Мышиная дыра

— А что, я знаю, как он отдраивается?
Я про себя помянул Господа всуе и говорю:
— Я вам сейчас буду объяснять, что делать, ладно? А вы делайте.
А она говорит:
— Вы что, люк открыть не можете?! Я что, должна во всей этой технике разбираться, по-вашему? У меня, чтоб вы знали, гуманитарное образование!
Я говорю:
— Это очень просто. Вы не волнуйтесь. Посмотрите на панель, пожалуйста. Там справа есть такой красный рычажок. Потяните его на себя.
Проходит минута. И через минуту она кричит:
— Из-за вашего рычажка теперь тут что-то шипит! И пахнет химией!
Я стукнулся лбом об обшивку.
— Это, — говорю, — вы включили систему пожаротушения. Она слева. А рычажок — справа. Попробуйте еще разок.
А она как завизжит!
— Вы хотите меня убить, да?!
Я подумал — да. Очень.
— Отойдите от люка, — говорю. — Я сейчас его разрежу.
А она:
— Если вы можете его разрезать, то какого дьявола вы этого раньше не сделали?!
Вот так мы с Эдит и познакомились.
Она была очень хорошенькая, Эдит. Беленькая. И очень такая ухоженная. У нее от волос пахло персиками, а от всего остального — яблоками и свежей травой. И она была похожа на сдобную булочку, а капсула изнутри была похожа на такую подарочную коробку в шелку, и фольге, и гофрированной бумаге, в которой булочка хранится.
Эдит, сразу, как вышла из капсулы, меня окинула скептическим взглядом и выдает:
— А что это у вас за вид?
— Мне так нравится, — говорю.
А она фыркнула и говорит жутко недовольно:
— Куда только ваше начальство смотрит!
Я подумал, интересно, Ирм мне считается начальством или нет. И куда-то он сейчас смотрит. А она изрекает, раздраженно так:
— Вы так и будете стоять столбом? Мне нужно в душ. И сварите мне кофе.
Но мне это уже начало слегка надоедать.
— Вы, может быть, решили, что у меня тут летающий ресторан? — говорю. — Или салон красоты? Так вот, совершенно напрасно вы это думаете. Вы лучше расскажите, как вас занесло в эту капсулу. А я поразмыслю, стоит ли мне за кофе бежать.
— Не смейте мне хамить, — говорит. — Это вам даром не пройдет.
Тогда я говорю:
— Я не стюард. Я пират. И если я спрашиваю, вам лучше ответить. А то я разозлюсь.
Она напыжилась и говорит:
— Как вам не стыдно!
Тогда я говорю:
— Считаю до трех. Или вы начинаете отвечать, или я начинаю вас убивать и насиловать. В конце концов, вы сами ко мне напросились.
И тут она на меня посмотрела, внимательно-внимательно. И в первый раз за все это время меня увидела. А я засунул за ремень большие пальцы, прищурился и соорудил кривую ухмылку.
И тогда она пришла в ужас, и стала отступать назад, и уперлась попой в обшивку капсулы. И начала горько плакать. А мне стало ее жалко.
В конце концов, она же не виновата, что она дура.
Минут через пятнадцать я ее утешил. Я ей все-таки сделал кофе и плеснул туда ложечку успокоительного. И принес водички. И дал чистый платочек — еле нашел. И она потихоньку начала меня слушать. И я попытался еще раз.
— Я, — говорю, — не буду вас обижать. Честное слово. Просто попробуйте понять обстановку. Я не из вашего мира. Я не служу в вашем гражданском флоте. И мне будет очень тяжело доставить вас домой, даже если вы мне каким-нибудь чудом точно расскажете, где живете. А вы пытаетесь командовать вместо того, чтобы объяснить толком, где вы свой экипаж потеряли.
Тогда она говорит:
— У меня тушь не потекла?
— Не знаю, — говорю. — Кажется, нет.
Она сходила в капсулу, принесла оттуда такую, знаете, сумочку для всякого женского барахла, достала зеркальце и стала что-то там поправлять у себя на лице. И говорит между делом:
— Я понятия не имею, что у них там произошло. Они просто ошалели, вот и все. Я терпеть не могу этот космос, эти ваши «прыжки» — меня от них тошнит, но мне очень советовали тот курорт, там совершенно особые условия, климат, сила тяжести — а поскольку он на другой планете, туда просто невозможно было попасть нормальным транспортом. Но мой папочка — а мой папочка президент корпорации…
— Какой, — говорю, — корпорации?
Меня уже слегка укачало к тому моменту, но я еще надеялся добраться до сути.
— Обыкновенной корпорации, — говорит. — Президент корпорации, которая производит что-то такое, связанное, вроде бы, с компьютерами, какие-то там процессоры или что-то в этом роде, но у меня гуманитарное образование…
— Так, — говорю. — Стоп. Вы начали про экипаж.
Она смотрит на меня. Я — на нее. И она говорит:
— Я же сказала — я понятия не имею, какой белены они все объелись. Папочка заказал мне персональный рейс в лучшей транскосмической компании, у экипажа были прекрасные рекомендации, но оказалось, что они просто невменяемые. Этот тип — капитан корабля — мне сказал, что по техническим причинам мне нужно на минуточку пройти в эту капсулу — или как ее там? — а когда я прошла, они ее, я так думаю, просто выбросили за борт. Как вам это понравится? Они же мне даже переодеться не дали!
Мне это понравилось. Я подумал — если рейс долгий, то я понимаю капитана. Но все-таки не стал делать поспешные выводы.
Я пошел в капсулу и поискал дубликат бортжурнала. Эдит ходила за мной и давала советы, где искать. Но я эту запись все-таки нашел, несмотря на те советы, и стал ее просматривать, а Эдит комментировала.
Запись кончалась сообщением информационного центра звездолета о пожаре в реакторе с критическим подъемом температуры. Мне стало ужасно грустно.
Я понял, что у них там вышло. Они ушли в «прыжок», чтобы взрыв не уничтожил капсулу. Их вышвырнуло в физический космос далеко отсюда, там, где реактор рванул… ну да. Люди чести.
— Ваш экипаж погиб, скорее всего, — говорю. — Спасая вашу жизнь.
Эдит на меня посмотрела рассеянно и вздохнула.
— Да? — говорит. — Ужас. Как вы думаете, эти жулики в транскосмической компании оплатят страховку?
— Наверно, — говорю. — Куда они денутся.
— Мое вечернее платье, — говорит, — стоило восемьдесят пять тысяч. Эксклюзив. Тканое серебро и бриллианты. А еще было…
Тогда я говорю:
— Я лечу домой.
— Вы уже выяснили, где Строн? — говорит.
— Я, — говорю, — лечу на Мейну.
И пошел в рубку. А она — за мной.
— Как это — на Мейну?! — говорит. — Где это вообще?! У меня билет пропадет! Мне надо связаться со своим секретарем! Папочка будет волноваться!
А я уже устал и злился, и думал — пусть говорит, что хочет. Я сел в кресло пилота и стал готовиться в «прыжок», а Эдит остановилась рядом и говорила все громче и громче, про билет, про папочку, про закон и порядок, про бессердечие и беспринципность, про то, что по мне каторга плачет, и про то, что я мог бы заработать хорошие деньги, если бы не был таким упрямым идиотом.
Но я просто готовил маневр и не слушал. Я ее сильно недооценил. Потому что, когда гипердвигатели уже пошли, Эдит вдруг выдает:
— Не смейте меня игнорировать, я с вами разговариваю! — и ударяет кулачком по преобразователю.
И наступает шиздец. Потому что от удара его замыкает.
Мы в «прыжок» провалились на секундочку — нескоординировано и непонятно, куда — а потом нас вышвырнуло в физический мир. Кувырком.
А рядом оказалась серьезная масса. Планета. И мы прямо из «прыжка» попали в ее атмосферу, а атмосфера оказалась плотная.
Что тут скажешь… Эдит перестала кричать минуты за три до того, как я отключился. Но я успел затормозить, уже ничего не соображал, но затормозил, а то мы бы, ребята, сейчас уже не разговаривали.
А момент прикосновения к грунту я не помню. Было очень плохо.
Первое, что я помню в том мире, это — как все болит. Больше всего болела грудь, но голова тоже болела основательно. А живот и поясница — уже гораздо меньше. Так, на утешительный приз. Но когда я осознал, что у меня все болит, я, точно помню, ужасно обрадовался.