Снежный мост (ЛП)

Мари Руткоски «Снежный мост»
Мальчик был болен.
Но не это так волновало его мать. Он часто болел, и она уже привыкла к тому, как его глаза затуманивались лихорадкой. Иногда, когда жар спадал и опасения были позади, она втайне радовалась его недомоганию. Она могла ни с кем его не делить. Его учителей отсылали. Его руки и ноги, отяжелевшие от сонливости, странным образом казались более здоровыми, чем обычно, – крепкими и уверенными. Он был хилым созданием. Высоким для своего возраста. Большие глаза. Костлявый. Она считала, что, повзрослев, он станет красивым.
Его отец не соглашался. Возражения звучали беспечно, почти с любовью: для отца это было поводом похвалить любовь сына к книгам.
– Не красивым, – говорил ее муж, когда они были одни в своей спальной комнате и огонь в очаге почти гаснул. – Мудрым.
– Он не может стать и тем, и другим?
– О боги, надеюсь, нет. Одного из этих качеств будет достаточно.
Она вздохнула, вспоминая этот разговор. Она сидела у постели сына, стараясь не помять платье. Когда она положила руку на его подушку, мальчик, переворачивая страницу, приник к ее ладони. Он не поднял глаз от своей книги. Его плечи и лицо были напряжены. То, что тлело внутри него, не было лихорадкой.
Она погладила его по темным волосам.
– Время подходит. Карета ждет.
– Еще немного.
Ее рука ныла от неудобного положения и веса мальчика. Она изменила позу.
– Не уходи, – попросил он.
– Арин. Я должна.
Он дернулся в сторону.
– Почему? Лишь потому, что этого хочет Анирэ? Все, чего она хочет, – это обглодать принца. Она – паучиха.
– Не думаю, что паучихи обгладывают.
Он резко захлопнул книгу.
– Тогда лисица. Злая, коварная лисица.
– Этот бал важен для твоей сестры. Мы с твоим отцом должны посетить его вместе с ней, а о тебе, пока нас не будет, позаботится нянечка. – И все же ей не хотелось оставлять Арина. Ее задерживал не его недуг, который уже почти отступил, а злость, сдерживаемая и дрожащая. – Что твоя сестра сделала?
Он перекатился и спрятал лицо в подушку.
– Ничего, – услышала она приглушенный ответ.
– Если ты скажешь мне, я тоже тебе кое-что расскажу.
Он повернулся так, что с белоснежных холмов подушки на нее уставился серый глаз.
– Кое-что?
– Секрет.
Теперь он смотрел на нее в оба глаза.
– Секрет... и сказку?
– Маленький хитрец. Ты хочешь, чтобы я увлеклась сказкой и забыла про бал. Что подумает королевская семья, если меня там не будет? Тебе не нужны сказки. У тебя есть книга. – Но тут она повнимательнее посмотрела на то, что он читал, и нахмурилась. – Говори, – сказала она более строго, чем намеревалась. – Что Анирэ сделала?
– Она сказала, что помнит, как я родился.
– Верно.
Ее дочь была на десять лет старше сына и сейчас уже превратилась в молодую женщину.
– Она сказала, – прошептал Арин, – что я родился в год смерти. Что, перед тем как дать мне имя, ты ждала несколько месяцев, чтобы мои именины выпали на год другого бога.
– Что ж. – Она повертела в пальцах свою серьгу с изумрудом. – Да. Все матери в тот год делали это. – Кроме, разве что, тех немногих, кто полагал, что, рожденные в год смерти, их дети однажды станут воинами. "Но кто, – содрогнувшись, подумала она, – захочет этого?" – Как глупо волноваться из-за этого, Арин. Важно имя, не рождение.
Однако целых две поры он оставался без имени. Он родился в расцвет знака смерти.
Она отвела взгляд от бледного лица мальчика.
– Анирэ сказала, что я родился скелетом.
Ее взгляд метнулся обратно к нему.
– Что?
– Она сказала, что я был одни кости. Суставы моих пальцев казались жемчужинами.
Теперь уже ей пришлось скрывать злость.
– Анирэ сказала, что ты молилась богам, чтобы они дали мне плоть, – продолжил он. – И они дали, но недостаточно. Поэтому я такой тощий.
– Милое дитя, это неправда.
– Я знаю, что это неправда! – Но серые глаза Арина блестели страхом, и что-то в нем уловило, что она заметила это. Затаившаяся до этого мгновения ярость прорвалась сквозь его ужас и освободилась. – Я ненавижу ее.
– Неправда.
– Правда, – сказал он. – Ненавижу!
– Шш. У тебя и так болит горло. Хочешь потерять голос?
Он глотнул воздуха и подавился им. По его щекам потекли слезы.
– Я ненавижу ее, – хрипло сказал он.
Она тоже сейчас испытывала к своей дочери не самые добрые чувства. Сказать ребенку такой ужасающий бред!
– Пусть карета подождет. Я расскажу тебе и сказку, и секрет.
От слез его ресницы слиплись, а лицо блестело.
– И то, и другое?
– Да, – заверила она его и взяла в руки книгу, которая лежала на постели. Заголовок был написан на другом языке – и это ей понравилось. – Я точно смогу предложить тебе что-нибудь получше этого.
Он уже прекратил плакать.
– Мне нравится эта книга.
– Как тебе может нравиться что-то, написанное валорианцами?
– Валорианцы интересные. Они другие.
– Да, другие.
Один лишь вид напечатанных на страницах слов чужого языка заставил ее ощутить страх. Она никогда не была в Валории, но все знали, каковы люди в этой стране: безбожные, жестокие. Кровожадные. Даже женщины там воевали. Она не могла этого представить. И ходили слухи...
Она отложила книгу.
– Итак, сказка.
Теперь Арин затих. Он благодарно прикоснулся к ее ладони и вложил свои пальцы в ее. Она насладилась этой небольшой долей тепла, которое укрылось в ее руке, подобно птичке.
– Расскажи мне о том, как были созданы звезды, – попросил он.
– Ты слишком мал для этой сказки.
Он отнял свою руку.
– Я пережил восемь зим.
– Да, именно.
– Я уже знаю это историю, амма. Я просто хочу услышать ее, переданную твоим голосом. – Когда она замялась, он сказал: – Ты знала, что валорианцы считают, будто звезды – это искры, которые вылетели из-под копыт несущихся галопом лошадей?
От этих слов ее сердце заколотилось сильнее. Однако ее стране можно было не опасаться Валории. Между Гераном и Валорией стоял горный хребет. Остальная часть Герана была окружена водой, и геранцы повелевали морями. "Мы в безопасности", – подумала она.
– Я слышал, что валорианцы едят золото, – сказал мальчик.
– Нет, конечно, нет.
Или это правда? Она не знала, сколь далеко заходило их варварство. Поедание золота казалось совершенно безобидным, по сравнению с резней на южных островах. Она слышала, что валорианцы пролили реки крови. Те, кого они не убили, были угнаны в рабство.
Она гадала, сколь много Арин знал о войнах за геранской границей.
– А теперь лежи тихо, – сказала она, – и слушай. Не перебивай.
Успокоившись, он откинулся на подушки.
– Хорошо.
– Давным-давно в горах жил юноша, который пас коз. Его дни были полны звона колокольчиков и цокота козьих копытцев по отколовшимся от скалы камням. Ночи тогда были темнее, чем сейчас, – беззвездные и беспросветные. И лишь луна, подобно драгоценному камню, висела посреди холодного небесного шелка. Пастух жил в одиночестве. Его сердце пребывало в спокойствии. В своих молитвах он обращался к каждому богу.
Но он не всегда был одинок. Дни становились короче и холоднее. Тяжелые серые облака цеплялись за скалы и рвались в клочья. Сам ли пастух оставил своих близких или они его? Никто не знает. Но в уходящем тепле осени он вспоминал о них. В первом холодном зимнем ветре он слышал звон голосов. Он говорил себе, что это козьи колокольчики. Возможно, так и было.
Она посмотрела на своего сына. Он знал о ее слабости к сказкам. И это, в конце концов, была всего лишь сказка. Однако она бы предпочла, чтобы он выбрал более счастливую.
– А дальше? – спросил мальчик.
– Он был беден. Его обувь прохудилась. Но он был более стойким, чем казался, и у него был дар. Ледяным розовым утром он выбирал из потухшего очага обугленный прут. Он выходил наружу, где было светлее. Иногда он использовал стены своей хижины; у него не было бумаги. А иногда он выбирал отвесный склон утеса, позволяя камню придавать картинам углем новые измерения. Он рисовал. Его ладони становились темными от угля; он возвращал к жизни воспоминания, бросал тень на потерянные лица и движением мизинца смягчал изображения того, что когда-то знал.