Холодная

— Скажи, Кэтрин, ты бы осталась со мной, если бы у меня вдруг совсем не осталось денег и мне было бы нечем тебе платить?
— Миледи… — Кэтрин взволнованно закусила нижнюю губу: преданность госпоже боролась в ней с желанием нормально жить и получать деньги.
Эмма горько улыбнулась.
— Понятно, — сказала она. Кэтрин виновато опустила глаза. Эмма отпила остывшего чаю. — Можешь идти. Не ссорься со слугами барона из-за меня. И… когда приедет мой муж, дай мне знать.
— Хорошо, миледи.
Кэтрин сделала короткий реверанс и вышла из спальни.
Теодор сразу понял, что Эмма вернулась: в конюшне отдыхали лишние лошади. У Теодора было странное чувство, будто воздух вокруг дрожит от напряжения, как перед грозой. Казалось, все слуги тоже чувствовали это, и говорили едва ли не шепотом.
Теодор залез в ванну, посидел в ней некоторое время, набираясь сил перед предстоящим сражением.
К ужину он оделся с особой тщательностью. Как на казнь, — усмехнулся он. Впрочем, он был вовсе не уверен, что величественная леди почтит своим присутствием ужин. По крайней, мере, ее не было в столовой, когда он туда спустился. Но ждать долго ему не пришлось: Эмма появилась буквально через минуту. Теодор кивнул головой Мэри, чтобы она подавала. Ему было жаль, что вернулась жена. Когда ее не было, он обедал в компании мистера Конли, миссис Кэмп, иногда ему удавалось уговорить Мэри присоединиться к ним. Все знали, что Теодор и Мэри знакомы с самого детства, поэтому почти не удивлялись.
Эмма была мрачной, обычное выражение безмятежности, равнодушия и холодности исчезло с ее лица.
— Добрый вечер, миледи, — ровным голосом поприветстовал ее Теодор, подвигая стул. — Надеюсь, поездка прошла хорошо?
По лицу Эммы скользнула тень улыбки.
— Да, благодарю вас.
В полном молчании они поглощали ужин, почти не замечая вкуса еды.
— Мне надо поговорить с вами, …милорд, — она буквально выдавила из себя последнее слово. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Извиниться, понял Теодор по ее взгляду. Она хочет извиниться. Но он не ощущал радости, которую ожидал почувствовать.
— Прямо сейчас?
— Если можно.
— Прошу, — он подал ей руку, помогая выйти из-за стола.
— Мне нужно кое-что взять в своей комнате, вы подождете меня? — спросила она.
— Я буду в кабинете, миледи, — кивнул он.
Теодор развел огонь в камине, хоть был теплый летний вечер. Ему нравилось смотреть на огонь. Он налил себе портвейна, сел в кресло и уставился в камин. Что ей понадобилось в ее комнате? Бумаги о разводе? С этой вздорной женщины станется освободить его от нежеланной женитьбы. Если она, конечно, знает, что брак этот нежелателен для Теодора. Он развалился в кресле, заставляя себя расслабиться. Сейчас Эмма вернется и он все узнает.
Эмма постучалась, прежде чем войти. В руках у нее действительно были какие-то бумаги.
Теодор встал, поклонился.
— Садитесь, миледи.
Она подошла, протянула ему бумаги, но садиться не стала. Теодор встал около окна и стал читать бумаги. Она не развелась с ним, она просто переписала на него все свое состояние.
Он наконец взглянул на нее.
— Что это значит, миледи? — холодно спросил он.
Эмма так надеялась, что бумаги скажут сами за себя, что ей не придется ничего объяснять.
— Я виновата перед вами.
Сердце Теодора даже не дрогнуло.
— В чем? — ему было необходимо выяснить, что именно она знает.
— Во всем. Вы не компрометировали меня, вы не игрок и не содержите любовницу в одном доме с женой. Я… поторопилась с обвинениями.
Теодор выжидал.
— Надеюсь, вы сможете простить меня, — твердо договорила она, глядя ему в глаза. Уж извинения-то он заслужил!
— Вы поверили мне? — недоверчиво спросил он, не видя необходимости сообщать, что знает, почему она наконец перестала обвинять его во всех грехах.
Никаких правдоподобных объяснений у нее не было заготовлено.
— Я подслушала ваш разговор с братом, — пришлось признаться ей. Несколько секунд Теодор смотрел ей в глаза, потом подошел к камину и бросил бумаги в огонь. Эмма сдавленно вскрикнула и широко раскрытыми глазами уставилась на мужа.
— Теперь все снова ваше, — сказал он резко.
Эмма медленно опустилась на стул, предложенный ей ранее. Прошло довольно много времени, прежде чем она произнесла:
— Нет, все деньги лежат на вашем счете. И свидетели знают, что я все перевела на ваше имя. Герцог и герцогиня Клермонт, моя мать, мой поверенный. Они знают.
— Знаете, миледи, это будет странно: вы будете доказывать, что все перевели на меня и вызывать по этому поводу свидетелей, а я буду ото всего отказываться и говорить, что ничего не было, — неожиданно улыбнулся он. Теодор сел в кресло. — Как только я окажусь в Лондоне, все снова будет вашим, нет надобности в такой жертве.
Эмма собиралась возразить, но не успела.
— Неужели мы теперь каждую неделю будем гонять лошадей в Лондон, чтобы доказать, кто из нас благороднее? — спросил Теодор. Он отвернулся и уставился в окно.
— К тому же мне претит принимать подобный подарок от женщины, которая не верила мне. Легко вам дался этот жест теперь, когда вы знаете, что я не растрачу ваше состояние за один год.
Теодор прав, неожиданно поняла Эмма. Она так легко рассталась со своим состоянием, потому что поверила в доброту и порядочность Теодора. Он не будет жадным, никогда не ограничит ее трат, он не играет в карты и не содержит любовниц.
Эмма молчала, понимая, что не посмеет вручить все снова Теодору, когда он переведет все обратно на нее.
Теодор встал, снова налил себе вина, подошел к окну. Некоторое время он смотрел на солнце, половина которого уже скрылась за горизонтом.
— Позволю себе упрекнуть вас, миледи, — наконец сказал он и повернулся к ней. Эмма грустно взглянула ему в глаза: он имеет право на что угодно, и уж тем более на упреки.
— Вы должны были выслушать меня до конца. Вы могли не поверить тому, что я сказал бы, но выслушать до конца должны были, — твердо сказал он. — А если бы не поверили мне, должны былисобрать все факты, прежде чем судить. На ваши деньги вы могли нанять целую свору сыщиков, они без труда могли выяснить, проигрывал я в карты или нет. Не знаю, смогли бы они выяснить, кто затащил вас в ту спальню и является ли Мэри моей сестрой, но вы могли бы попытаться это выяснить. Вы же осудили меня бездоказательно.
Он был прав. Он был абсолютно, непререкаемо и полностью прав. Женщина с трезвым умом, каковой Эмма всегда себя считала, так и сделала бы.
Теодор снова сел в кресло.
— Если хотите загладить свою вину, миледи, то просто выполните наш договор.
«Договор»… Эмма поморщилась: вот уж что она хотела бы забыть навсегда, так это Теодора, стоящего перед ней на коленях. Вряд ли она сумеет это сделать. Вряд ли онсумеет это сделать.
Эмма согласно кивнула.
— И еще… — заколебался Теодор. Эмма решил, что непременно выполнит эту просьбу.
— Уезжайте отсюда, — закончил он.
Уехать? Этого она совсем не ожидала. Ей хотелось быть рядом с Теодором, ей хотелось, чтобы он простил ее…
Она закрыла глаза и согласно кивнула. Она вдруг поняла, что все это время нервно крутила на пальце обручальное кольцо. Она сняла его.
— Полагаю, я должна отдать его вам, — Эмма протянула ему кольцо. Теодор махнул рукой.
— Кольцо предназначено моей жене. Вряд ли у меня когда-нибудь будет другая.
— Мы можем развестись, — предложила Эмма. Если он будет женат на ней и будет хранить ей верность, то действительно останется монахом на всю оставшуюся жизнь. Эмме вдруг пришла в голову совершенно ошеломляющая мысль: а были ли вообще в жизни Теодора женщины? Она искренне надеялась, что были, потому что иначе — совершенно несправедливо.
В ответ на ее предположение Теодор рассмеялся.
— Вы же знаете, это практически невозможно.
— Но мы не переспали, можно признать брак недействительным.
— А как мы это докажем? Мы однажды даже спали в одной комнате, если помните.