Блаженны миротворцы

Ладно, думаю. Вы правы.
— Ну что, — говорю. — Прощай, Гелиора. Ты — дома…
И тут она отожгла. Она схватила меня за руку:
— Капитан, — говорит, — ты ведь возьмёшь меня с собой? На Мейну?
— Милая, — говорю, — конечно, я бы взял. Но ведь твои не позволят.
Тогда Гелиора зачирикала на повышенных тонах. Для своих. Говорила слишком быстро для дешифратора, но суть её монолога я понял.
Она сказала, что я, конечно, первый человек, который пришёл на помощь чиеолийцу, но в мире, где я живу, полно людей, которые встретили её как друга. Что она видит будущее, в котором чиеолийцы и люди могли бы жить в мире. Что я взорвал гедонскую космическую станцию, чтобы отомстить за убитых там нелюдей, что люди людям рознь, что надо учиться понимать соседей по Галактике. И что ради того светлого будущего, в котором разные существа будут добрыми товарищами, она намерена попытаться вырастить детей в мире людей.
Вырастить девочек в мире людей. Вот что она сказала, на самом деле.
Чтобы это были девочки, которые понимают людей. И чтобы они потом научили своих детей их понимать.
Она всех поразила. Бойцы смотрели на меня, как на невидаль, и на неё — как на героиню, как на сумасшедшую и как на пророчицу. Ей дали договорить. И Фиолетовый в замешательстве поскрёб когтями бакенбарды.
— Конечно, — говорит, — звучит всё это прекрасно. Но ведь ты не можешь не понимать, Женщина: в мире людей чиеолийцу не выжить. Тебе, предположим, придётся питаться искусственной или консервированной пищей — дипломату или ксенопсихологу можно пойти на такое неудобство. Но как же твои дети? Как ты собираешься вынашивать детей и чем будешь их выкармливать в человеческом мире? Даже если люди захотят тебе помочь — ведь не смогут…
Гелиора тряхнула локонами-ощущалами — «а, пустяки!»
— Достойный командир станции слежения, — говорит, — я всё продумала. Я — биохимик и дипломированный специалист по кормлению Посредников в экстремальных условиях. Я просто возьму с собой Посредника. Посредники-универсалы легко живут на космических станциях — почему бы такому не выжить в человеческом мире?
Фиолетовый потёр пальцами виски и высунул язычок раздвоенный — «нахмурился».
— Это было бы неплохим решением, — говорит, — но наш печальный опыт подсказывает, что люди ненавидят Посредников даже больше, чем нас, если это возможно. Ты не можешь этого не знать, Женщина, после того, что ты пережила — их всегда уничтожают первыми. Каждый поймёт, что это значит. Если твои товарищи, с которыми ты сумела общаться в мире людей, увидят Посредника — это может перечеркнуть всё, что ты запланировала.
Гелиора посмотрела на меня. И я понял, что нужно сказать.
— Фигня — вопрос, — говорю. — Покажите мне Посредника, и я скажу, что люди будут делать. Я-то, вроде бы, лучше, чем любой ваш ксенолог, представляю, какие у людей будут реакции. Сам человек.
Фиолетовый задумался, стал себе лоб тереть. Потом говорит:
— Хорошо. Я свяжусь с Чиеолой, пусть пришлют Посредника. Прости, Женщина, но здесь, на станции, персонал часто меняется, пилоты бывают транзитом, ни одной женщины нет — а мы более или менее нормально живём на консервах и синтетике. Было бы жестоко держать Посредников в переменном тяготении, без квалифицированного ухода. Правда, у наблюдателей был молодой породистый фруктовый Посредник, любимец, память о доме — но его выпросили наши друзья с патрульного крейсера. Наши отдали — у персонала крейсера тяжёлая работа, они не бывают дома чрезвычайно долго, им нужнее… и он пошёл. Понимаешь?
Гелиора захлопала в ладоши.
— Дорогой командир, — говорит, — я была уверена, что мои драгоценные сородичи могут проявить не меньше доброй воли, чем люди! Значит, ты распорядишься, а мы — я и человек — можем подождать на станции, пока Посредника не доставят?
Фиолетовый снова, вроде, задумался. Тут я говорю:
— Слышь, командир, если дело в деньгах, я заплачу, не проблема. Ваших денег у меня нет, но ты можешь взять энергией или боеприпасами — чем хочешь. Понимаешь, я тоже хочу, чтобы у неё были здоровые дети. Нам действительно нужен этот Посредник, будь он неладен…
Фиолетовый кончики пальцев потёр — «улыбнулся», а кое-кто из его людей даже опустил ствол и зааплодировал по-настоящему. Я их насмешил. Уже неплохо.
Фиолетовый говорит:
— Вы можете подождать. В такой ситуации несправедливо было бы требовать плату за Посредника. Я свяжусь с Чиеолой. Пока длится ожидание, наш врач осмотрит тебя, Женщина, и убедится, что с твоими будущими детьми всё хорошо. Человек может пройти в отсек для отдыха. Мне кажется неправильным обыскивать машину, на которой вы сюда прибыли — поэтому, в качестве меры предосторожности, вы её запрёте и оставите в ангаре. До отлёта в мир людей.
Не могу сказать, что мне это особенно понравилось. Всё-таки, одно дело — Гелиора, а другое — толпа самцов-ксеноморфов, у которых неизвестно что на уме. И я видел, каковы эти ребята в бою с превосходящими силами. Зверюги, бьются насмерть. Кто их знает… Но я решил проявить добрую волю в полный рост.
— Ладно, — говорю, — парни. Пусть Гелиору смотрит доктор. Показывайте, где у вас тут отдыхают.
Они меня, всё-таки, обшмонали на предмет сомнительной электроники — не касаясь, одними детекторами, но радости так и так мало. А потом их врач в лимонного цвета комбезе забрал Гелиору, а я пошёл за бойцами. И бойцы меня рассматривали, высовывали языки понюхать и вообще — еле держались, чтобы не как-нибудь не выдать, что по правде думают.
Не любили они людей. Совсем.
Но, после того, что гедонцы делали с их гражданскими — кто их осудит!
По конструкции станции, конечно, чувствовалось очень, что строили нелюди. Острых углов чиеолийцы не любят, глухих стен не любят, а любят они простор и плавно изогнутые плоскости. И резкие обрывы вниз. Я так понял, что у них вся архитектура совершенно другая. Нам, людям, к примеру, неуютно, когда, пусть даже при искусственном тяготении, коридор кончается площадкой с низеньким бортиком, а под площадкой, в десяти метрах ниже, жилой сектор, или бассейн, или тренажёрный комплекс. И на него с поощадки открывается прекрасный вид в духе «костей не соберёшь».
Из таких штук я заключил, что если чиеолийцы и употребляют что-нибудь тонизирующее, то на координации движений это не отражается. Иначе в состоянии лёгкого поддатия с таких площадок ныряли бы — только в путь.
В зоне отдыха я нашёл сад, довольно большой и очень ухоженный. Уголок, как говорится, родного дома под чужими звёздами… Сразу представляются чиеолийские пейзажи — даже при минимальном воображении. Начать с того, что листья растений — бурые, пурпурные, малиновые и металлического цвета. Сами растения — то ли как папоротники, то ли как пальмы; вьюнки вьются — листья веерами. Скальная гряда сделана из тёмного камня — а по ней ползёт мох, ярко-жёлтый, голубой и алый, в пупырышках. И почва под растениями покрыта то ли мхом, то ли плесенью, бежевой, канареечной и шоколадной. А небо сделано белёсое, зеленоватое, с белым солнцем в дымке. Прекрасная родина Гелиоры. И они, само собой, не они были бы, если бы не сделали иллюзию глубокого обрыва — а под ним, в дымке же, город, бордовые небоскрёбы в малиновых зарослях.
Нет, своего рода красиво, конечно… Главное, ярко так…
Я сидел на скамейке в саду — такая обычная скамейка из чего-то тёплого и пористого, вроде пемзы — и рассматривал растения, букашек голографических, порхающих, типа больших стеклянных бабочек, и город в дымке. А несколько бойцов околачивались поблизости, делали вид, что дышат свежим воздухом, и рассматривали меня.
Я им улыбнулся во всю пасть.
— Что, — говорю, — кошмар, да?
Почему-то даже по ксеноморфам легко определить возраст, если есть минимальная привычка. Так вот, молодой парень, тёмный такой, как воронёная сталь, говорит:
— Сам знаешь, что кошмар. Зачем эти попытки провоцировать конфликт?
— Угу, — говорю. — А почему кошмар-то?
Тёмный говорит:
— Ты не в курсе, как на твои зубы тяжело смотреть? Прости, сразу приходит в голову, как ты ешь, как рвёшь этими зубами — а если знать, что рвёшь мясо, то просто худо делается.