Моя мишень (СИ)
Может, он меня и вовсе не узнает? Но я специально оделась как тогда, на своем выпускном: в тонкую черную толстовку и синие джинсы. Ну, и куртка, куда ж без нее с таким ветром, хотя и середина мая. Платья у меня в тот памятный день не было, не стала позориться.
Две незнакомые старушки у его подъезда прервали разговор и поглядывают на меня с интересом. Ну что ж.
— Здравствуйте, — здороваюсь вежливо, они кивают и смотрят в ожидании продолжения: — Вы не против, если я покричу немного?
Переглядываются, качают головами, дескать, это диковато, но дерзай, коль пришла.
Кхм. Набираю в грудь побольше воздуха, потом смеюсь и выдыхаю. Какая глупость! Ну ладно, попытка номер два. Делаю то же самое, смотрю на окна четвертого этажа.
Вдох и:
— Леха-а-а! — кричу. — Леха-а, выходи!
Краснею и неловко пожимаю плечами, извиняясь перед старушками. Они участливо подсказывают:
— Может, позвонить? — одна даже протягивает свой мобильный — между прочим, айфон.
— Спасибо, у меня есть телефон. Номера его нет.
— А-а-а.
И я снова:
— Леха-а-а Мар-чен-ко! Выходи!! — кричу. Свет в квартире не горит, но сейчас середина дня, и это логично. Пластиковое окно открыто на проветривание. В моей памяти оно еще осталось деревянным, выкрашенным белой краской. Возможно, его нет дома? Хотя машина стоит неподалеку, номер я подсмотрела на фотографиях.
В третий раз бабульки неожиданно подхватывают мою смелую идею и еще пару минут мы зовем Леху все вместе. Потом они замолкают и кивают куда-то мне за спину. Сердце заходится от догадки, я быстро оборачиваюсь и упираюсь взглядом в мужчину, который стоит буквально в нескольких метрах от меня. Приподнимает брови, буравит меня внимательными глазами, судя по всему, пребывая в легком недоумении, если не сказать — шоке. Не узнает. Он меня не узнает. Это ожидаемо, но все равно обидно. Значит, совсем не следил за моей жизнью, не интересовался. По-фи-гу.
Я же невольно отшатываюсь, делая широкий шаг назад. Лицо напротив знакомо до боли, а вот фигура… Боже, он просто огромный по сравнению с тем, какого я запомнила. Куда делся тощий, нескладный парень? Когда отец обронил, что Леха работает в спецназе полиции, я невольно рассмеялась. У его отчима, конечно, три звезды на погонах, но одно дело запихать, другое — удержаться, а с его нравом и привычками — миссия казалась невыполнимой.
Он выше меня больше чем на голову, крепкий, даже мощный, как гора. Одет в спортивную куртку и серые мягкие штаны, на ногах — найковские кроссы, в руках — пакет из Красного Яра, по всей видимости, с продуктами.
— Чего орем? Вы кто? — спрашивает холодно, оглядывая меня с головы до ног.
— Вот, в гости к тебе приехала, — заметно, что парень офигевает от моей наглости. — Ты меня совсем не узнаешь? — смотрю на него, начиная волноваться. Мне не двенадцать, и даже не шестнадцать, — повторяю мысленно. Я взрослый, уверенный в себе человек. — Решила детство вспомнить. — Мой голос режет его слух, понимание отражается на лице, и он прищуривается, словно не доверяет собственным глазам.
Бабульки за спиной замерли в ожидании драмы.
— Вы обознались, девушка. Я бы вас запомнил.
— А вот так? — торопливо накидываю капюшон на голову, натягиваю на лицо черную ткань и сутулюсь. У меня пальцы дрожат, никак не ожидала от себя такой реакции в его присутствии. Мне казалось, наша встреча пройдет легко и непринужденно, мы ведь давние приятели, которые не виделись почти десять лет. Становится тоскливо от мысли, что он не захочет вспоминать меня. На что я рассчитывала? Теплые объятия и приглашение на чай, как в старые добрые? На моем канале четыре миллиона подписчиков, очевидно, что Марченко среди них нет.
А потом у него приоткрывается рот.
— Рита? Нет, я… — он делает несколько шагов вперед, взгляд впивается в мое лицо так хищно и пристально, что еще немного — и я, клянусь, почувствую физическое воздействие. Торопливо киваю, подбадривая. Откуда-то берется так много радости, что мне приходится заморгать, прогоняя непрошеные слезы.
Плотину прорывает внезапно: на меня обрушиваются воспоминания, унося потоком плохо контролируемых эмоций — стыд, неловкость, а следом в каком-то роде даже гордость, что вот какой я стала. Не завяла так и не распустившимся цветком в кладовке, как ожидали многие.
— Это правда ты? — говорит, все еще сомневаясь. — Кто бы мог подумать… Да ты… какая ты красотка! — наконец-то он улыбается, подходит ближе, протягивает руку, которую я со смехом пожимаю. Мы неуклюже обнимаемся, и я с восторгом закрываю глаза, ненадолго оказавшись в его объятиях. Когда мы виделись в последний раз, он меня поцеловал. На лавочке. Возможно, она до сих пор живая, можно будет побродить по дворам чуть позже, поискать. Хотя… зачем мне это нужно?
Я не пошла на выпускной. Сидела в своей комнате, слушая, как тихонько переговариваются на кухне расстроенные родители. Он откуда-то догадался о моей депрессии, зашел в гости, пригласил пройтись. Ему было так сильно меня жалко, что в один момент он вдруг прервал нашу, как и обычно, истекающую сарказмом и презрением к миру беседу, приподнял мое лицо за подбородок, склонился и поцеловал. В этот момент я почувствовала себя как никогда уязвимой. Сейчас это ощущение вернулось.
На короткий миг я очень сильно к нему прижимаюсь, чувствуя, как напрягаются его руки на моей талии. Наши лица тянутся друг к другу, будто для поцелуя, но мы оба вовремя останавливаемся и широко улыбаемся.
— Ты та-ак изменился, — говорю ему, не утаивая восхищения.
— И ты тоже. Я слышал, что какой-то фонд выделил тебе деньги на… операцию, но не ожидал, что бывает… так.
— Да, результат превзошел самые смелые ожидания.
Глава 2
Когда мне едва исполнилось десять, мы с дядей попали в аварию. Я не очень люблю обсуждать эту тему, надоело, но, к сожалению, случившееся — часть моего прошлого, от которого никуда не денешься. Просто… так бывает. Мне не повезло, хотя последнее утверждение — весьма спорное. Могло быть и хуже, в газетах того года писали, что девочку укрыл ангел-хранитель, руками хирургов руководил сам Господь Бог… Живая, здоровая, какое счастье! Немного, правда, изменившаяся внешне, но нужно было радоваться и такому результату. Конечности — на месте, голова — на плечах. Я радовалась, правда. И родители мои радовались, поддерживали своего единственного ребенка, как умели.
Если шрамы на руке и плече можно было легко спрятать под одеждой, то лицо… Лицо, несмотря на все старания докторов, выглядело плохо. Просто отвратительно, если уж совсем честно. Вся левая сторона — один большой, безобразный шрам, который не спрятать ни под одним тональным кремом. Даже ближайшая подруга — кстати, Лехина сестра — свела наше общение на нет. Что ей еще оставалось? Никто не хотел с ней дружить, пока я терлась рядом. На меня было слишком больно смотреть, поэтому окружающие этого не делали.
Леха же лгал своим приятелям, будто я его младшая сестра, и иногда таскал за собой: на природу, в кино, или просто по городу тусоваться.
Мы никогда никуда не ходили вдвоем, даже когда я стала старше, ни о каких свиданиях и речи не шло. Но если собиралась компания, то я шла с ними, родители отпускали, доверяли ему. Иногда меня посещала опасная мысль, что они приплачивают ему за сострадание, мне даже снилось, как я подслушиваю их разговор и узнаю, что мой единственный друг на самом деле общается со мной исключительно из-за денег. Это была бы такая боль, которую вынести невозможно.
До сих пор меня страшит эта неприятная догадка, хотя я уже взрослая женщина, проработавшая комплексы с психологом.
Лехины друзья были старше меня в среднем на четыре года, но снисходительно терпели присутствие молчаливой мелочи, мне же было просто интересно все, что происходило вокруг. Я была для него в некотором роде обузой и понимала это, но не могла отказаться от нашего общения. Летом так и вовсе ежедневно звала поболтать на лавочке, крича под балконом его бабушки, благо он практически жил у нее во время каникул. Мы обсуждали компьютерные игры, фильмы, книжные ужастики и боевики, которые читали параллельно. Вернее, он рассказывал, что начал читать прикольную книгу, и я тут же неслась в библиотеку за точно такой же.