Сломанная защита (CИ)

Проще склеить ласты — как сказал бы Казаков, но вдруг слова бы сами легли на язык?
Опять же, давить на нее не хочется, там уже тонко, может сломаться. Она же хрупкая, умело подведенная к грани. В том числе мною.
Мы заходим в зал суда, садимся за столы. Лидия по-прежнему на меня не смотрит и выглядит поникшей, я прикрываю глаза, понимая, что этот театр идиотизма сегодня не закончится.
И думаю об отсрочке. Пожалуйста, пусть что-нибудь случится. Судья опоздает, вырубят свет… Ну же, небольшое Рождественское чудо, моя фирма каждый второй вторник месяца устраивает бесплатные консультации, неужели я не заслужил?
Судья появляется минута в минуту, мы встаем. Но едва я открываю рот, чтобы начать свою речь, как врубается непереносимая сирена. Громко, мощно, внезапно.
Да ну нафиг!
Первым делом бросаю взгляд на Лидию — исключительно интуитивно, дабы убедиться, что она в порядке. Девушка встревоженно озирается по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В этот момент наши глаза впервые встречаются, но она быстро отворачивается, смутившись.
— Пожарная тревога, убедительная просьба всем пройти на выход, — объявляет охранник.
— Я сегодня точно домой не попаду до девяти вечера! — сетует судья. — Заседание откладывается на два часа, если к тому времени здание потушить не получится, то ждите письменных уведомлений о новой дате и времени, — поспешно поднимается и первой покидает помещение. Мы тоже встаем и движемся к другому выходу.
В коридоре творится полная суматоха! В общаке вечно народу тьма, толпа каких-то неадекватных несется к выходу, хотя даже намека нет на пожар. Ни дыма, ни запаха гари, ни языков пламени или обрушившегося потолка. Очевидно, опасность сильно преувеличена.
Но пресловутый эффект толпы берет свое. Народ спасает собственные жизни, не думая о других. По статистике, в подобных ситуациях выживают преимущественно мужчины, они физически сильнее и запросто на пути к выходу затаптывают женщин и детей.
Я слежу за ситуацией, пропускаю людей, но стараюсь держаться поближе к Лидии и Оксане, контролируя, как они продвигаются к выходу. Лидия по пути пишет сообщение — нашла, мать ее, время! Едва она вступает на лестницу, как ее кто-то толкает, телефон выпадает из рук. Оксана останавливается и оборачивается, Лидия ей машет — дескать, беги, я догоню! Ее снова толкают, и она оглядывается, ища взглядом меня.
Все происходит быстро, я едва успеваю подхватить ее, помогая удержаться на ногах.
— Лидия, ты в порядке? — кричит Оксана, успевшая опередить нас на десяток шагов. Слышно плохо, сирена продолжает гудеть.
— Да, телефон выронила!
— Идите, я поищу! — поторапливаю ее.
— Нет, я сама, спасибо Андрей Евгеньевич! — отвечает она демонстративно холодно. Потом Оксане: — Я догоню!
— Не задерживайся, Лид! Мало ли что!
Оксана уходит, в этот момент кто-то случайно пинает сотовый, тот улетает вперед, Лидия пытается до него добраться, а я, словно разучившись понимать с первого раза, продолжаю ее преследовать.
И когда один из спешащих на свежий воздух охранников толкает ее, я снова рядом, успеваю поймать.
— Попалась! — говорю я, запоминая внешность охранника, который завтра будет искать новую работу. Этот человек точно не на своем месте трудится.
Мелькает мысль: а я-то на своем? Но рыжую держу крепко.
— Слава Богу! — говорит она. — Спасибо, что не ушел!
Я прижимаю ее к себе, а затем, обняв за плечи, веду к выходу.
— Телефон! — напоминает Лидия.
— Я куплю тебе десять новых, — отвечаю, понимая, что мобильника нет в поле зрения. Кто-то воспользовался суматохой и не забыл прихватить чужое добро.
Что ж, фортуна снова мне улыбается! Девяносто процентов, что пожара нет, но зато есть целых два часа отсрочки!
Мы движемся быстрым шагом, но вместо того, чтобы провести Лидию к выходу, я увлекаю девушку в противоположную сторону. Она либо не следит за дорогой, либо доверяет мне, потому что никак не сопротивляется.
Еще в прошлый раз я заприметил зал, в котором шел ремонт. Дверь оказывается открытой, я быстро завожу туда Лидию, закрываюсь на защелку.
Зал почти готов, стены выкрашены, но столы пока не расставлены, а свалены кучей в углу. Легкий запах краски, остатки скотча на полу. Я проверяю углы — вместо камер пока торчат провода. Выбираю участок, который не проглядывается из окна, и веду туда девушку.
— Что мы здесь делаем, Андрей?
— Надо поговорить. Это не займет много времени.
Она показывает, что из-за сирены плохо слышно. Мы стоим близко, смотрим друг на друга, терпеливо ожидая, когда гул прекратится. Дышим. Смотрим. Что же делать?
Я наклоняюсь и целую ее. Совсем не так, как в СПА. Сегодня не нападаю, просто хочу скоротать время. Просто… попробовать эти губы еще раз. Осторожно касаюсь ее рта и закрываю глаза от удовольствия. Как же нам теперь поверить друг другу, малышка?
  
Глава 25
 
Она сама себе противоречит, обхватывает ладонями мое лицо, трется кончиком носа о мой нос, но при этом отрицательно качает головой.
Объясняет что-то сбивчиво, разобрать практически невозможно. Я обнимаю ее за талию и молчу, этого кажется достаточным, чтобы выразить поддержку. Этого и было бы вполне достаточно, будь мы простыми и понятными людьми. Взаимная симпатия, интерес, в том числе сексуальный — что еще нужно взрослым свободным людям, чтобы дать шансы друг другу?
В нашем случае — перечисленного катастрофически мало. Я легко могу подставить ее, а она боится, что ее выставят дурой. Мы оба слишком продуманные, слишком хорошо осознаем риски, чтобы позволить себе ошибиться.
Многое поставлено на карту, козыри преимущественно в моих руках, с ее же стороны не исключено подлое жульничество. И еще… люди нашего пошиба далеко не всегда ставят на первое место чувства.
Сирена внезапно смолкает, и я отчетливо слышу у самого уха:
— Я так боюсь ошибиться в тебе, Андрюш, — говорит она, используя ласкательный вариант моего имени. Это непривычно, меня так не называли с самого детства. Она добавляет: — Я однажды так сильно ошиблась в мужчине. И ты… ты совсем не стараешься.
— Освободи меня от него, — говорю отрывисто, поймав ее взгляд. Я давлю на нее и осознаю это, но времени в обрез. В ушах все еще звенит, но я стараюсь абстрагироваться от неприятных ощущений. Пульс разгоняется, я смотрю на ее губы и сглатываю скопившуюся слюну. Эта женщина с ума меня сводит, с ней невозможно просто разговаривать. — Я не смогу ничего сделать, пока я с ним в одной связке. Лидия, я изучил тактику твоего юриста, глянул ее дела. Сейчас она будет тянуть до последнего, имитируя бурную деятельность. Ей это выгодно, потому что каждое заседание оплачивается отдельно. Тебе — не выгодно. Если раньше судья тебе симпатизировала, подлогом ты все испортила. Суд не прощает, когда из него пытаются сделать идиота. Проиграй, и я скажу, что делать дальше. У меня появится на это право.
— Ты понимаешь, что тогда будет? Он припрется в мой кабинет, он… будет иметь право увольнять моих людей и наводить свои порядки. Он этого и добивается.
— Понимаю, конечно. Я строил его защиту, и я знаю, как легко можно ее сломать.
Она молчит. Опускает ресницы, делает вдох-выдох, затем широко распахивает глаза:
— Я не хотела компрометировать тебя, моя Президент, — говорит. — Если ты мне мстишь, пожалуйста, остановись. Остановись и уйди, если в тебе осталось хоть что-то хорошее. Ты мне просто понравился, и когда выяснилось, что ты юрист Влада, я не смогла отказаться от нашего общения. Ты был мне нужен.
— Потом, когда все закончится, мы сможем попробовать начать все сначала, — этими словами я хочу подбодрить ее, но, оказывается, делаю хуже. Она вздрагивает, резко отходит от меня, поворачивается спиной. Обхватывает себя руками и молчит. А потом я вижу, как ее плечи начинают дрожать, еще через секунду понимаю, что она плачет.
Я не привык к столь открытой демонстрации чувств. Женщины, да и мужчины, что уж говорить, которые меня окружают, никогда не допустят проявления слабости, это недопустимо. В суде можно рыдать сколько угодно, закон разжалобить невозможно.