Абсолютные неприятности
Кутался я в куртку, кутался — кое-как согрелся и вроде бы начал задрёмывать. Снится мне, что сижу я в звездолёте, в рубке, только будто бы на пилотском месте не кресло, а почему-то табуретка. Ускорение, а пристегнуться нечем и сидеть очень неудобно — того и гляди, свалишься… И вдруг Ори в лешачьем обличье меня за плечо трясёт. Шепчет в самое ухо — даже щекотно:
— Снайк, проснись! Ну, просыпайся! Оглох, дурень!?
Мотнул я головой, открываю глаза: так люди и становятся заиками от неожиданности.
Прямо передо мной, где обыкновенная скала была — чёрный провал. А из провала ползёт на меня тварь огромная — вроде сороконожки, как я её себе представляю, только голова больше моей авиетки, глазища — из этих самых… как у стрекозы, а под ними такие, представьте себе, клешни, или, положим, щупальца с шипами — и шевелятся. И чешуя в лунном свете блестит сталью полированной. Кошмарный сон.
Я бластер вскидываю — и вдруг слышу голос, отовсюду или ниоткуда, без выражения и без модуляций, как под дешёвый дешифратор:
— Брось оружие, смертный.
И я опустил ствол.
Подземные хозяева, трах-тибидох! Интересно, эта идиотка, Великая Жрица Третьей Луны, их хоть капельку себе представляла?
Стою, молчу. Держу бластер за ремень. Жду, что будет дальше.
Выдают тем же голосом:
— Смертный, я повторяю.
— Вы, — кричу, — хозяева! Я не из вашего мира, я с вами не воюю! Я не буду стрелять, но не брошу, не ждите! Я вас не знаю, а в гости так не зовут! Не нападайте — буду защищаться!
Говорю под наш дешифратор, чтобы они свою машину не мучили даром. И до них тут же доходит, до умных — слышу голос самого хозяина. Будто шестерни в часовом механизме крутятся, жужжат и тикают. Чудной язык.
— Мы тебя тоже не знаем, смертный. Мы в тебе не уверены. Ты — человек, а люди сюда гулять не ходят. Особенно вооружённые. Хочешь общаться — брось оружие.
Швыряю бластер в сторону.
— На, — кричу, — подавись! Я, между прочим, тут не гуляю, я ищу кое-кого. Больше мне от вас ничего не нужно!
А сам думаю: вроде мне никто не говорил, что они телепаты. Хорошо бы, а то ещё пронюхают, что я затем сюда и летел, чтобы их ограбить.
Немножко помолчали. Видать, от громкоговорителя отодвинулись и совещались. Потом говорят:
— Ладно, поднимайся.
И у их этой сороконожки — а я уже сообразил, что это механизм, может, с биологическими частями, но машина, не живое существо, как мне спросонья показалось — открывается отверстие в боку. Одна овальная чешуйка отъезжает в сторону. И спускается лёгонькая лесенка.
Когда я на борт поднимался, не мог отделаться от мысли, что в кабине у этой штуки сейчас людей увижу. Стереотип мышления. Но оказалась чушь собачья.
Кабина отличная. Панорамные стёкла, инфракрасные экраны, довольно хитрая система, которая управляет механизмом этим странным — для движения в тоннелях, для копания и даже, по-моему, для ведения боя. У пульта вместо кресел — висячие штуковины, как гамаки. А в них — хозяева подземелий. Три особи.
Зелёного цвета, в какой-то серебристой броне, как в скафандрах. А может, как в доспехах. Двумя конечностями цепляются за рычаги в полу, двумя работают с клавиатурой на уровне живота, и ещё две свободны. На всякий случай. На нижних конечностях — по три пальца с когтями, на верхних — по четыре. Шея длинная. Голова тоже удлинённая: затылок торчит шишкой назад, подбородок — такой же шишкой вперед. Черепушка лысая, здоровенные ушные раковины, как лопухи зелёные, с острыми кончиками. Глазища огромные, скошенные, жёлтые, зрачок — как у змей, узенький, сжат при свете в полосочку, хотя в кабине темновато, на человеческий взгляд. Носа вовсе нет, дышат дырочками, как черепахи, а рот без губ, но очень выразительный. По-человечески.
Очень обаятельные нелюди. Морды зелёные — живые и подвижные, смотрят на меня с интересом: ждут, как отреагирую.
И я говорю:
— Рад видеть, ребята, — и улыбаюсь.
Смотрю: удивились сверх меры. Удивляются забавно: шкурка над глазами собирается гармошкой в два барханчика.
Один, почему-то показалось мне, что тот, кто разговаривал, чешет верхней левой грабкой за ухом.
— Рад видеть колдунов? — спрашивает. — Крепко, крепко…
— Ну за кого, — говорю, — вы меня принимаете? Я ж не здешний. Не верю я в этот бред. Я думаю — вы пограничники, патруль, стража — как вы привыкли?
— Да, — говорит. — Патруль, тёпленький. Верно замечено. Умный. Летающий люд знаешь?
— Не уверен, — говорю, — что знаю, но видеть приходилось.
Переглянулись.
— Нравятся? — говорит этот, общительный.
Мне смешно стало. Тоже мне, игры военного времени!
— Да мне, — говорю, — и они нравятся, и вы тоже. Мне здесь почти все не противны. Я, — говорю, — разведчик. Изучаю другие миры, понимаете?
— А, — говорит тот же самый. — Разведчик, стало быть… Так это твоя машина у нас на орбите?
Вот когда мне чуток поплохело. Это тебе не лунные жрецы. Серьёзные ребятки.
А их подземный транспортёр в это время уже нёсся по тоннелям — хозяевам удобно, а меня отшвырнуло назад и к стеночке прижало: больно скорость велика. На инфракрасных экранах я ничего не соображаю с непривычки, одно только ясно: все эти немереные горы внутри ходами источены, как сыр — дырками. И насколько те тоннели тянутся, если по ним с такой сумасшедшей скоростью гонять можно, я даже представить себе не могу.
А тот, разговорчивый, бросает через плечо:
— Ничего, тёпленький, всё — путём. С тобой давно Тшанч хотел поболтать за жизнь, так что держи хвост морковкой. Скоро на месте будем.
Дешифратор у меня хороший — чисто берёт.
Пока добирались до их базы, я положение обдумывал. А когда тормознулись и мне предложили на выход, не удержался — глупость ляпнул.
— Да почему "тёпленький"-то? — говорю. — И потом: что это за тема: «смертный»? Сами-то вы тут самые бессмертные, как я посмотрю…
И тогда этот мой собеседник без звука подходит и хватает меня своей верхней грабкой за шею. И половину я понимаю сходу. Холодный, как камень. Как неживое — холодный, сухой и гладкий. Манекен.
— А что до "смертного", — говорит и улыбается своим неслабым хлебальником, — так это, дорогуша, для местных суеверов. Приятно, знаешь ли, произвести впечатление… Хотя, если уж совсем философски подойти к этому вопросу, все мы, мой теплокровный друг, в сущности, смертны — кто раньше, кто позже… Ну так пошли, что ли, любознательный ты наш!
И мы вместе вышли из машины в подземелье.
Темно, как в заднице у дьявола.
Машина стоит между такими же — пока проходили, всю пыль с бортов собрал боками. Пещера — или ангар, скажем — очень большая и высокая, по эху чувствуется. Под ногами: камень гладкий, если щели и есть, то крохотные, сквозь подошвы не заметно. Чисто сделано.
Я бы носом тыкался, как слепой щенок, в потёмках этих, но мои конвоиры взяли меня под белы ручки своими средними грабками. Когти вполне ощутимые, и дёргаться не хочется, но с другой стороны, агрессия не витает в воздухе. У меня в общении с нелюдями большой опыт: тут надо интуиции доверять. Если существо в принципе способно испытывать какие-то эмоции, то они у всех в Галактике приблизительно одинаковые и число у них счётное. Страх там, радость, злоба… Отличаются только тонкие оттенки и способы выражения, но такие вещи интуитивно переводятся на привычный вид. Почти бессознательно, автоматически. Живой живого всегда поймёт, только не вздумай воспринимать чужака как «гадость» и прислушивайся повнимательнее к собственным нежным нервам.
Мои нежные нервы донесли, что мной развлекаются. То есть, по логике, быстрей всего, выполняют некое задание, но по ходу дела развлекаются по полной программе. Заметно. Не деловитые, не напряжённые и не злобные. Я оценил, как они могли бы меня помучить, если бы хотели — совершенные бойцы, и силёнок на человека явно хватит с избытком, и руки запасные, и численное преимущество, и обстановка на их стороне… Но больно не делают, когда могут, а значит, не хотят. Ну что, приятно.