеть грустинку на дне, видеть одиночество и сложный путь становления, видеть долгую борьбу с собой и теперь – с внешним… Видеть и хотеть помочь. Вот прямо сейчас вскочить на ноги и рвануть – сам не знаю куда! Ради этого взгляда, в котором светилась душа и таилось нечто! Я всматривался в это неизвестное, но огромное, как целый мир, и чувствовал, что открываю дверь в иное измерение. Толчок, вздох. И дверь отварилась…